Брак, семейная жизнь

Брак, семейная жизнь

Достигнув двадцатилетнего возраста, молодой человек мог жениться. И большинство мексиканцев женились в возрасте от двадцати до двадцати двух лет. Только высокопоставленные сановники и правители могли годами жить с любовницами, прежде чем вступить в брак официально. Примером этому служит царь Тецкоко Несауалькойотль. Считалось, что брак имеет значение в первую очередь для семьи и ни в коем случае для конкретного человека; по крайней мере, такова была традиционная точка зрения на брак. Но вероятно, молодые люди могли выдвигать свои предложения родителям, если не больше.

Но прежде чем перейти из холостого состояния в женатое, то есть до достижения статуса полностью взрослого человека, нужно было закончить кальмекак или тельпочкалли и получить согласие тех, что были учителями молодого человека в течение столь долгих лет. О таком позволении просили во время застолья, которое устраивала семья юноши.

Пир, на который приглашали тельпочтлатоке, устраивали с пышностью, которую только могли позволить средства семьи: подавали пироги из кукурузной муки с мясом и специями, различные виды рагу и какао. Отведав блюд, учителя раскуривали предложенные им трубки, а затем, в приятной атмосфере всеобщего довольства, которая воцаряется после хорошей еды, отец молодого человека, старики с отцовской стороны и местные старейшины с большой церемонностью приносили отполированный каменный топор и, повернувшись к учителям, обращались к ним с такими словами: «Владыки и учителя юноши, присутствующие здесь, не обижайтесь, если ваш брат и наш сын пожелает покинуть вас. На этот раз он хочет взять себе жену. Смотрите, вот топор. Это знак того, что этот юноша собирается оставить вас, согласно мексиканскому обычаю. Возьмите этот топор и отпустите нашего сына». На это тельпочтлато отвечал: «Мы и молодые люди, с которыми воспитывался ваш сын, – мы все слышали, что вы хотите женить его и что с этого момента он уйдет от нас навсегда. Пусть будет, как вы того желаете». После этого учителя забирали топор, что означало согласие на уход от них молодого человека, и церемонно покидали дом.

Конечно, все было известно заранее: и званый ужин, и просьба и ответ на нее, но все в этом случае было регламентировано – равно как и во многих других – приверженностью индейцев форме и традиционным словам и действиям. По словам миссионера Мотолиниа, тельпочтлато не отпускал своих учеников без наставления, «рекомендуя им вести себя как достойные слуги богов и не забывать всего того, что они узнали в школе; а раз они собрались жениться и зажить своим домом, то и работать, как подобает мужчинам, кормить и содержать свои семьи… Он также говорил им, что в военное время им следует вести себя как подобает храбрым и отважным воинам». Что же касается девушек, «их тоже не оставляли без доброго совета и хорошего обучения; но их, напротив, долго наставляли, особенно дочерей влиятельных людей и сановников». Им говорили, что в жизни они должны руководствоваться прежде всего тремя вещами: они должны служить богам, они должны быть целомудренны и любить своих мужей, служить им и ухаживать за ними. «Хоть они и были язычниками, – добавляет миссионер, – мексиканцы не были лишены хороших обычаев».

Как только родственники юноши принимали решение относительно выбора его будущей жены – что происходило не раньше, чем они посоветуются с прорицателем, чтобы узнать, что говорят знамения, которые основывались на знаках, сопутствовавших рождению жениха и невесты, – они звали к себе сиуатланке, старую женщину, которая выступала в роли посредника, так как напрямую никаких шагов предпринимать было нельзя. Эти посредницы шли повидаться с родителями девушки и «при помощи красноречия и изысканного языка» объясняли им цель своего визита. Правила хорошего тона требовали, чтобы на первый раз свахи получили вежливый отказ со смиренными извинениями. Девушка, мол, еще недостаточно взрослая для замужества; она недостойна человека, который к ней сватается.

Но все знали, как нужно понимать такой отказ, и на следующий день или через несколько дней эти матроны приходили вновь, и наконец родители говорили: «Мы не знаем, как мог этот молодой человек совершить такую ошибку, так как у нашей дочери нет достоинств и она на самом деле глуповата. Но, видя, что вы так высоко ее цените, нам придется поговорить с дядьями и тетками девушки и другими ее родственниками. Так что приходите завтра, и мы уладим дело».

