Глава 9 Слабеющий феникс

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 9

Слабеющий феникс

Картуш Рамзеса III

Великий взмах исторической метлы – как образно, вероятно, можно назвать подобные вещи – оказывает полугипнотический эффект. Хронологический принцип изложения имеет свои преимущества для автора, поскольку сюжет дается готовым, не нужно особенно напрягаться, чтобы выстроить определенную последовательность событий. Недостаток же в том, что есть некоторые предметы, которые не умещаются в эти рамки. Увлеченная общим потоком событий, я пренебрегла одной маленькой темой, которая заслуживает внимания, ибо она и важна, и интересна, – египетским языком и письменностью. Мы подошли теперь к концу правления XVIII династии. По различным причинам это хороший пункт, на котором можно остановить непрерывный поток истории на две-три страницы, и я предлагаю теперь исправить свое упущение.

1. ПТИЦЫ, ПЧЕЛЫ И ЦВЕТЫ

Египетское картиночное письмо – одна из самых привлекательных систем письма, когда-либо изобретенных. Кстати, правильное существительное для маленьких изображений – иероглифы; популяризаторы иногда называют их иероглификой, и это коробит слух египтолога, как скрип ножа по стеклу. Иероглифическое (прилагательное) письмо, разумеется, совершенно отлично от египетского языка. Конкретное письмо может быть использовано для записи нескольких языков, и конкретный язык может быть записан более чем одним письмом. Иероглифы никогда не использовались для записи какого-либо языка, кроме египетского, но египетский был записан в нескольких системах письма.

Типы иероглифических шрифтов

А – скопировано с древних рисованных и резных иероглифов в их наиболее развитых формах. В – современный печатный вариант иероглифов. С – современный упрощенный рукописный вариант

Когда я только начала учить египетский, я была, как многие студенты, зачарована иероглифическим письмом. Было так забавно копировать маленьких птичек, цветочки и человечков, что возникала прискорбная тенденция тратить учебные часы на воспроизведение маленьких картинок, вместо того чтобы зубрить скучные грамматические правила. Правда, старшекурсникам иногда необходимо копировать тексты, поскольку часть материала, намеченного для перевода, встречается только в книгах, которые давно невозможно купить или которые ужасающе дороги. Но копирование не есть цель в себе. Оно отнимает время, которое должно быть потрачено на менее декоративные, но более полезные занятия, и оно включает, с самого начала, решение о том, что именно копировать. Вначале иероглифические тексты, которые появлялись в книгах, воспроизводились средствами фотографического процесса, а не печати. Всего несколько типографий имели комплекты иероглифических шрифтов. Шрифты эти совершенно очаровательны; они близки к воспроизводству картинок, так как египтяне вырезали их, и тонко детализированы. Студент вскоре понимает, что он не в состоянии дублировать изящные детальные типографские варианты иероглифов. Даже если он владеет необходимыми художественными навыками, у него просто нет времени. Он должен научиться писать, а не рисовать.

Обычно на этом этапе вмешивается один из профессоров и предлагает традиционные упрощения, которые оставляют в индивидуальных картинках детали, как раз достаточные для быстрой идентификации. С некоторыми типами значков традиция – штука непростая; в иероглифическом письме имеется несколько дюжин разных птичек, все с разными значениями и все очень похожие, за исключением контура хвоста или появления хохолков и гребешков в стратегически важных местах. Из техники упрощения выплывает один интересный факт: иероглифический почерк двух разных людей столь же различен, как их английский почерк. Мы, студенты, всегда могли сказать, кто копировал данный текст, даже если он не был подписан.

Когда студент преодолел первоначальное увлечение миленькими картинками и научился писать несколько сот значков, он сталкивается с ужасным фактом – с тем, что учить надо не только письмо, но и язык. Это доходит до него, если не дошло раньше, когда он начинает пользоваться стандартным учебником – «Египетской грамматикой» Гардинера. Эта книга, в которой около 600 страниц, выдержала несколько изданий. Хотя она построена как любая грамматика, с упражнениями и словарем после каждого урока, она также является стандартным справочником для взрослых ученых. Сэр Алан Гардинер является, по-видимому, ведущим экспертом в египетском языке, и нужно быть очень опрометчивым человеком, чтобы не соглашаться с ним, когда он произносит приговор по поводу перевода или грамматических тонкостей.

Студент храбро плывет дальше через начальные главы монументальной «Грамматики». В египетском языке нет падежных окончаний и имеется только два рода, что делает существительные и прилагательные очень простыми. Но затем студент сталкивается с египетским глаголом. Вот тут начинаются потери. Я не собираюсь обсуждать здесь египетские глаголы. Серьезное исследование этого феномена требует всей жизни. Достаточно сказать, что в языке дюжины глагольных форм, которые почти одинаково пишутся, но по значению сильно отличаются друг от друга.

Допустим, однако, что студент пережил первый год изучения египетского языка. То, что он выучил (не слишком твердо), есть только одна из форм языка, и не самая ранняя форма. Классический диалект египетского мы называем среднеегипетским, хотя его использование не ограничивается эпохой Среднего царства, и за него-то студент и берется вначале. В период раннего Древнего царства тексты писались в другой языковой форме, и древнеегипетский не вполне идентичен диалекту, который мы находим в «Текстах пирамид». При Эхнатоне для письменных текстов начинает использоваться форма, известная как позднеегипетский язык. Вероятно, ранее этого времени он был разговорным языком; письменный язык нередко с опозданием отражает изменения, имевшие место в разговорной идиоматике; типичным примером служат итальянский и латинский.

