Глава 7 Будь писцом, запечатлей это в своем сердце

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 7

Будь писцом, запечатлей это в своем сердце

Иероглиф для обозначения принадлежностей писца

1. ОБРАЗОВАНИЕ

Но вернемся к тому маленькому египетскому мальчику, с которого началась наша книга и который только что стал совершеннолетним. При всем моем феминизме объективность вынуждает признать, что египетскую культуру создали, повзрослев, именно мальчики – художники, скульпторы, управляющие, цари, писцы, плотники и ювелиры… Назовите почти любую профессию – вы обнаружите, что наибольших успехов добились именно мужчины, а не женщины.

Мы уже рассказывали о некоторых ремеслах. Теперь поговорим о профессиях, имеющих более высокий статус, чем простые ремесла. Путь к овладению любой из этих профессий всегда начинался в одном месте – в школе для писцов.

Порой мы говорим о писцах как о особой профессии, но на самом деле они представляли, так сказать, сырой материал, на основании которого формировалось большинство профессий. На вершине лестницы находились придворные, управляющие, жрецы высшего ранга и воины. На более низких ступенях – военные писцы, придворные писцы и храмовые писцы, выражаясь современным языком, секретари, клерки и «белые воротнички», следившие за тем, чтобы государственная машина работала безупречно. Профессор Джон А. Уилсон предложил для обозначения этой категории термин «белые юбки». Это очень удачное и точное выражение, с которым египтяне наверняка бы согласились. Белые одежды писцов были таким же знаком высшего достоинства, как и длинные ногти у китайских вельмож: они означали, что их обладатель не занимается физическим трудом.

Мальчики, чьи отцы желали вывести своих детей в люди, посещали школу, в которой их учили читать и писать. Мы знаем об этих школах очень мало. Кто руководил этими школами – храмы, государство или частные учителя? В каком возрасте мальчики поступали в школу? Учились ли в школах девочки? Сколько времени занимал полный курс? Обучали после его окончания иностранным языкам и бухгалтерии? Мы можем лишь строить гипотезы, но точных ответов не знаем.

В Египте не существовало небольших школьных зданий из кирпича – по крайней мере, ни одно такое здание не обнаружено археологами. Возможно, некоторых мальчиков учили в ближайшем храме. Других, возможно, обучал местный писец-скриба у себя в доме. Вполне можно предположить, что для молодежи из состоятельных и знатных семей приглашали частных учителей. Оборудование комнаты для занятий было простым – археологам не пришлось порадоваться таким находкам, как маленькие столики-парты или черная доска. Не существовало и учебников. Основное время урока занимала диктовка. Все, что требовалось от учеников, – это принести принадлежности для письма: то, что заменяло тогда перо и чернила, а также «остраки» – используемые как грифельные доски гладкие черепки разбитой посуды или камни. Начинающие ученики не пользовались папирусом – это было бы чересчур дорого.

Внешний вид писцов нам хорошо известен – по скульптурным и рисованным изображениям. Так называемая палетка представляла собой прямоугольную деревянную дощечку с углублением для чернил в центре. Перьями служили тонкие тростинки, расщепленные или разжеванные на одном конце, чтобы получилась мягкая кисточка; хранили такие орудия для письма в пеналах, которые чаще всего имели форму красивой маленькой колонны с «капителью» в виде цветка. Чернила хранились в твердом состоянии; черные делали из сажи, красные, которыми писали заголовки или заглавные буквы, получали из красной охры. Для разведения чернил писцу требовалась вода – ее хранили в маленьком горшочке или раковине. Один из часто употребляемых иероглифов изображает письменные принадлежности – кувшинчик с водой, расположенный между держателем ручки и длинной палеткой с двумя кругляшками твердых чернил. В дополнение к этим принадлежностям писец пользовался особым инструментом для сглаживания неровностей папируса и ступкой для приготовления чернил, а также мотком льняных нитей, чтобы связывать свиток папируса, когда текст будет завершен. Для подчисток можно было употреблять тряпку, но самым удобным приспособлением для этого был язык писца.