После семейного совета, когда все родственники дали свое согласие, родители девушки сообщали о нем родителям юноши, и тогда оставалось только назначить день свадьбы. И тут опять шли к прорицателю, чтобы бракосочетание состоялось под счастливым знаком, таким, как акатль (тростник), осоматли (обезьяна), сипактли (водяное чудовище), куаутли (орел) или калли (дом). Также было необходимо приготовить угощение, какао, цветы и трубки для свадебного застолья. «Пироги из кукурузной муки они пекли день и ночь в течение двух или трех дней и почти не ложились спать» во время подготовки к нему. Если семья была хотя бы немного состоятельной или имела хоть малейший вес в обществе, то бракосочетание было очень важным моментом. Приглашались все родственники и друзья, а также бывшие учителя молодого человека и влиятельные люди округа или города.

Сама церемония бракосочетания проходила с наступлением ночи в доме молодого человека. До этого празднества проходили в доме невесты: на дневном застолье старики пили октли, а замужние женщины приносили свои подарки. Во второй половине дня невеста принимала ванну и мыла волосы; ее ноги и руки украшали красными перьями, а лицо раскрашивали светло-желтой краской текосауитль. Наряженная таким образом, она сидела у огня на возвышении, покрытом циновками, а старейшины из семьи жениха приходили к ней с церемонными поздравлениями. «Дочь наша, – говорили они, – почитай нас, стариков, мы теперь твои родственники. Ты теперь считаешься женщиной, ты уж не ребенок более, ты начала взрослую жизнь. Бедное дитя! Ты должна покинуть своих отца и мать. Дочь наша, мы радушно принимаем тебя и желаем тебе счастья».

Можно представить себе невесту, всю в перьях и цветах, подкрашенную, одетую в расшитую разными цветами одежду, взволнованную и трепещущую, хотя и приученную воспитанием скрывать свои чувства, как она, заставляя себя сохранять спокойствие, отвечала: «Ваши сердца добры ко мне, ваши слова, сказанные мне, драгоценны. Вы поговорили со мной и дали наставления, как настоящие отец и мать. Я благодарна за всю вашу доброту ко мне».

Ночью церемониальная процессия провожала невесту к ее новому дому. Родственники молодого человека шли впереди, «многие уважаемые старики и матери семейств», за ними следовала невеста: старуха несла ее на спине или, если она была из состоятельной семьи, то в свой новый дом она ехала на носилках, стоящих на плечах двух носильщиков. Ее сопровождали два ряда девушек, родственниц и незамужних подруг, с факелами в руках.

Радостная процессия кружила по улицам с песнями и криками среди толп зевак, которые кричали: «Счастливая девушка!», пока она не добиралась до дома жениха. Он выходил вперед, чтобы встретить ее. В руке у него была курильница, и, когда невеста ступала на порог, ей тоже давали курильницу. В знак обоюдного уважения каждый из них окуривал другого, и все входили в дом с песнями и танцами.

Ритуал бракосочетания проходил перед очагом. Сначала двое молодых людей, усаженных друг возле друга на две циновки, получали подарки. Мать невесты дарила своему будущему зятю мужскую одежду; мать жениха дарила невесте блузку и юбку. Затем сиуатланке связывала плащ юноши и блузку девушки вместе, и с этого момента они становились мужем и женой. Первое, что они делали, – это съедали блюдо с пирогами из кукурузной муки, давая друг другу маленькие кусочки руками.

На этом этапе счастливая атмосфера свадьбы оглашалась песнями и танцами; затем гости приступали к угощениям, а те, кому позволял возраст, напивались. Однако супружеская пара, удалившаяся в брачный покой, проводила там в молитвах четыре дня, не вступая в брачные отношения. В течение всего этого времени они выходили из своей комнаты только для того, чтобы воскурить ладан у семейного алтаря в полдень и полночь. На четвертую ночь для них готовили постель. Это были уложенные друг на друга циновки, среди которых клали перья и кусочек нефрита. Вероятно, это все символизировало потомство, которое должно было родиться: детей называли «богатые перья» и «драгоценные камни». На пятый день молодые купались в темаскалли, и приходил жрец, чтобы благословить их, брызгая на них освященной водой.

В знатных семьях церемониал пятого дня был почти таким же тщательно спланированным, как и само бракосочетание: родственники благословляли молодоженов четыре раза водой и четыре раза с октли. Невеста украшала голову белыми перьями, а руки и ноги разноцветными плюмажами. Происходил еще один обмен подарками, и еще на одном застолье две семьи вместе с друзьями получали еще одну возможность потанцевать, спеть и выпить. У простолюдинов такие праздники проходили менее шумно и пышно, но общий сценарий был один и тот же.