До сих пор мы говорили о различных формах египетского языка, записывавшихся иероглифическим письмом. Но они записывались также и другим письмом – скорописной формой, которую мы называем иератической. Иероглифы выглядели красиво на стенах гробниц или храмов, но для занятого египетского писца они были так же неудобны, как и для нас. Как мы упрощаем иероглифические картинки, чтобы писать их быстрее, так и древние писцы начинают использовать скорописные формы. За годы – а процесс начался очень рано, почти одновременно с появлением самой письменности – формы становились все более и более скорописными, пока наконец у иератических значков осталось только отдаленное сходство с их иероглифическими предками. Иератические тексты писались пером на пергаменте или керамике, но даже этот шрифт был слишком утомителен для загруженных работой писцов позднейшей бюрократии. Около 700 г. до н. э. они разработали другой шрифт – демотический. Иератическое письмо – детская игра по сравнению с демотическим; в наихудшем варианте демотический текст состоит из ряда за рядом нервозных запятых, каждая из которых представляет свой, совершенно отличный от других значок. Для чтения это совершенно ужасная штука. Взгляните на правую колонку на рисунке, приведенном ниже, и представьте, как вы пытаетесь расшифровать страницу такого текста, да не на чистой белой бумаге, а на пожелтевшем, выгоревшем, крошащемся гнилом папирусе.

Примеры иероглифических, иератических и демотических знаков

Ссутулившись, страдая от близорукости, головной боли и боли в спине, наш гипотетический студент освоил, допустим, все формы египетского языка и письма, отмеченные до сих пор. Но это еще не конец. Последняя форма египетского языка – коптский – записывалась не иероглифами, не иератическим и не демотическим письмом, а греческим алфавитом, дополненным несколькими значками, выработанными из демотического письма, чтобы выразить звуки, в греческом не встречающиеся. Как национальный язык Египта, коптский после мусульманского завоевания был заменен арабским, но он сохранился в литургии коптской (египетской христианской) церкви. В Египте еще встречаются люди, говорящие на языке Тутмоса III, хотя сомнительно, чтобы его тень могла понять их; в отдаленных районах страны маленькие группы, говорящие на коптском, несомненно, существовали еще в 1930-е гг.

В коптском используется греческий шрифт, но это египетский язык, хотя к словарю добавлены многочисленные греческие слова. Литература не слишком увлекает египтолога, который обычно закрывает книгу на персидском завоевании. Но это один из предметов, в которых кандидат на докторскую степень должен продемонстрировать сноровку (забавное слово), как и в демотическом, иератическом, позднем, среднем и древнем египетском, археологии, искусстве, истории, а также в археологии, истории и языках соседних регионов, которые он также изучал.

Коптский язык предлагает египтологу, который преимущественно лингвист, а не историк или археолог, один великий дар. Поскольку в этом языке используется греческий алфавит, в нем воспроизводятся гласные. Таким образом, для этой формы языка мы знаем произношение, которого в других формах египетского мы не знаем. Иероглифическое письмо выражает только согласные, а поскольку иератическое и демотическое письмо произошло от иероглифов, то же относится и к ним. Поэтому, когда египтологи транслитерируют египетский, они пишут слово только согласными: nfr или bn. Когда студенты в классе читают вслух египетский текст, они следуют условности, которая, чтобы способствовать артикуляции, вставляет между согласными «е»: nefer, ben. Но если вы слушаете человека, читающего на египетском вслух согласно этой условности, вы слышите не тот египетский, на котором говорили в 1750 г. до н. э. Условность допускается только потому, что подлинная артикуляция еще вызывает сомнения. В сущности, поскольку мы имеем только согласные, поразительно уже то, что мы сумели достигнуть состояния сомнений, сменивших полное невежество. У нас есть коптский, но он был записан спустя почти 3 тысячи лет после того, как были составлены первые тексты на древнеегипетском. А за 3 тысячи лет язык может очень сильно измениться. С помощью сложных и нудных приемов, таких, как осторожная экстраполяция коптских примеров в прошлое, мы получили теперь смутное представление о том, как, возможно, произносились слова на древнем языке. Другой полезный, но ограниченный ключ дают примеры египетских слов, написанных на других древних языках: имена царей и сановников, написанные в амарнских письмах клинописью, которая, как слоговое письмо, состоит из согласной плюс гласная.

Когда мы подходим к проблеме передачи египетских имен на английском, мы сталкиваемся с другим противоречием. Между собой египтологи транслитерируют, приводя только согласные, которые даны в иероглифических значках. Но вы не можете назвать Тутмоса III Dhwty-nht и ожидать, что вас поймет кто-нибудь, кроме египтолога. Имя «Тутмос» – одна из самых неприятных условностей. Элемент «Thut» происходит от греческого слова, обозначающего бога мудрости Тота, египетское имя которого было Dwhty, «mose» означает «сын (кого-то)». Так мы получили форму, полугреческую, полуегипетскую, которая неточна и неэстетична, но так хорошо известна, что невыгодно пытаться изменить ее. В этой книге я пошла по легкому пути, используя варианты, которые сразу приходили мне в голову, даже когда я знала лучшие. Сэр Алан Гардинер в вышеупомянутой «Египетской грамматике» говорит, что имя Хатшепсут должно писаться как Хатшепсоуи, и раз он говорит, это, наверное, так и есть. Но я была не способна заставить себя это сделать. Я пыталась избежать таких устаревших форм, как Ихнатон, каковым именем Брэстед называл великого еретика; начальный слог, вероятно, произносился скорее «эх», чем «их» («х» – гуттуральное). Но когда доходит до Амона против Амена, читатель может сам сделать выбор.