Скриба писал сидя на полу, скрестив ноги. Передняя часть его юбки, туго обтягивая колени, служила «письменным столом», на котором можно было развернуть папирус. Горшочек с водой находился справа от писца, палетка – слева; писец макал ручку в воду и проводил этой ручкой по лепешечке твердых чернил, после чего был полностью готов к тому, чтобы слушать диктовку. Используемый для письма папирус обильно рос в болотистых окрестностях Египта. В наши дни это растение – редкость. Любопытствующие туристы могут увидеть его разве что на тщательно ухоженном участке близ Каирского музея, и это очень жаль, потому что папирус – красивое растение со стройными, тонкими и длинными стеблями и похожим на султан из перьев зеленым пучком на вершине. Искусство изготовлять из этого растения материал для письма не забыто; в частности, им владеют в наше время специалисты Британского музея. Папирус обязательно должен быть свежим. Стебель срезали на уровне воды; для самого лучшего писчего материала больше всего подходит нижняя часть стебля. Надрезав стебель по всей его длине, с него удаляли внешнюю оболочку. Внутреннюю часть разделяли на полоски шириной в одну восьмую – одну четвертую дюйма. После этого полоски клали на поглощающий влагу материал таким образом, чтобы они чуть перекрывали одна другую. Сверху таким же образом укладывали еще ряд полосок поперек нижних. После этого ремесленник простукивал папирус деревянным молотком. Если кто-либо из читателей захочет воспроизвести этот процесс, он должен знать, что отбивание молотком происходило более часа. После этого папирус помещали под пресс. Благодаря этому получался довольно тонкий папирус, но его нужно было еще отполировать камнем. Сок папируса склеивал полоски столь прочно, что другого связующего вещества не требовалось. Клей использовали только для скрепления листов в длинный рулон – таковы были книги египтян.

Хотя папирус был сравнительно дешев, все же для первых уроков письма его не употребляли; любой, кто собирал в школу первоклассника, легко поймет, почему родители египетских учеников не покупали им папирус, тем более что в любом селении было сколько угодно совершенно бесплатных черепков. Взмокшие от усердия ученики должны были освоить два типа письма – красивые, состоящие из фигурок иероглифы и используемый для скорописи иератический шрифт. Позднее появилась третья форма письма – демотическое. Иероглифических знаков были сотни, и задача у начинающего писца была не из легких, хорошо еще, что все три вида письма относились к одному языку. Как только ученики осваивали достаточное число знаков, они начинали записывать диктуемые учителем тексты, после чего учитель проверял и исправлял ошибки. Некоторые тексты были занимательными – рассказы и легенды, другие же навевали скуку. Как и большинство педагогов всех эпох, египетские учителя не упускали случая изречь некое поучение. Самыми популярными из этих поучений были те, в которых превозносилась профессия скрибы. Один из текстов отмечает ее духовное преимущество.

Любой человек умирает, его тело обращается в прах, все его современники уходят в землю, и только письмо дает возможность вспомнить об усопшем тому, кто произносит [молитвы об усопшем]. Письменный текст дает больше, чем дом строителя или гробницы на Западе. Он лучше, чем возведенная крепость или чем стела в храме.

Далее текст идет в столь же возвышенном и горделивом тоне; в нем упомянуты имена знаменитых писцов прошлого, чьи гробницы были забыты потомками и чьи дома рассыпались в прах; только имена их сохранились для потомков благодаря их писаниям. Следует отметить, что египтяне заботились о сохранении своих имен в памяти живых из чисто практических соображений: это означало для них жизнь после смерти.