Во всяком случае, это был тот идеал, к которому все стремились. Но в жизни случалось так, что влюбленные молодые люди не спрашивали согласия у своих родителей и начинали совместную жизнь неофициально. Видимо, это были обычно простолюдины, которые не хотели ждать, пока они накопят все необходимое для подарков, застолий и т. д. «В конце определенного периода, когда молодой человек уже скопил достаточно для того, чтобы пригласить их семьи, он шел с визитом к родителям своей жены и говорил: «Я признаю свою вину… мы были не правы, что стали жить вместе без вашего согласия. Вы, должно быть, очень удивились, не увидев больше вашей дочери. Но мы с ней договорились жить вместе как супруги, и сейчас мы бы хотели жить как положено и работать на себя и своих детей. Простите нас и дайте нам свое согласие». Родители соглашались, «и тогда проходили все церемонии и застолья, которые могли им позволить их скудные средства».

Таким образом и с такими ритуалами мужчина брал себе главную жену, но так он мог жениться только на одной женщине. Однако у него могло быть столько второстепенных жен, сколько он хотел. Брачные обычаи мексиканцев были чем-то вроде компромисса между моногамией и полигамией: существовала одна «законная» жена (этим термином, как правило, пользуются авторы хроник), та, на которой мужчина женился со всеми выше описанными церемониями; но также существовало неопределенное количество официально признанных наложниц, у которых было свое место в доме и чье положение никоим образом не подвергалось насмешкам или презрению.

Историк Овьедо приводит разговор, который, по его словам, у него произошел с испанцем Хуаном Кано, третьим мужем доньи Исабель Монтесума, дочери императора Монтесумы II:

«Вопрос. Мне сказали, что у Монтесумы было сто пятьдесят сыновей и дочерей… Как вы можете утверждать, что ваша жена, донья Исабель, является законной дочерью Монтесумы? И как ваш тесть мог отличить своих законных детей от незаконнорожденных, а своих настоящих жен от наложниц?

Ответ дона Хуана Кано. Женясь на законных основаниях, мексиканцы соблюдали следующие обычаи… Они брали полу блузки невесты и связывали ее с хлопчатобумажным плащом жениха… И те, что поженились без этого ритуала, не считались по-настоящему женатыми, а дети, рожденные в таком союзе, не считались законными и не получали наследства».

Ацтекский летописец Помар утверждает: «Царь (Тецкоко) имел столько жен, сколько хотел, любого происхождения, знатного или простого; но среди них была только одна законная жена». Тексты единодушны в этом вопросе. Например, Иштлильшочитль пишет, что, по обычаю, правители должны были «иметь одну законную жену, которая могла быть матерью их наследника». Безымянный конкистадор также пишет, что «индейцы имеют много жен – столько, сколько они могут прокормить, как мавры… но есть одна, чье положение выше других и чьи дети становятся наследниками в ущерб своим единокровным братьям». Муньос Камарго утверждает, что законная жена отдавала приказания наложницам своего мужа, и в действительности именно ее украшали и прихорашивали, и именно ее муж выбрал, «чтобы спать с ней».

Без сомнения, полуварварские племена, пришедшие с севера, были моногамны, что подтверждают все описания их образа жизни. Полигамия, вероятно, была обычаем среди оседлых обитателей центральной долины, прежних жителей-тольтеков, по мере роста уровня жизни она становилась все более и более привычной, особенно среди представителей правящего класса и монархов. У последних количество жен исчислялось сотнями или тысячами (у Несауальпилли в Тецкоко было более двух тысяч жен), и существовал укоренившийся обычай скреплять союз между городами обменом жен различных династий.

Не следует заблуждаться насчет выражений «законная» и «незаконная», которые использовались после испанского завоевания под влиянием европейских понятий: положение второстепенных жен и их детей было ни в коей мере не позорно. Возможно, теоретически наследниками становились сыновья главной жены, но во властных структурах существует множество примеров обратного: стоит привести хотя бы самый известный из них, пример императора Ицкоатля, который был сыном наложницы самого скромного происхождения. Во всяком случае, дети побочных жен всегда считались пилли, и если они были достойными, то могли достичь наивысших государственных должностей. Было бы совершенно ошибочно считать их «внебрачными детьми» или «ублюдками», вкладывая в эти слова тот смысл, который они имеют в нашем мире.

И все же, если теоретически полигамная семья принималась безоговорочно, в жизни ревность между женами одного мужчины и соперничество между их детьми приносили очень много неприятностей. Бывали случаи, когда наложницы вступали в заговор с целью посеять раздор между их мужем и детьми от главной жены. Именно таким образом фаворитке царя Несауалькойотля удалось навлечь беду на голову молодого принца Тецаупильцинтли, «чудесного ребенка».