Поскольку упомянутый читатель – человек интеллигентный и образованный, я не буду оскорблять его, рассказывая, что иероглифы не алфавит. Первые шаги в процессе записи были, вероятно, основаны на целых словах. Изображение пчелы означало «пчела», изображение наконечника стрелы означало «наконечник стрелы». Но полезность письменности можно сильно расширить, применяя то, что мы называем принципом ребуса. Слово «брат» имеет те же согласные, что и слово «наконечник стрелы» – «s» и «п». Тогда египтяне могли использовать слово «наконечник стрелы», чтобы написать слово «брат». Но на письме возникала двусмысленность, которой не было в речи. Два слова произносились по-разному, но поскольку гласные не писались, на письме они выглядели совершенно одинаково. Типично египетское решение этой проблемы было изобретательным – и сложным. Когда они хотели написать «брат», они добавляли к «наконечнику стрелы» второй знак – сидящего мужчину, означавшего класс «человек». Используя классовые значки или, как мы их называем, детерминативы, египтяне могли различать много слов, которые по своим согласным были идентичны.

Значки согласных, в противоположность детерминативам, означали звуки – один, два или более согласных звуков. Один значок согласной мог представлять целое слово или мог объединяться с другими значками, чтобы составить слово. Взглянем на несколько примеров.

Различное использование иероглифических знаков

Значок, который транслитерируется как nfr и читается «нефер», изображает сердце и гортань животного, но по какой-то причине означает «хороший» или «красивый». Нефер – это трехбуквенный знак, в одиночку выражающий три согласных, без всякой посторонней помощи (рис., а). Но когда египтяне пишут слово «красивый», они обычно добавляют значки для «ф» и «р» (b). Слово читалось не как «неферер», а как «нефер»; дополнительные значки просто подтверждали прочтение. Однако значок «нефер» мог быть использован и в одиночку, в составном слове, таком, как «нефер-хат» (с), «диадема»; второй значок в этой группе изображает переднюю половину льва и означает, как вы и могли ожидать, «перед». Теперь, когда «нефер» используется как существительное, к значку добавляется детерминатив – свиток папируса, связанный с луком, который обозначает класс абстрактных понятий (d). «Неферет» может также быть женским именем – дополнительное «т» есть женское окончание, – и в этом случае добавляется детерминатив для класса «женщина» (e). Достаточно логично, что этот детерминатив обозначается фигуркой сидящей женщины. Как показывает этот пример, иероглифы вовсе не были таинственными эзотерическими знаками, как думали ранние исследователи. Иногда они даже слишком конкретны для утонченного вкуса. Детерминатив для «родить» (возьмем достаточно безобидный пример) ясен из картинки (f). Жаль, что другие слова не так очевидны.

Кстати, множественное число в египетском языке изображается тремя черточками или троекратным повторением значка, и это добавляет «w» к прочтению единственного числа. «Неферев» – красотки – пишется с тремя гортанями (g), особенно неудачный выбор, должна я признать. Несколько лет назад в одном романе о Древнем Египте появлялась героиня с мелодичным именем Нефер-нефер-нефер. После прочтения вышеприведенных абзацев вы можете видеть, что ни одна египетская дама, даже куртизанка, не могла иметь такого имени, и объяснить непонимание, которое привело автора к этой маленькой ошибке.

Вы, без сомнения, отметили еще один пункт, заслуживающий пояснений, хотя я затронула его только слегка. Если «нефер» писалось с отдельными значками для «ф» и «р», то, может быть, египтяне имели-таки алфавит?

Любопытно, что они имели все его элементы. Есть около двух дюжин значков, представлявших специфические звуки. Применив немного изобретательности, можно было использовать их, чтобы записать весь египетский словарь. Вы можете написать с их помощью свое имя или любое другое английское слово иероглифами, если вам это очень понадобится. Но египтяне так и не сделали, казалось бы, простой, но имеющий грандиозную важность шаг. Они не отменили все значки, кроме означавших единичные звуки. Не спрашивайте меня почему. Я не знаю. Однако птицы и пчелы древнего египетского письма могут иметь к нашему алфавиту более прямое отношение, чем мы думаем.

Еще в 1905 г. вездесущий Флиндерс Питри трудился в дебрях Синайского полуострова, игнорируя адский климат со своим обычным безразличием. Там была масса египетских надписей для копирования, ибо египтяне добывали прекрасную голубовато-зеленую синайскую бирюзу с древнейших времен. Но среди материала, найденного Питри, были таблички, написанные курьезным шрифтом, некоторые значки которого были явно произведены из иероглифов, тогда как другие были неизвестного происхождения. Питри скопировал тексты, хотя и не смог прочесть их, сохраняя тот же дух, который помог ему сохранять безобразные осколки керамики. Десятилетием позже материал привлек внимание профессоров Т.Э. Пита и Алана Гардинера, которые работали над всей совокупностью синайских надписей. Гардинер неохотно взялся за копии странного неизвестного шрифта, ибо у него было мало надежд извлечь из них что-нибудь полезное. Первый значок, который он отметил, изображал голову быка, и Гардинер сразу же вспомнил старую теорию, что буквы еврейского алфавита были основаны на акрофоническом принципе. В отношении к еврейскому алфавиту первоначальный простой картиночный значок стал означать начальную букву изображаемого слова, а имя буквы стало таким же, как имя предмета. «Алеф», который в еврейском соответствует нашему «А» как первой букве алфавита, означает «бычья голова».