Другие тексты на эту тему не столь выспренни. В них описаны, с нескрываемым удовлетворением, недостатки прочих занятий. Руки кузнеца напоминают шкуру крокодила; запах от него хуже, чем от рыбьих потрохов. Ремесленник так устает за день, что вечером с трудом может двигаться; цирюльник все еще бреет головы и тогда, когда солнце зайдет. Подрядчик-строитель грязнее свиньи от той глины, в которой возится весь день; ткач с утра до заката вынужден сидеть в своей мастерской, согнувшись и поджав колени к груди, вдыхая спертый воздух. Примерно то же можно сказать и о тех, кто бальзамирует тела, делает обувь, ловит птиц, да и обо всех прочих. Но не о писце! Он никогда не голодает; он вхож в самые высокие учреждения. Самое важное преимущество его работы: «Нет профессии, свободной от начальника, кроме профессии писца – он сам начальник!»

Ученики копировали самые разные документы – поучения мудрецов древности, легенды, длинные списки имен существительных, поэмы, деловые письма. Не всегда копирование было точным, и, поскольку некоторые важные литературные тексты дошли до нас только в виде нескольких упражнений, нам сегодня приходится горько сожалеть об этом недостатке умения. Египетский язык не относится к числу наиболее легких для чтения, особенно когда автор изъясняется изысканным слогом, и оттого порой трудно понять, где именно египетский ученик совершил ошибку.

Поскольку никаких учебников до наших дней не дошло, мы можем сделать предположение, что обучение велось устно. Каким именно оно было, мы не знаем. В наши дни египетскую грамматику изучают в соответствии с моделью латинской грамматики, то есть учебник тоскует об именах существительных, глаголах и прилагательных, о будущем и прошедшем временах глаголов и так далее. Что касается иероглифов, современные ученые классифицируют их по функциям, форме и происхождению. Некоторые из них передают отдельные звуки, некоторые – целые слова, а некоторые – классы объектов, к которым данное слово принадлежит. Знаки из последней категории называются детерминативами, они добавлялись к записанному «произношению» слова, чтобы прояснить его значение; звукового эквивалента они не имеют. К примеру, слово «sesh», которое изображается иероглифом в виде палетки писца, может быть глаголом «писать» или именем существительным «писец» (есть и другие значения, но мы не будем усложнять пример). Если данное слово имеет значение глагола «писать», к изображению палетки добавлялся знак, указывающий на соответствующий класс понятий. Если имеется в виду «писец, писатель», ставился детерминатив в виде человеческой фигурки.

Скорее всего, египетским школьникам давали уроки по грамматике и синтаксису. Применять правильные формы они учились так же, как дети учатся говорить на своем родном языке, – подражанием образцу и повторением. У меня всегда было подозрение – хоть я и не имею возможности это проверить, – что египетские писцы знали о предназначении таких вещей, как детерминатив, и что они держали в памяти несколько простых правил по их использованию. Даже если этим правилам и не учили, любой школьник на нескольких примерах легко мог сформулировать их для себя. Предположим, он в первый раз слышит во время диктовки слово «писец». Зная написание глагола «писать» и помня о других примерах, он может под строгим взглядом учителя изобразить иероглифы слова «писать», заменив абстрактный детерминатив на фигурку человека. Подобной сообразительности не могли не способствовать педагогические принципы египтян, кратко изложенные в следующем виде: «Уши мальчика на его спине, и лучше всего он слушает, когда его бьют».

Главным предметом при подготовке писца были чтение и письмо, но некоторые будущие писцы получали во время обучения и другие навыки. Наверняка главной из этих дополнительных дисциплин была арифметика, поскольку вычислять приходилось и армейскому писцу, определяющему нормы довольствия, и ответственному за собственность бога писцу при храме, и занятому архитектурными и строительными делами придворному писцу. Арифметику определенно преподавали, но кто и как, мы не знаем.