Тецаупильцинтли, сын царя и его главной жены, «обладал всеми дарованиями, которыми природа может наделить сиятельного принца. У него был прекрасный нрав, и, хотя его наставники и учителя никогда особенно не трудились над ним, он стал широко образованным человеком, выдающимся философом, поэтом и воином, и он даже был глубоко сведущ почти во всех ремеслах… Другой принц, сын царя и наложницы, так искусно вырезал из драгоценного камня птицу, что она казалась живой, и подарил ее своему отцу. Отец обрадовался этой драгоценности и пожелал, чтобы она была отдана его сыну Тецаупильцинтли, так как он очень любил его».

Кто бы мог подумать, что эта очаровательная семейная сцена приведет к трагедии? Однако именно так и случилось. Сын наложницы, по наущению своей матери, пошел к царю и сказал ему, что принц ответил самым неучтивым образом, и это навело его на подозрение в том, что тот задумал восстать против своего отца: будто бы он сказал, что ему нет дела до ремесел, которыми был увлечен принц, вырезавший птицу, и ему интересна только война, что он намеревается править миром и, возможно, станет более великим человеком, чем его отец; и, говоря так, принц будто бы показал своему единокровному брату арсенал, полный оружия.

Царь был очень взволнован этой новостью и послал к своему сыну доверенного слугу. И действительно, посланец обнаружил, что все стены дворца, в котором жил принц, были увешаны оружием. Несауалькойотль собрал совет со своими союзниками, правителями Мехико и Тлакопана, и стал упрашивать их встретиться с его сыном и укорить его, чтобы тот вспомнил о своем долге. Но два других монарха, которые, возможно, вовсе не сожалели об ослаблении соседней династии, «под предлогом визита к принцу вошли в его дворец, чтобы посмотреть, что он там замышляет; и несколько военачальников из их свиты, сделав вид, что надевают ему на шею гирлянду цветов, задушили его… Когда царь узнал о смерти принца, которого он сильно любил, он горько зарыдал, оплакивая жесткосердие двух царей… В течение нескольких дней он находился в лесу, печальный и страдающий, сетуя на свое несчастье, так как у него не было другого законного сына, который мог бы стать его преемником на посту главы государства, хотя у него было шестьдесят сыновей и пятьдесят дочерей, рожденных от наложниц. Большинство его сыновей стали известными воинами, а дочери вышли замуж за придворных мужей Тецкоко, Мехико и Тлакопана; и всем им он дал поместья, деревни и земли».

Кажется, что королевскому дому Тецкоко была уготована трагическая судьба: Несауальпилли, преемник Несауалькойотля, также был повинен в смерти своего собственного сына. Его старший сын Уэшоцинкацин «был выдающимся мыслителем и поэтом, обладавшим также и другими дарованиями и природными качествами; он сочинил сатирическое произведение, адресованное любимой наложнице своего отца. Она также была превосходной поэтессой, и они принялись наносить друг другу уколы в поэтической форме. Принца заподозрили в том, что он добивается благосклонности фаворитки. Дело вынесли на суд, и, в соответствии с законом, оно было признано изменой царю, что влекло за собой смертный приговор. Приговор необходимо было привести в исполнение, хотя отец любил сына сверх всякой меры».

Попутно можно заметить, что эта дворцовая драма была одной из отдаленных причин падения мексиканской империи, так как смерть наследника Несауальпилли при таких обстоятельствах привела к тому, что право наследования трона Тецкоко подверглось яростному оспариванию со стороны нескольких его единокровных братьев, и один из них, Иштлильшочитль, перешел на сторону испанцев вместе со своими сподвижниками и армией.

Эту «первую леди Тулы», которая, видимо, помимо своей воли явилась причиной трагической смерти Уэшоцинкацина, можно рассматривать как законченный образ фаворитки мексиканского владыки. Хотя она была всего лишь дочерью человека, занимающегося коммерцией, она была в равной степени и образованна, и прекрасна: она могла соперничать с царем и высокопоставленными сановниками в знаниях и поэзии. У нее было нечто вроде личного двора, и она жила во дворце, построенном специально для нее, и «царь был послушен ее воле».

Кажется, все эти жены, главные и второстепенные, имели большое количество детей, и полигамные семьи стали чрезвычайно многочисленны. У Несауальпилли было сто сорок четыре ребенка, одиннадцать из которых ему родила его главная жена. «Хроника Мешикайотль» приводит список из двадцати двух детей Ашайакатля, двадцати детей Ауицотля и девятнадцати детей Монтесумы. Сиуакоатль Тлакаэлельцин, занимавший высокий пост при Монтесуме I, сначала женился на знатной женщине из Амекамеки, от которой у него было пятеро детей, затем у него появились двенадцать второстепенных жен, каждая из которых родила ему либо сына, либо дочь. Но, как говорится далее в тексте, «другие мексиканцы говорят, что старший Тлакаэлельцин, Сиуакоатль, стал отцом восьмидесяти трех сыновей и дочерей».