Не мог ли странный шрифт быть алфавитным с бычьей головой, обозначающей «алеф», спросил себя Гардинер. Примеры из Синая датировали периодом Среднего царства, которое казалось слишком ранним для таких вещей. Однако в Египте и на Синайском полуострове в то время были семиты, и они могли говорить на языке, отдаленно родственном еврейскому. Это казалось слишком простым, чтобы быть правдой; но когда Гардинер двинулся дальше, он нашел и другие соответствия. Момент триумфа наступил, когда он смог прочесть слово «Баалат», используя семитские значения, которые он придал различным значкам. Это имя женской ипостаси презренного Ваала Ветхого Завета, и оно должно вполне логично появиться на табличках, посвященных богине, которая в своей египетской форме была Хатор, богиней любви и красоты и покровительницей общины горняков, называвших ее Повелительницей бирюзы.

Процесс, посредством которого эти неоцененные семитские гении вывели систему алфавитного письма, мог идти следующим образом: они знали формы иероглифических значков, которые покрывали скалистые уступы, где они работали, хотя не могли дать им их египетские имена. Так, они взяли знак воды (египетское обозначение «н») и прочли это как свое слово для воды «мем» или что-нибудь в этом роде. Применение акрофонического принципа дало им для этого знака значение «м». Используя египетские иероглифы и свои собственные слова для объектов, которые они представляли, семитские горняки выработали настоящий алфавит – один из древнейших, – который распространился на Финикию и бог весть куда еще и стал со временем предком нашего собственного алфавита.

К несчастью, «Баалат» была высшим достижением Гардинера; другие попытки применить принцип к дополнительным группам значков сработали не так хорошо, и вокруг его теории еще идут ученые дебаты. Мне она нравится по той простой причине, что это интересно (и потому, что так сказал сэр Алан Гардинер), и вот я передаю ее вам.

2. ВЗГЛЯНИ НА ТРУДЫ МОИ!

Нет видимой причины, почему Египет не должен был бы в прежнем блеске подняться с пепелищ, оставленных мелкими пожарами амарнской ереси, как поднялся он после огромных пожаров двух Переходных периодов. Мужчинам и женщинам, которые прожили жизнь при первых царях XIX династии, возрождение, вероятно, казалось очевидным. Однако для меня – я думаю, было бы нечестно включать сюда кого-то еще – величие Египта ушло. Слово «величие» нелегко определить. Но определять ли египетские достижения в терминах грозного и успешного империализма Тутмоса III или дерзких духовных нововведений Переходного периода, сказочного иконоборчества Эхнатона или более чем восточной роскоши двора его отца – в любом почти смысле расцвет египетской культуры окончился. Такая интерпретация немного отдает радикализмом и более чем немного – субъективизмом. Легче всего доказать ее в сфере политической деятельности. За исключением коротких периодов внутреннего покоя при сильных фараонах, внутренняя картина отражает медленный, но несомненный упадок. Попытки фараонов XIX династии вернуть потерянные египетские владения далеко не достигли пределов, заложенных Тутмосом III, а их наследники не смогли удержать даже то немногое, что было возвращено. Неощутимые вещи отражают личные вкусы автора, однако немногие смогут отрицать, что скульптура и живопись видели и лучшие дни, а литература, хотя нередко хорошая, не так изящна, как произведения прошлого. Печально видеть упадок такой яркой и привлекательной культуры, как египетская, но было бы тщетно раскрашивать умирающий организм яркими красками жизни. Вернемся к истории там, где мы ее оставили, когда трагедия Амарны закончилась.

Эйе, старый сановник, который распорядился короной Тутанхамона и – я подозреваю – его вдовой, недолго наслаждался своими сомнительными победами. После его смерти в Египте не осталось человека, который мог бы иметь хоть сколько-нибудь легитимные притязания на трон Двух Земель. Эхнатон и все его наследники ушли, антиатоновское движение, начавшееся при Тутанхамоне, набирало силу. Современные надписи говорят нам, что внутреннее положение в Египте было далеко от процветания. Египет нуждался в сильной руке, чтобы подавить внутренние беспорядки и гражданскую грызню. Сильную руку он и получил. Наследником Эйе стал человек военный, по имени Харемхеб, который служил при Эхнатоне и Тутанхамоне. Довольно печально видеть, как мало истинных обращенных получила вера Атона. Поистине это была личная религия царя и его семьи; многие из ближайшего окружения Эхнатона поспешно и позорно повернулись к ней спиной, как только он умер.

Харемхеб гордился расчисткой хаоса в Фивах. Тутанхамон приписывал себе честь восстановления ортодоксии и реставрации храмов, оскверненных указами Эхнатона; Эйе был ревностным слугой Амона; но ни один из них не был достаточно благочестив в глазах Харемхеба. Ортодоксальность генерала так настойчива, что заставляет задуматься, не слишком ли демонстративно он ее проявляет. В его царствование действительно началось активное преследование памяти об Эхнатоне. Божественный фараон, которого Харемхеб приветствовал, уткнувшись носом в песок, стал «этим преступником», когда настала очередь самого генерала сделаться богом.

Под каким благовидным предлогом Харемхеб потребовал себе трон Гора, мы, вероятно, никогда не узнаем. Амон, конечно, приветствовал его как сына, и некоторые ученые думают, что он установил свою легитимность, женившись на сестре Нефертити, которая пережила антиамарнскую чистку. Трудно понять, что пользы было бы от этого генералу. Нефертити не была членом царского дома, кроме как по браку, и в любом случае она была сильно запятнана ересью. Маловероятно, что жена Харемхеба была ее сестрой; если бы такая дама имелась в наличии, на ней женился бы Эйе. Наиболее вероятно то, что Харемхеб претендовал на трон de jure bellis[5], как и многие до и после него.

