II
II
Мария Первая, дочь короля Генриха, была почти ровесницей чрезмерно честолюбивого лорда Генри – она взошла на престол в возрасте 37 лет. Но в отличие от него, чей жизненный путь почти до самого конца был усыпан розами, ей в жизни пришлось очень нелегко. Отец объявил свой брак с ее матерью недействительным, а ее саму – незаконным ребенком. Мало этого – ее всячески понуждали признать себя «…недостойной…», а свою глубокую веру – «…ложной…». Ее разлучили с матерью и заставили быть фрейлиной ее трехлетней тогда сестры Елизаветы, дочери Анны Болейн. Все же от веры Мария Тюдор не отреклась. Она поклялась повиноваться своему отцу и государю, Генриху VIII, во всем, кроме того, что запрещает Господь, – и эта оговорка стоила ей очень дорого и в принципе могла стоить даже жизни.
Но даже давление такого маньяка, как Генрих VIII, не сломило душу его дочери Марии до конца – душа эта была стойкой.
Однако сейчас, в 1553 году, на престол Англии взошла гордая 37-летняя женщина – но, к сожалению, очень неопытная правительница. Изоляция сделала свое дело. Новая королева в свои 37 лет была девственницей не только в смысле полной сексуальной неопытности, но и в смысле политическом. Ее держали в такой строгой изоляции и в таком отдалении от всех дел, связанных с государственным упралением, что ей и в самом дела была нужна опора – отсюда и многочисленные проекты заключения ею брака и как можно скорей.
Исходили они от тех немногих людей, на которых она могла положиться, – узников Тауэра, освобожденных оттуда при ее восшествии на престол: от старого герцога Норфолка, посаженного туда еще при короле Генрихе VIII, и от епископа Стивена Гардинера, угодившего в Тауэр позднее, уже при короле Эдуарде VI.
Они, правда, расходились во мнениях по поводу кандидатуры на роль будущего мужа королевы. Стивен Гардинер, которого она назначила на пост своего канцлера, стоял за английский вариант. В то же время, когда он сам был заключен в Тауэре, там сидел и еще один узник – Эдвард Куртене, 1-й граф Девон. Его в 12-летнем возрасте засадил в Тауэр еще Генрих Восьмой, и не по какой-то вине – какая уж там вина могла быть у такого мальчишки? – а из-за того, что в родословной Куртене была доля крови Плантагенетов. Мария Тюдор, по-видимому, какое-то время серьезно рассматривала такой вариант – но 15-летнее заключение сольно отразилось на графе Эдварде, и после освобождения он пустился в такой разгул, что кандидатура его вскоре отпала. Кроме того, он оказался замешан в заговор Томаса Уайетта – его прочили в супруги принцессы Елизаветы, их союз должен был предположительно создать полную гармонию в деле протестантской Англии.
После подавления восстания Эдвард Куртене попал под расследование, однако за ним ничего особенного не нашли – он даже сообщил Стивену Гардинеру о планах заговорщиков. В общем, казнить его было не за что, в мужья королеве он тоже не пригодился – и его просто выслали на континент, подальше от дома и от неприятностей. В итоге остался только один возможный жених – дон Филипп, наследный принц Испании. Переговоры о браке провел с английской стороны как раз тот человек, который против брака возражал, – Стивен Гардинер. И он выговорил очень выгодные для Англии условия – дети Марии и Филиппа должны были получить во владение не только Англию, но и владения дона Филиппа в Нидерландах.
А в случае, если у его сына от первого брака с португальской принцессой не окажется потомства, то и испанское наследие дона Филиппа перейдет его детям от брака с королевой Марией.
Так что слухи об «…испанском браке королевы Марии…» были верны – ее советники посчитали, что дон Филипп, сын императора Карла Пятого, отпрыск гордой династии Габсбургов, действительно будет наилучшим кандидатом на роль супруга их новой повелительницы.
На эти соображения накладывались и внутренние обстоятельства – после того как был казнен лорд Генри Грей, королева Мария казнила и его дочь, леди Джейн Грей, и ее мужа, Гилфорда Дадли. Они были невиновны в восстании, но могли стать его знаменем, так что их физическое устранение было признано делом государственной необходимости, политическим актом.
В сущности, если королева Мария и хотела чего-то как политик, то сводилось это только к «…восстановлению старой веры…». По натуре она особой жестокостью не отличалась – из 480 человек, схваченных и судимых за участие в восстании, казнили не больше чем одного из пяти, а остальных выпустили, иной раз даже без наложения штрафа.
Но в случае с 16-летней леди Джейн Грей и ее столь же юным супругом королева посчитала необходимым устранить возможное «…знамя будущих мятежей…».
Однако еще одним таким знаменем могла бы при случае послужить и ее сводная сестра, принцесса Елизавета. Согласно завещанию их общего отца, в случае отсутствия детей у самой Марии престол должен был перейти его второй по старшинству дочери, Елизавете.
В общем, неудивительно, что сразу после подавления восстания Томаса Уайетта в ее отношении было немедленно организовано самое строгое формальное следствие. Ничего не нашли – принцесса Елизавета держалась твердо, отрицала все обвинения и клялась, что она верная подданная своей дорогой сестры королевы Марии.
Посол Карла Пятого в Лондоне тем не менее настаивал на ее казни, но ни канцлер Гардинер, ни королева на это не согласились, и Елизавету просто выслали под надзор в одну из королевских резиденций, Вудсток.
В Лондоне же начали готовиться к прибытию нареченного супруга Марии Тюдор, дона Филиппа.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.