Ясно, что только сановники и состоятельные люди могли выдержать расходы на такую семью. Даже будучи ограниченной высшим классом общества, полигамия ускоряла рост демографического развития и помогала компенсировать последствия частых войн. Много мужчин погибало на полях сражений, или они были принесены в жертву до того, как получали возможность жениться или, во всяком случае, завести много детей. В списках имен, которые можно найти в некоторых хрониках, пометки «убит в бою против Уэшоцинко» или «убит в бою при Атлицко» повторяются без конца, как печальный лейтмотив. Вдовы могли либо пожить в одиночестве, а затем вновь выйти замуж – часто бывало, что вдова выходила замуж за одного из рабов своего мужа и делала его управляющим, – либо стать еще одной женой одного из братьев погибшего.

Мужчина был непререкаемым главой семьи, и в семье царила явно патриархальная атмосфера. Он был обязан обращаться со всеми своими женами как с равными, но плохой муж иногда подвергал одну из них, особенно главную жену, всевозможным страданиям. Общественное мнение это весьма порицало. Мокиуицтли, правитель Тлателолько, женился на сестре мексиканского императора Ашайакатля, принцессе Чальчиуненецин. Но помимо того, что у нее было несвежее дыхание, она «была тощая, кожа да кости, и из-за этого ее муж никогда не хотел ее видеть. Он забрал все подарки, которые послал ей ее брат Ашайакатль, и отдал их своим другим женам. Принцесса Чальчиуненецин очень страдала: ей приходилось спать в углу у стены, рядом с метлатлем, и у нее был только грубый плащ, чтобы укрыться, да и тот рваный. Царь Мокиуицтли не спал с ней, он проводил ночи только со своими наложницами, очаровательными женщинами, так как благородная Чальчиуненецин была очень худа: никакого тела, а грудь – одни кости. Так что Мокиуицтли не любил ее и плохо обращался с ней. Все это стало известно, и император Ашайакатль пришел в ярость: именно по этой причине началась война между Мехико и Тлателолько. И можно сказать, Тлателолько погиб из-за наложниц».

И тем не менее не нужно думать, что мексиканка всегда была на второстепенных ролях. Хотя она и жила в обществе, в котором правили мужчины, она ни в коей мере не была порабощена настолько, насколько можно было подумать вначале. В былые времена верховная власть находилась в руках женщин, как, например, в Туле; и оказывается, что женщина по имени Иланкуэйтль была родоначальницей королевской власти в Мехико. По крайней мере, сначала королевская кровь текла в жилах женской ветви династии, и Иланкуэйтль принесла в Мехико кровь тольтекского рода из Кольуакана, позволив, таким образом, династии ацтеков претендовать на то, что она произошла от знаменитого рода Кецалькоатля.

В более поздний период есть пример того, что простолюдин самого скромного происхождения стал тлатоани одной из провинций благодаря его браку с дочерью императора Ицкоатля. Несомненно, со временем власть мужчин стала больше, и появилось все возрастающее стремление запереть женщину в четырех стенах дома. Но она сохраняла свою собственность и могла заниматься торговлей, доверяя свои товары странствующим торговцам, или другими делами, например быть жрицей, повитухой или целительницей, и быть в высокой степени независимой. Профессия ауианиме, к которой испанские составители хроник склонны относиться как к профессии проститутки, однако констатируя, что «они отдавали свои тела задаром», была не только признана, но и ценима. Для ауианиме было отведено специальное место неподалеку от места жительства молодых воинов, чьими подружками они были в религиозных церемониях.

Некоторые обычаи выдают определенный антагонизм между полами, который выражался в том, что иногда мальчики и юноши нападали на женщин на улице, стукая их подушками и иногда получая от них больше, чем договаривались; а иногда девушки насмехались над неловкими молодыми воинами и едко их оскорбляли.

Во время празднеств месяца Уэй тосоцтли процессия девушек с раскрашенными лицами и украшенными перьями руками и ногами несла освященные початки кукурузы, и, если молодой человек отваживался что-либо им сказать, они оборачивались к нему с криками: «Вот это длинноволосое существо (то есть тот, кто еще не побывал в бою) заговорило. Но что же ты можешь сказать? Лучше пойди и соверши что-нибудь, чтобы тебе остригли шевелюру, волосатик. Или, может быть, ты на самом деле всего лишь женщина, как я?» Тогда молодые люди старались ответить им с напускной грубостью: «Иди и вымажь себе живот грязью. Иди и вываляйся в пыли». Но между собой приведенные в замешательство молодые люди говорили: «Слова женщин остры и жестоки; они ранят наши сердца. Пойдемте добровольцами на войну. Может быть, тогда, друзья, мы получим награду».