Хоть Харемхеб и был человеком военным, он имел мало возможностей для войны. Хаос в Египте отнял у него большую часть царствования, и он, кажется, успешно с ним справился. Он не имел сына и, умирая, передал царство старому другу, тоже генералу, по имени Рамзес. С этого фараона начинается собственно XIX династия.

Рамзес I был стариком, когда взошел на трон, и процарствовал всего год или два. Его сын, Сети I, был человек в расцвете лет, мужественный и энергичный правитель. Ему принадлежит честь ряда более или менее похвальных деяний: он широко и со вкусом строил, держал под контролем внутренние дела и сделал первую попытку вернуть потерянные Египтом азиатские владения. Его военные кампании были успешными, но ограниченными; казалось, он понимал, что нужно иметь больше сил, чем у тогдашнего Египта, чтобы вернуть все территории, завоеванные Тутмосом III. Он посвятил своим победам серию очень красивых рельефов на стенах великого храма в Карнаке. Сегодня их изящные линии среди яркого солнечного света и резких теней египетского климата делают их самыми декоративными из всех древних рельефов. Однако для многих из нас Сети памятен другим – он владеет (или владел?) самой приятной мумией, когда-либо найденной в египетской гробнице.

Египетские мумии вообще не слишком красивы, и назвать мумию Сети лучшей может показаться сомнительным комплиментом. Но она больше, чем лучшая из плохих; это положительно симпатичная мумия, с чертами человека истинно царственной внешности и благородного вида, со спокойным лицом спящего.

Элегантная мумия Сети найдена не в его гробнице; как многие другие царские мумии, ее много раз переносили по соображениям безопасности. Но гробница была достойна своего обитателя. Сегодня это одна из трех или четырех гробниц Долины царей, которые всегда показывают туристам, и она, бесспорно, является наиболее впечатляющей из всех. Ее общая длина свыше 300 футов, стены коридоров и камер украшены привлекательной живописью, изображающей фараона и богов, во многом еще сохранившей первоначальные цвета. Эти следы краски всегда вызывали у меня странное чувство несущественности времени. Три тысячи лет прошло с тех пор, как рука художника накладывала оранжевый и белый, синий и золотой; и все же цвета остались, как хрупкие следы реальности, и в некоторых случаях мы можем видеть даже удар кисти в руке, давно обратившейся в прах.

Сети несет ответственность за еще один туристский аттракцион, на этот раз в Абидосе, который вполне достоин визита. Абидосский храм прекрасен и обладает рельефами очень высокого качества. Будучи в Абидосе, он мог быть посвящен только Осирису, что предполагает приятную иронию: святилище убитого бога построил человек, названный в честь его убийцы! Сети был назван в честь Сета, Врага, он перенес столицу Двух Земель в город в северо-восточной Дельте, который был связан с Сетом, и он отдавал своему титульному божеству подобающие почести. Вспомнил ли он злосчастное движение Сета в далекий период II династии и попытался имитировать его? Это в высшей степени сомнительно; ведь для него это была такая же древняя история, как и для нас. Но если он знал о событии, почему же предпринял попытки воздавать Сету более чем должное? В Абидосе, где изо всех мест на земле имя Сета было наименее уместным, фараон заменил фигуру Сета, образующую часть его собственного имени, иероглифическим образом Осириса. Вот решение, которое только теолог или египтянин может рассматривать как сносное.

Картуш Рамзеса II

Слушая рассказы знакомых, которые имели счастье путешествовать по Египту, я привыкла удивляться враждебности, которую они питали к Рамзесу II. Тогда я не знала об этом человеке ничего особенно благоприятного, но вместе с тем не осознавала ни одного деяния, которое могло бы вызывать презрительное ворчание при упоминании его имени. Теперь, побывав в Египте, я понимаю их реакцию – я тоже рычу. От Рамзеса устаешь – от его лица, фигуры, имени, наляпанных на половине всех стенных поверхностей, еще стоящих в Египте. По крайней мере, так кажется. Он был, вероятно, самым монументальным эгоцентриком всех времен. Египетская скульптура в период его правления была в упадке, и статуи Рамзеса, мозолящие глаза, обычно грубы и непривлекательны. Но самое худшее – это просто их количество, уступающее только количеству его картушей.

Он был сыном Сети I и фараоном, который сделал имя Рамзес почти синонимом царской власти. Ему помог в этом еще один Рамзес, под номером третьим, но главная ответственность лежит на нем. Если средний человек знает имя хотя бы одного египетского царя, это имя почти наверняка будет Рамзес, а слава Рамзеса II создана путем щедрого применения хорошо известного принципа современной рекламы – повторения. Как мало заслуживал он репутации, которую построил для себя, можно видеть всего по одному яркому эпизоду его карьеры и профессиональной пользе, которую он извлек из него, чтобы создать желанный имидж.

Его отец Сети начал отвоевывать назад утерянные азиатские владения Египта. Как далеко старику удалось зайти, мы не знаем, но он, очевидно, снова поставил египетских вассалов на место в ряде областей Палестины и Сирии. Рамзес горел желанием превзойти отца; он хотел быть полководцем. Свой первый поход, в четвертый год правления, он предпринял в Южную Палестину, легко разбив азиатские племена кочевников. На следующий год он подготовил более амбициозный проект.