В начале Нового царства еще одним важным предметом стало изучение иностранных языков. Даже не имея соответствующих документов, мы вполне вправе предположить, что в больших богатых городах при дворе всегда было несколько человек, знавших иностранные языки, – именно к этим людям обращались торговцы, доверенные лица и посланники из других стран. Дощечки из Амарны свидетельствуют, что во времена существования этого города египетские цари вели постоянную переписку со своими представителями в завоеванных городах Сирии и Палестины, а также с дружественными монархами больших империй Митанни, хеттов и Вавилона. Писцы из «министерства иностранных дел» не обязаны были знать языки всех этих земель, поскольку в тот период существовал единый дипломатический язык – аккадский – точно так же, как латынь стала языком международного общения в средние века. Должно быть, при царском дворе существовала группа писцов, которые могли читать по-аккадски – и писали по-аккадски, выдавливая свои послания клинышками на глиняных дощечках.

Ученики получали некоторые сведения по истории (или египетскому эквиваленту этой дисциплины), литературе, риторике и этике через копируемые ими тексты. По всей видимости, мы никогда не узнаем, какие еще предметы учитель вдалбливал в головы своих учеников. Может, их и вообще не существовало. То, что ученики осваивали чтение и письмо, было уже огромным достижением. Самым радостным в их учебе, скорее всего, было время обеда, когда появлялись матери с хлебом и пивом. Научившиеся писать могли надеяться на хорошую карьеру и подняться очень высоко; чаще всего выпускник школы занимал хорошее, уважаемое положение при дворе царя, в храме или в свите вельможи.

2. ПИСЬМА ХЕКАНАХТЕ

В один из июльских или августовских дней где-то около двухтысячного года до нашей эры на веранде своего дома отдыхал после полуденной трапезы человек по имени Мерсу. Солнечные лучи нещадно накаляли пыльную землю двора, с женской половины доносился пронзительный голос жены Мерсу, пытавшейся созвать детей на полуденный отдых. Эти крики нисколько не беспокоили египтянина – он к ним привык. Он уже собирался закрыть глаза и немного подремать, но вид входящего в ворота незнакомца заставил Мерсу выпрямиться в кресле. Незнакомец был гонцом и держал в руке свиток папируса. Мерсу схватился обеими руками за живот – опять она, эта слабая непонятная боль, которая беспокоит его в последнее время, особенно после еды. Потом Мерсу встал, чтобы принять у посланного письмо от отца.

Отец Мерсу, Хеканахте, был жрецом «ка» у везира по имени Ипи, который жил и умер во времена Первого промежуточного периода. Когда этот почтенный человек был похоронен в гробнице близ Фив, после него осталось имущество; доход с него надлежало тратить на подношения, поддерживающие жизнь духа усопшего в загробном мире.

Хеканахте нес ответственность за соблюдение всех необходимых обрядов; его жалованье выплачивалось из доходов с имущества везира. Хеканахте жил в маленькой деревне под названием Небсит, в нескольких милях от Фив и от гробницы, за которой он присматривал. В его обширной семье выросло пять сыновей: самый старший Мерсу, за ним следовали Синебнут и Сихатхор, оба уже взрослые; младшие, Анубис и Снефру, еще не достигли совершеннолетия. Взрослые сыновья были женаты и жили с Хеканахте. В его доме были и женщины – его престарелая мать, бедная родственница по имени Хетепет, а также женщина, которая, по всей вероятности, приходилась Хеканахте дочерью и рано овдовела. Важную роль в доме выполнял помощник Хеканахте, Хети, хотя он и не был членом семьи. Дом, таким образом, был полон людей, и, как и следует ожидать, в нем часто вспыхивали ссоры.

Хеканахте вынужден был время от времени покидать дом, чтобы проверить собственность, находящуюся на его попечении. Иногда он уезжал на несколько месяцев, поручая Мерсу заботу о доме, но и тогда, когда Хеканахте отсутствовал, он не давал ближним забыть о себе. Он то и дело посылал старшему сыну письма, и, поскольку тот был обязан не только следить за домом, но и служить при храме, Мерсу часто брал пространные послания своего отца с собой в пустую гробницу близ большой гробницы Ипи, где он мог обдумать мудрые слова родителя в тишине и покое. В пустой гробнице он и оставлял порой эти послания. Когда гробница была готова, строители сгребли весь мусор, в том числе и письма, в яму и заровняли землю. Там, в яме, письма и пролежали до того, как в 1922 году их нашли археологи. Эти письма позволили нам как бы заглянуть в жизнь одной из семей древнего мира. Этими письмами, в частности, заинтересовалась Агата Кристи, которая использовала их – правда, изменив имена персонажей, – в романе об убийстве в Древнем Египте «Смерть приходит в конце».