Старые женщины, которые уже пережили то время, когда они должны были слушаться своих мужей, или которые пережили своих мужей, имели большую свободу. Их очень уважали, и, подобно старикам, они могли время от времени пить октли. Вчитываясь в тексты, можно увидеть, как они спешат помочь своим дочерям или другим родственникам или неустанно посещают бесчисленные церемонии, в которых у них была своя роль. Они были матерями семейств и свахами и всегда находились там, где проходил семейный праздник, на котором они занимали свое место за столом и получали право выступать с длинными речами. В стране, в которой возраст сам по себе дает привилегии, старая женщина находится среди тех, чей совет спрашивают и выслушивают, даже если это люди из ее ближайшего окружения.

У мексиканки в течение ее жизни в роли жены и матери, то есть с двадцати до пятидесяти лет, было очень много забот. Возможно, царские фаворитки и могли позволить себе увлекаться поэзией, но обычная индианка, занятая детьми, приготовлением пищи, ткачеством и бесчисленными домашними обязанностями, имела мало свободного времени. В сельской местности она также работала на земле, и даже в городах она присматривала за домашней птицей.

Трудно сказать, часты ли были супружеские измены. Чрезвычайно суровые репрессии и частое упоминание в литературе казни прелюбодеев показывает, что общество видело в этом серьезную опасность и реагировало на это с жестокостью, в чем-то схожей с той, что была направлена против пьянства. Наказанием за оба проступка была смерть. Прелюбодеев убивали, размозжив им головы камнем; женщин, правда, сначала удушали. Даже высшие сановники не могли избежать этого наказания. Но хотя закон и был суров, он требовал, чтобы преступление было подкреплено исчерпывающими доказательствами, так что показания одного мужа не считались: для их подтверждения необходимы были беспристрастные свидетели, и убивший жену муж также подлежал смертной казни, даже если он застал ее на месте преступления.

Наверное, самый известный и драматичный пример супружеской измены в истории древнего Мехико также можно найти в хрониках королевского дома Тецкоко. Среди побочных жен царя Несауальпилли была дочь Ашайакатля, императора ацтеков. Принцесса, хотя она только что вышла из детского возраста, «была такой дьявольски порочной, что если она оказывалась одна в своих покоях, окруженная только своими слугами (в другом месте Иштлильшочитль пишет, что их было не менее двух тысяч), которые уважали ее, отдавая дань величию ее имени, то она предавалась тысяче сумасбродств. Доходило до того, что если она видела красивого и стройного молодого человека, чей внешний вид соответствовал ее вкусу и предпочтениям, она приказывала, чтобы его тайно привели к ней и он насладился ее прелестями. Удовлетворив свои желания, она приказывала его убить и сделать статую, похожую на него. Она наряжала эту статую в великолепные одежды и украшения из золота и драгоценных камней и повелевала поставить ее в комнате, в которой она обычно проводила время. Таких статуй было достаточно много, и они стояли почти вдоль всех стен. Когда царь нанес ей визит и спросил ее, для чего стоят тут эти статуи, она ответила, что это ее боги. Он поверил ей, зная, как религиозны были мексиканцы и как глубоко они привязаны к своим поддельным богам».

Но что-то выдало тайну ацтекской принцессы. Она была настолько безрассудна, что подарила одному из своих любовников (который был еще жив) украшение, которое получила от своего мужа. Несауальпилли, исполненный подозрений, явился однажды ночью в покои молодой женщины. «Женщины и слуги сказали ему, что она спит, надеясь, что царь уйдет, как это бывало раньше. Но, не доверяя им, он пошел в ее спальню, чтобы разбудить ее. Он не нашел в спальне ничего, кроме статуи, лежавшей на постели с париком на голове». А в это время принцесса развлекалась с тремя молодыми людьми знатного происхождения.

Все четверо были осуждены на смерть и казнены при огромном стечении народа, равно как и большое количество ее сообщников в супружеской измене и убийствах. Эти события внесли немалый вклад в ухудшение отношений между королевским домом Тецкоко и императорской фамилией Мехико, которая хоть и скрыла свою обиду, но никогда не простила своего союзника за то наказание, которому была подвергнута принцесса ацтеков.