Его цель была действительно знаменитым сирийским городом. Тутмос III брал его дважды, хоть и не без труда. Это был дом самого неприятного соперника Тутмоса, и он до сих пор оставался важным в стратегическом плане. Он назывался Кадеш. Кадеш был мощной крепостью, и обороняла его мощная армия, ибо противниками Рамзеса были теперь хетты. Суппилилиума, только раз перехитривший самого себя в деле со вдовой Тутанхамона, давно умер, но его внук Муваталлу еще чувствовал, что хетты имеют права на города-государства Северо-Восточной Сирии. Столкновение с хеттами в эти годы было так же неизбежно для любой египетской армии, нацеленной на экспансию, как столкновение с Митанни было неизбежно для Тутмоса III. Хеттское царство сменило Митанни как самая важная держава региона, хотя хетты были, вероятно, более могущественными.

Египетская армия в этот период была впечатляющей организацией, профессиональной по характеру, хорошо обученной и хорошо снаряженной. В одном она изменилась в сравнении с днями расцвета при Тутмосе: все больше и больше частей состояли не из египтян, а из наемников и побежденных врагов, принужденных служить под египетскими знаменами. Армия Рамзеса была разделена на четыре корпуса, названных по именам величайших богов Египта – Амона, Ра, Птаха из Мемфиса и Сутеха, семитского божества, родственного (из всех богов) Сету.

Через месяц после того как армия покинула Египет, Рамзес стоял на холме примерно в 15 милях от Кадеша, вероятно пытаясь разглядеть мрачные башни и мощные стены крепости на расстоянии. Мощь его армии и собственная самоуверенность не оставляли у него сомнений в скорой победе. Он выступил на Кадеш рано на следующее утро, надеясь закончить дело до заката.

Корпусом Амона Рамзес командовал лично, и он повел его по крутым склонам к броду через Оронт, где армия должна была переходить реку. Пока он готовился к переправе, двое бродячих бедуинов были пойманы египетскими разведчиками и приведены к фараону. Они объявили себя дезертирами, которые стремились сражаться на правильной – египетской – стороне, и принесли приятные новости: хеттов в Кадеше не было вовсе, они отступили в Алеппо, далеко на север. Восприятие Рамзесом этой ободряющей информации было, без сомнения, окрашено тем, что именно ее он и хотел услышать. Он двинулся к городу, оставив корпуса Птаха, Сутеха и Ра далеко позади, и в своем рвении обогнал даже корпус Амона. Когда фараон раскинул лагерь к северо-востоку от города, заранее торжествуя победу, с ним были только телохранители.

Затем случилось непредвиденное: египтяне поймали еще двух азиатов, и сведения, которые те сообщили под ударами палок, явно не совпадали со сведениями двух бедуинов. Хетты на самом деле были не в Алеппо. Муваталлу перебросил всю свою армию на восточный берег реки, чтобы зайти египтянам в тыл и неожиданно ударить с фланга.

Даже Рамзес Невозмутимый, должно быть, потерял дыхание на несколько минут, когда услышал эти новости. Реакция его была типичной: он позвал своих командиров и объявил им, какие они дураки. Затем он послал гонцов на юг, чтобы вызвать корпус Ра. Корпус Амона наконец соединился со своим самонадеянным вождем, и Рамзес знал, что корпус Ра тоже где-то рядом.

В лагере хеттов все развивалось хорошо – с хеттской точки зрения. Муваталлу, хеттский царь, был стратегом настолько превосходящим Рамзеса, что это чувствуется даже в египетском варианте истории, который не предназначался для прославления врага. Начать с того, что он обманул Рамзеса с помощью специально подосланных бедуинов. (Безымянные бедуины были патриотами высочайшего разбора: они рисковали головой в случае, если египтяне не поверили бы их истории, и я лично надеюсь, что они ускользнули от охраны в суматохе, которая вскоре последовала.) Затем, пока Рамзес беспечно двигался по равнине на западной стороне Кадеша, Муваталлу повел свою армию к восточной стороне города, невидимый египтянами, пересек брод и врезался в корпус Ра, прежде чем его командирам могло даже пригрезиться, что в радиусе 50 миль вокруг имеются какие-то хетты.

Рамзес, топая и потея, не осознавал указанной катастрофы, пока беглецы из разбитого и деморализованного корпуса Ра не ворвались в его лагерь и промчались через него, увлекая с собой перепуганных солдат Амона. Хеттские преследователи окружили лагерь, там был Рамзес, совсем один, не считая хеттов.

Расположение войск в битве при Кадеше (по «Истории Египта» Дж. Г. Брэстеда)

Он говорит, что был совсем один, и, даже учитывая поэтическую вольность, заявление это, вероятно, недалеко от истины. Несколько офицеров, остатки личной охраны – немного против 2500 колесниц, полных разъяренными хеттскими солдатами. Согласно Рамзесу, однако, у него вовсе не было поддержки. «Не было со мной ни капитана, ни колесничего, ни солдата армии, ни щитоносца, моя пехота и колесницы растаяли перед ними, ни один из них не встал твердо, чтобы драться».

Тогда фараон обратился к Амону: «Разве я делал что-нибудь без тебя, разве я не шел и не останавливался по твоему приказу? Почему твое сердце заботят эти азиаты, о Амон, такие порочные и не ведающие бога?»