Хеканахте представляется мне невысоким худым стариком с несколько округлым животом, но живым и подвижным, словно кузнечик. В моем воображении он лысоват, седые волосы сохранились лишь на затылке и за ушами. При исполнении своих обязанностей он надевает парик. В дорогу всегда берет с собой посох, делающий его шаркающую походку более энергичной. Лицо египтянина покрыто морщинами, нос отвис, но черные блестящие глаза, с подозрением глядящие на окружающий мир, все еще полны огня.

В письме, которое Мерсу получил этим утром, отец просил прислать пять мешков пшеницы, весь ячмень, что он может наскрести по амбарам, и всю пищу, в которой семья не нуждается. Скоро должен начаться разлив Нила, и письмо Хеканахте содержит следующее угрожающее предупреждение: «Что касается разлива на наших землях, это именно ты возделываешь их, и я спрошу с тебя. Работай усердней и будь осторожен. Береги урожай моего зерна! Береги все, что мне принадлежит, поскольку я за все с тебя взыщу. И если мою землю смоет, берегись!»

За этим письмом было отправлено еще несколько, но следующее дошедшее до нас было написано через год. Все это время Хеканахте домой не возвращался. А год выдался труднейший – разлив был небольшой, и низкий урожай довел многие районы почти до голода. Письмо Хеканахте говорит, что ему удалось раздобыть немного пищи и он намеревается послать ее семье. По-видимому, количество пищи было небольшим, поскольку Хеканахте тщательно определяет, какую ее часть получит каждый член семьи. «Ты не должен сердиться на это, – настаивает он. – Пойми, весь дом, как и дети, зависит от меня, и все принадлежит мне». Затем он приводит пару пословиц того времени: «Голодные должны голодать» и «Сокращение жизни наполовину лучше, чем полная смерть». Дальше в письме прорываются его чувства: «Боже, здесь уже начинают поедать мужчин и женщин! Никому не давайте еды. Моим людям ты должен давать еду, только когда они работают. Помни это! Выжмите все из моей земли, старайтесь из последних сил, копайте землю хоть своими носами. Знаешь, если ты трудолюбив, люди будут благодарить бога, что ты есть. Я счастлив, что могу оказать вам помощь! И если кто-либо из мужчин и женщин найдет мою пищу плохой, пусть они придут ко мне, останутся со мной и поживут так, как живу я! Нет, – с горечью пишет он, – никто не согласится приехать ко мне».

В промежутках между морализаторством Хеканахте дает подробные указания, как управлять его собственностью в Фивах: каким зерном засевать каждое поле, каким людям сдавать в аренду землю и так далее. Хеканахте беспокоит, как бы кто не взял себе больше, чем ему полагается, и предупреждает сына, что, если тот переплатит за что-то, возмещать ущерб придется ему, Мерсу. Похоже на то, что в положении Мерсу не было никаких преимуществ, а неприятностями оно грозило многими – он нес ответственность за все, в случае же богатого урожая Хеканахте не вознаградил бы его никак. Одно из писем, найденных в яме, было в первый раз открыто, только когда археологи сломали на нем печать. Письмо содержало набор советов по ведению дел; похоже, что Мерсу, которому надоели указания, бросил письмо непрочитанным в яму и отправился делать то, что он сам считал нужным.