С разводом в древнем Мехико не было проблем. Изчезновение из супружеского дома мужа или жены являлось основанием для расторжения брака. Суд мог разрешить мужу развестись со своей женой, если он представлял доказательства, что она бесплодна или бессовестно пренебрегает своими домашними обязанностями. Со своей стороны, жена могла пожаловаться на своего мужа и получить решение суда в свою пользу, если он признавался виновным, например, в том, что избивал ее или бросил своих детей. В этом случае суд предоставлял ей опеку над детьми, а супружескую собственность делили поровну между двумя бывшими супругами. Разведенная женщина могла свободно выйти замуж еще раз, за кого хотела.

Брак, спокойный или беспокойный, знаменовал вступление мексиканца в общество взрослых людей. «Со времени вступления в брак семья молодоженов бралась на учет наравне с другими семьями, и, хотя страна располагала большим населением и даже была переполнена им, учитывались все». Женатый мужчина имел право на земельный надел, принадлежавший его кальпулли, и на долю продуктов питания и одежды, которые распределялись время от времени. Он обладал всеми правами как гражданин, а репутация, которой он пользовался среди соседей, зависела, главным образом, от благопристойности его семейной жизни и его заботы о воспитании детей.

Несомненно, мексиканцы за жестким формализмом своих семейных отношений прятали нежную любовь к своим детям. Нопильце, нокуске, нокецале («милый сын, мое сокровище, мое драгоценное перышко») – вот как отец обращался к своему мальчику. Когда женщина беременела, эта новость являлась большой радостью для обеих семей и поводом для празднеств, на которые приглашали родственников и влиятельных людей из своего округа или деревни.

После застолья, когда гости курили трубки, от имени будущего отца с речью обычно выступал старейшина. Обращаясь к влиятельным людям, он говорил: «Родственники и почтенные господа, я хотел бы сказать несколько неучтивых и нескладных слов, раз уж вы все собрались здесь по воле нашего бога Йоалли Ээкатля («ночной ветер», Тескатлипока) вездесущего. Это он подарил вам жизнь, тем, что сейчас являются нашими покровителями и защитниками. Вы как почотль, дающий много тени, и ауэуэтль, который укрывает животных под своими ветвями. Так и вы, владыки, защищаете и оберегаете маленьких и скромных людей, живущих в горах и на равнинах. Вы заботитесь о бедных воинах, которые видят в вас свою опору и утешение. Конечно, у вас есть свои тревоги и заботы, а мы доставляем вам боль и страдания… Послушайте и вы, уважаемые господа, и вы, убеленные сединами старики и старухи! Вы должны знать, что наш бог милостью своей даровал… (здесь оглашается имя беременной женщины), вышедшей недавно замуж, драгоценный камень, великолепное перо».

Долго еще длилась эта речь, в которой оратор взывал к памяти предков, «покоящихся в пещерах, водах, в подземном мире». Затем наступал черед второго оратора, который говорил от имени родственников. После этого один из важных гостей обращался к молодой женщине и, сравнивая ее с нефритом и сапфиром, напоминал ей, что жизнь, которую она носит в себе, произошла от божественной пары Ометекутли—Омесиуатль. Следом выступали родители молодой женщины, и, наконец, она сама благодарила тех, кто почтил их своим присутствием, и спрашивала у них, заслуживает ли она счастья иметь ребенка. В словах, которые она должна была произнести, в традиционных выражениях можно заметить ту нотку неуверенности, ту тревогу перед лицом грядущего, которая так часто звучит, когда ацтеки выражают свои мысли.

Беременная женщина находилась под защитой богини плодородия и здоровья Тетеоинан, матери богов, покровительницы повивальных бабок. Ее также называли Темаскальтеси, «бабушкой паровой бани», Айопечтли или Айопечкатль; она была маленьким женским божеством деторождения. До нас дошел текст молитвы, поистине магического заклинания, которое напевно произносилось, чтобы призвать эту богиню. «Там, где живет Айопечкатль, рождается драгоценность, ребенок пришел в этот мир. Там, где живет Айопечкатль, рождается драгоценность, ребенок пришел в этот мир. Он здесь, на ее месте, где рождаются дети. Приди, приди сюда, новорожденный, приди сюда. Приди, приди сюда, драгоценный ребенок, приди сюда».

В течение длительного времени до рождения ребенка молодая женщина, по крайней мере в приличных семьях, получала внимание и заботу. Для нее выбирали повивальную бабку, и пожилые родственники церемонно шли к ней, чтобы нанять ее присматривать за будущей матерью. Как только повивальная бабка соглашалась, – правда, сначала возражала, говоря, что она всего лишь «несчастная, глупая, неграмотная старуха», – она шла в дом своей пациентки и разжигала костер для паровой бани. Вместе с молодой женщиной она шла в темаскалли, позаботившись о том, чтобы баня не была слишком горячей, и там она ощупывала пальцами живот своей подопечной, чтобы определить, как лежит ребенок.