Доведя себя до нужного градуса религиозного накала, Рамзес самолично бросился на врага. Он крушил их в одиночку, загоняя в реку. Похоже, мы должны присудить Рамзесу одну добродетель: храбрости ему хватало. И он был восхитительный лжец, но, с другой стороны, чего было от него ожидать: даже если бы царь приказал писцам записать рассказ о глупости и поражении, ужаснувшиеся придворные тихонько увели бы его подальше, а затем удостоверились, что на стенах его храма начертан традиционный панегирик. Мы знаем, что Рамзес пережил битву, вернулся в Египет и правил еще много лет. Корпуса Ра и Амона в панике бежали на север, корпус Сутеха был далеко позади, около брода, и вообще не видел битвы. Корпус Птаха был единственной надеждой фараона, но он не мог рассчитывать продержаться, пока эти войска подойдут. И тут счастливая случайность резко изменила картину боя. Для соединения с армией Рамзеса II от морского берега двигались египетские новобранцы. Мы не знаем точно, откуда они пришли, ибо они называли себя просто «парнями из земли Амурру». «Парни» напали на хеттов с тыла, и с их помощью царь ухитрился удержать поле битвы, пока лучи заходящего солнца не осветили наконечники золоченых штандартов долгожданного корпуса Птаха, спешащего по пыльной дороге на выручку своему фараону.

Ночь положила конец сражению, но не принесла полной победы. Хетты отступили в город, оставив Рамзесу окровавленное поле битвы; солдаты корпусов Амона и Ра, краснея от стыда, вернулись к царю, которого они бросили. Рамзес говорит, что хетты затем попросили мира, который он великодушно даровал.

Здесь мы сталкиваемся с одной крупной проблемой историографии. Иными словами, как много этого вранья мы можем проглотить? Мы видели, как разнообразны и как замечательны источники, из которых историк может черпать информацию, необходимую для связного рассказа о том, что происходило в прошлом. Когда письменных источников мало, историк использует другие материалы, которые требуют сложного анализа. Но даже когда событие хорошо документировано, даже когда мы имеем письменный, псевдоисторический отчет, нам следует еще оценить достоверность источника. Нужно задать множество вопросов. Написан ли рассказ очевидцем или автор полагался на информацию из вторых рук? Если первое, то хороший ли он наблюдатель? Если второе, экзаменовал ли он своих свидетелей и пытался ли проверить их зрение и правдивость? Каковы предубеждения автора – был он за или против людей, о которых пишет? Даже если он заявляет, что им двигало только желание зафиксировать истину, достаточно ли он отстранен от сцены и актеров драмы, чтобы писать о них беспристрастно? Имеет ли он сознательную или бессознательную цель – очернение либо прославление человека или верования, самовозвеличивание, пропаганда? В некоторых случаях мы должны изучить жизнь самого хрониста или историка, дабы раскрыть его предрассудки и влияние, которое они могут иметь на его интерпретацию событий.

Наша задача оценки документов Древнего Египта относительно легка, поскольку мы можем начать с допущения, что каждый писец имел один или два камня за пазухой. Анналы различных царей не есть бесстрастная фиксация событий, они предназначены, чтобы прославлять царей на земле и в будущей жизни. Поэтому мы можем и обязаны принимать каждое высказывание в этих анналах cum grano salis[6]. Мы не можем даже быть уверены, что Тутмос III был так уж хорош, как его рисуют. Мы думаем, что он (а когда я говорю «он», я имею в виду, конечно, того писца, который делал надписи под бдительным оком царя), был достаточно точен в исполнении воли повелителя. Мы можем проверить некоторые его отчеты через другие источники, и его история имеет некий неопределимый, но все же оттенок правдоподобия. Принадлежащая Рамзесу версия битвы при Кадеше – прозрачный, наивный панегирик, а то, что случилось на самом деле, было так плохо, что даже египетский писец не смог скрыть ни масштаба катастрофы, ни царской глупости.

Поскольку мы знаем, что целью рассказа было прославление царя, мы можем спокойно допустить, что любые антирамзесовские или антиегипетские замечания, вероятно, верны. Поэтому, интерпретируя надпись, посвященную битве, мы устанавливаем, что Рамзес в расчете на быструю победу обогнал свою армию, что он доверчиво проглотил историю двух бедуинов-перебежчиков, что корпус Ра был захвачен врасплох и уничтожен, что большая часть войск, находившихся в лагере вместе с царем, обратилась в беспорядочное бегство. Мы можем установить также, что Рамзес каким-то чудом уцелел и вернулся домой. Египтологи обычно признают личное мужество Рамзеса, осуждая его как плохого стратега и никуда не годного генерала, но мы не можем быть уверены даже в этом. Рамзес мог провести часы боя, спрятавшись, например, под телегой, в то время как некий безымянный (и недолговечный) герой Египта собрал в лагере скудные силы и стойко продержался до прибытия помощи. И пусть никто не думает, что мной руководит неприязнь к человеку, пребывающему в мумифицированном состоянии несколько тысяч лет. Я вполне готова признать, что в битве Рамзес мог проявить себя, как Ахилл. Ахилл тоже был не слишком умен. Все, что я говорю, – это что мы никогда не узнаем, был Рамзес храбрецом или нет.

Мы знаем, что битва при Кадеше не дала тех результатов, которыми хвастались египтяне, – результатов, которым трудно было бы поверить в любом случае, просто исходя из ситуации, возникшей в конце первого дня битвы. Египетская армия была сильно деморализована, а четвертая часть ее сил уничтожена в самом начале боевых действий. Хетты, разумеется, серьезно пострадали после полудня, но они отступили в город в полном порядке, их предводитель убит не был (если бы это случилось, египтяне бы ликовали, злорадствовали и приписали бы все лично Рамзесу). Непостижимо, чтобы хетты смиренно покорились после такого сомнительного поражения, о котором говорят египетские надписи.