Одно из удивительных явлений того времени – обилие почты. Такой поток требовал какой-то «службы доставки». Мы привели только письма Хеканахте к Мерсу, но из написанного в них ясно, что Хеканахте получал письма не только от Мерсу, но и от других родственников. Родственники жаловались друг на друга, сообщали за спиной Мерсу о его действиях и о плохих отзывах об отсутствующем отце со стороны других членов семьи. Хеканахте читал эти письма с большим интересом. Бедную родственницу Хетепет, судя по всему, в семье не любили – в одном из писем Хеканахте раздраженно пишет: «Я уже говорил, не запрещай подруге Хетепет к ней приходить. Обращайся с ней хорошо, даже если ты ее и не выносишь». Еще одной заботой Мерсу были младшие братья – инстинное наказание. Анубис жаловался старику отцу, что Мерсу взял у него какие-то его вещи, а Хеканахте немедленно написал последнему: «Верни Анубису все вещи, какие ты у него взял, а если пропало, заплати за это. И не заставляй меня писать об этом еще раз! Я уже писал тебе дважды!» Младший из сыновей, Снефру, был отцовским баловнем, и Хеканахте постоянно просит Мерсу, чтобы тот ни в чем ребенку не отказывал. «Мне сообщили, что (Снефру) несчастен. Заботься о нем как можно лучше, передавай ему от (меня) приветы – тысячу раз, миллионы раз! Приглядывай за ним и, как только кончится сев, отправь его ко мне». Однако Снефру отказался от отцовского приглашения, и на следующий год Хеканахте пишет мягче: «И если Снефру хочет присматривать за быками, дай ему эту возможность. Он не желает работать в поле, не желает и приехать ко мне. Ну что ж, пусть занимается чем хочет, доставь ему такую радость».

Читатель может подумать, что Хеканахте чересчур заботится о своей недружной семье, но так подумает только тот, кто не страдал от одиночества. А Хеканахте, судя по тому, что он ни разу не упоминает о жене, был вдовцом. Поддавшись увлечению, он завел было наложницу, и эта молодка окончательно разрушила и без того шаткое семейное равновесие. Прошло совсем немного времени, и Хеканахте пришлось написать: «Разве не я содержу вас, пятеро моих сыновей, и чем вам насолила моя наложница? Если вы причините ей вред, берегитесь! Я с вами расстанусь! Заткнитесь, это для вас самое лучшее», – грубо заканчивает он свое письмо.

Наложница, Иутенхеб, ухитрилась восстановить против себя всех. Хеканахте приказывает своему сыну уволить служанку, которая плохо относилась к этой девушке или оскорбила ее; он предостерегает Мерсу насчет третьего сына, Сихатхора. Были у Мерсу хлопоты с обитателем дома по имени Ип. В конце концов старик в отчаянии просит прислать это яблоко раздора к нему; его письмо полно горестных жалоб: «Как я могу жить с вами под одной крышей, если вы не выполнили просьбу отнестись с уважением к моей наложнице?»

Нет ничего удивительного в том, что Агата Кристи, признанный эксперт по части убийств, увидела в доме Хеканахте все предпосылки для будущей кровавой драмы. Хотя, впрочем, трудности, с которыми столкнулся Хеканахте, можно встретить в огромном числе семей, особенно в тех, где есть бедные родственники, бабушки, мачехи при взрослых сыновьях (любопытно, что же сделал Сихатхор наложнице?). Письма дают весьма редкую возможность узнать в подробностях повседневную жизнь семьи «белой юбки» второго тысячелетия до нашей эры, с ее хлопотами, ссорами и обидами. Просто удивительно, как ясно мы можем представить себе каждого из тех, о ком идет речь в письмах. Хеканахте не просто персонаж этой истории – он предстает перед нами личностью в полном смысле слова, с его сопровождающими каждое письмо указующими выражениями типа «теперь учти это» или «обратите внимание на то, что я говорю» и с его постоянными язвительными напоминаниями, что семья зависит именно от него. Когда я пытаюсь представить себе его самого старшего сына, Мерсу, то вижу довольно скромного человека, преждевременно облысевшего, с начинающейся язвой желудка. Я надеюсь, что на смертном одре своенравный отец завещал всю свою собственность сыну, так много потрудившемуся для поддержания отцовских дел, и что Мерсу нашел способ обуздать своих вздорных родственников.