Затем она давала ей советы: женщина должна была воздерживаться от жевания циктли, опасаясь того, что у младенца распухнут небо и десны, что помешает кормить его; она не должна была поддаваться ни гневу, ни страху, а всем домашним было велено давать ей все, чего она ни пожелает. Если она будет смотреть на красные предметы, то ребенок родится косым. Если ей захочется выйти из дому ночью, то она должна присыпать свою рубашку или пояс золой, иначе ее могут напугать духи. Случись ей смотреть на небо в темное время суток, ребенок родится с заячьей губой, если только мать в качестве меры предосторожности не будет носить на теле под одеждой обсидиановый нож. Говорилось также, что если отец, выйдя из дому ночью, увидит призрак, то у ребенка будет больное сердце. Короче говоря, в течение всего времени до рождения ребенка целая сеть запретов и традиционных верований окружали женщину и даже отца будущего младенца, чтобы, как они думали, защитить его.

Повивальная бабка в одиночку управлялась с родами: она брала на себя заботу о домочадцах, готовила еду и ванны и массировала живот своей пациентки. Если роды затягивались, женщине давали выпить жидкое лекарство, приготовленное из сиуапатли (Montanoa tomentosa), которое вызывает сильные родовые схватки. Если это не помогало, тогда прибегали к последнему средству, напитку из воды с кусочком хвоста опоссума. Считалось, что это варево вызовет немедленные и даже бурные роды.

Если ванны, массаж и лекарства не возымели никакого действия, повивальная бабка запиралась со своей пациенткой в комнате. Она призывала богинь, особенно Сиуакоатль и Килацтли. Если она видела, что ребенок умер у матери в утробе, она брала кремневый нож и вырезала плод.

Для всех женщина, умершая при родах, приравнивалась к воину, погибшему в сражении или принесенному в жертву. «После смерти ее тело обмывали и обряжали в лучшие новые одежды. Ее муж нес ее на спине до того места, где она должна быть погребена. Волосы умершей оставляли распущенными. Все старухи и повивальные бабки собирались вместе, чтобы сопровождать тело. Они несли щиты и мечи и по мере своего продвижения издавали крики, подобно атакующим воинам. Молодые люди, которых называли тельпопочтин (обитатели тельпочкалли), выходили им навстречу и пытались с боем отнять у них тело женщины…»

«Умершую женщину хоронили на закате… во дворе храма, посвященного богиням, которых называли божественными женщинами или сиуапипильтин (принцессы)… Ее муж вместе со своими друзьями охранял ее в течение четырех ночей кряду, чтобы не дать никому украсть тело. Молодые воины искали возможность украсть его, так как считали его чем-то священным или божественным. И если в борьбе со старухами им удавалось заполучить его, то они немедленно на глазах у этих женщин отрезали у умершей средний палец с левой руки. А если им удавалось украсть труп ночью, они отрезали тот же самый палец и волосы и хранили их как реликвии. Причина, по которой молодые воины стремились заполучить палец и волосы умершей женщины, была такова: когда они шли на войну, то прикрепляли этот палец или волосы на свои щиты и говорили, что они придадут им смелость и отвагу… что волосы и палец дадут им силу и ослепят глаза их врагов».

«Говорили, что женщина (умершая при родах) отправлялась не в потусторонний мир, а во дворец солнца и что солнце забирало ее к себе за ее бесстрашие… Женщин, погибших на войне или умерших при первых родах, называют мосиуакецке (храбрые женщины), и они числятся среди тех, кто погибает в сражении. Все они отправляются к солнцу и живут на западной стороне небес; вот почему старики называли запад сиуатлампа (женская сторона)… Женщины приветствовали солнце в зените и спускались вместе с ним к западу, неся его на носилках, сделанных из перьев птицы кецаль. Они шли перед ним, крича от радости, превознося его, борясь друг с другом. Они оставляли его в том месте, где солнце опускается, и туда приходили встречать его те, кто жил в подземном мире».

Судьба «храброй женщины» в загробном мире поэтому была точь-в-точь такой же, что и у воинов, погибших в сражении или на жертвенном камне. Воины сопровождали солнце с момента его восхода до наивысшей точки, а женщины – от зенита до захода. Женщины становились богинями, и поэтому их называли сиуатетео – «богоподобные женщины». Благодаря своим страданиям и смерти они заслужили себе обожествление. Они были пугающими божествами сумерек и в определенные ночи появлялись на перекрестках дорог и насылали паралич на тех, кто им встречался. Их отождествляли и с западными богинями Тамоанчана (западный рай), и с чудовищами конца света.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.