К счастью, чтобы доказать, что египтяне проиграли эту битву, нам не нужно полагаться на логику. Благодаря одному из тех почти чудесных совпадений, которые иногда происходят, мы имеем в своем распоряжении хеттскую версию описания той же самой битвы из царских архивов хеттской столицы в Богазкёе. Согласно этой версии, Рамзес был побежден и вынужден был отступить, потеряв большую часть территории, которой владел его отец.

Конечно, к хеттским записям применяются те же критерии, что и к египетским; цари хеттов питали к лести не больше отвращения, чем их коллеги по ремеслу с юга. Но, хотя анналы Рамзеса говорят о дальнейших победах в Азии в позднейшие годы, окончательный результат соперничества между египтянами и хеттами не выглядит решающим поражением одной из сторон. На двадцать первый год царствования Рамзеса между двумя державами был заключен мирный договор – первый письменный международный договор, дошедший до нас. И чтобы чудо было более полным, мы имеем обе версии. Египетский экземпляр договора сохранился на стенах Карнака и Рамессеума, а хеттская копия – на двух глиняных табличках из Богазкёя. Вероятно, это архивная копия с оригинала, который предположительно был начертан на серебряных пластинах.

Тексты поразительно схожи. Это указывает, что они действительно являются параллельными версиями одного и того же соглашения. Начинаются они со ссылки на прежние договоры, ни один из которых не известен. Затем оба правителя взаимно осуждают любые попытки будущих вторжений и клянутся сохранять вечный мир. Кроме того, стороны обязывались оказывать друг другу военную помощь при вторжениях извне, а также при восстаниях внутри страны, выдавать друг другу беглецов. Египетская версия читается следующим образом:

«Если один, или два, или три человека убегут из земли Египта и придут к великому правителю хеттов, великий правитель хеттов задержит их и сделает так, чтобы направить их назад к Рамзесу, великому правителю Египта. Что касается человека, который будет приведен к великому правителю Египта, то его преступление не будет поставлено ему в вину; его дом, или его жены, или его дети не будут уничтожены, он сам не будет казнен, и увечий не будет нанесено его глазам, его ушам, его рту или его ногам».

То же самое предусмотрено в отношении беглецов из страны хеттов, прибывающих в Египет. Поразительный аспект этого раздела заключается не в самом понятии экстрадиции, не в несомненном призвуке юридической фразеологии, но в гуманизме, объединяющем обоих царей. Он кажется совершенно необъяснимым, если мы не допустим наличия некоего взаимно принятого морального или юридического кодекса, говорящего не столько о справедливости, сколько о милосердии, ибо преступление правонарушителя прощается ему.

Договоры параллельны почти в точности, но не до конца. Египтяне чувствовали себя обязанными добавить «предисловие», объясняющее, что договор был дарован всемилостивым Рамзесом после того, как хеттский царь приполз на коленях, умоляя о мире. Воздержусь от комментариев.

Несколько лет спустя договор был скреплен царским браком, и принадлежащая Рамзесу версия этого дипломатического шага так же характерна для эгоманьяка. Описано, как хетты «приходят боязливыми шагами, принося все, чем владеют, в дань его величеству. Старшая дочь прибывает первой, чтобы удовлетворить сердце повелителя Двух Земель».

Рамзес, очевидно, не мог распознать нелепости, даже если она подбегала и кусала его за ногу. Он подразумевает, что несчастная хеттская принцесса была брошена в хищные лапы дракона Рамзеса ее дрожащим отцом; но в других местах он меняет роль дракона на роль рыцарственного принца, который во главе блестящего эскорта спешит, чтобы встретить обещанную невесту со всеми почестями. Рассказ завершается на второй ноте волшебной сказки: «Она была прекрасна в глазах его величества, и он полюбил ее больше всего на свете».

Стыдно гасить блеск этой милой истории, превращающей стандартный дипломатический брак в рассказ о любви с первого взгляда; но, конечно, версия, которую мы имеем, – это еще одна стандартная придворная фикция. Хеттская принцесса – бедная девочка – была поднята до ранга главной царской жены, но на ее троне уже было тесновато. Женское отделение было стандартным архитектурным элементом всех египетских дворцов, но, вероятно, немногие египетские фараоны имели гарем такой площади, как Рамзес. Мы не знаем точно, сколько жен он имел. Большинство из них были, строго говоря, не женами, а занимали место, аналогичное месту законной наложницы. Выше по рангу стояли в гареме царские жены, которые были не так многочисленны, как наложницы. Мы обычно считаем царскую жену царицей, но женщина, которая действительно занимала место царственной супруги, именовалась в Египте великой женой царя или главной царской женой. Иногда это была дама незнатного рода, иногда – единокровная сестра царя или родная его сестра. Браки между братьями и сестрами были обычным явлением в египетском царствующем доме, хотя мы не можем быть уверены, что их могли себе позволить менее знатные люди. Фараон был законом в себе, в браке, как и в прочих делах, и мы имеем несколько случаев брака отцов и дочерей; по крайней мере, материалы трудно интерпретировать иным образом.

Рамзес II был одним из фараонов, который женился на собственной дочери. Возможно, он временно забыл, что он ее родственник: общая численность его потомства превышала 150 человек, и нельзя ожидать от человека, чтобы он четко удерживал в памяти такое количество маленьких лиц. По причине отцовской гордости – или какой-то другой – Рамзес любил выставлять своих детей напоказ, и, посетив Луксорский храм в Фивах, вы можете увидеть больше сотни царских отпрысков, вырезанных на стене, все в ряд, как сардинки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.