3. ПИСЕЦ И БЮРОКРАТИЯ

Одной из особенностей египетской жизни, хорошо заметной в письмах Хеканахте, было то, что один человек мог совмещать, казалось бы, несовместимые работы. С одной стороны, Хеканахте выполнял функции жреца «ка» усопшего везира и делал подношения душе усопшего в дни, обусловленные посмертным контрактом. С другой стороны, по письмам Хеканахте мы видим, что он тратит бездну времени, распоряжаясь землями ушедшего в мир иной везира для того, чтобы материально обеспечить эти подношения. Таким образом, его скорее можно назвать управляющим имением, чем жрецом.

Чем выше был пост человека в египетской бюрократии, тем больше обязанностей он вынужден был выполнять. В среде ремесленников существовало четкое разделение труда, и это позволяло любому из них быть великолепным мастером своего дела. Мы знаем о лекарях, плотниках, ловцах птиц, пчеловодах, дворниках, изготовителях сандалий, плетеных ковриков, ладана, изделий из золота и меди, о рыбаках и многих других. Но когда мы переходим к высшему чиновничеству, то обнаруживаем, что здесь один человек мог заниматься практически всем. Убедительный пример тому карьера Сенмута, любимца царицы Хатшепсут. Он был пророком как Монту, так и Амона (то есть жрецом), главным служителем Амона и смотрителем принадлежащих храму складов, фруктовых садов и другой собственности (храмовая служба), главным служителем царя (это уже гражданская должность), надсмотрщиком за работами (архитектура, строительство, инженерное дело), учителем дочери царицы, распорядителем ее имущества и имущества двора, хранителем королевской печати – и в определенное время своей весьма бурной жизни мог быть и воином. Впрочем, возможно, некоторые из приведенных выше занятий просто свидетельствуют о большом числе подчиненных. Президент современной большой корпорации руководит художниками, техниками, водителями грузовиков, инженерами и так далее; на египетский манер его бы можно назвать надсмотрщиком за водителями грузовиков, главным художником и руководителем инженеров. Скорее всего, титулы египетского вельможи свидетельствуют лишь о том, что он осуществлял общее руководство. Но даже при этом его функции разнообразнее функций президента корпорации, поскольку ни один президент не возносит каждое второе воскресенье молитву с кафедры и не отправляется руководить походом армии, что было совсем не редкостью для высших чиновников Четвертой династии.

Египетским чиновникам наша поговорка «кесарю – кесарево, Богу – Богово» была бы непонятна. Кесарь, то есть фараон, и Бог были для них одним и тем же; четкого разделения между религией и государством не существовало. Один и тот же человек мог одновременно быть и везиром, и верховным жрецом Амона, то есть возглавлять и гражданскую и религиозную иерархии. Концепция нераздельности государства и религии в некоторой степени объясняет совмещение столь разных постов, удивительно часто встречающееся в карьере чиновников Древнего Египта.

Следует также взять в расчет взгляды древних на профессиональную подготовку, умение и таланты. Обычно отцы не готовили своих детей к большой карьере. Конечно, были особенно способные дети, которые поднимались из низов до ранга вельможи или князя, но подавляющее большинство мальчиков проходило обучение в доме отца, перенимая там соответствующие навыки. Даже те высокие посты, на которые теоретически должен был назначать фараон, фактически переходили по наследству в ограниченном числе семейств. Когда у фараона умирал его преданный старый везир, его преемником считался сын везира, получивший от отца его знания и опыт. Пост везира был высшим в чиновничьей иерархии, он мог заменять царя во всех государственных делах. Во времена Древнего царства этот пост обычно занимал царевич – так же, как и другие высшие посты; позднее на этом посту стали появляться выходцы из народа. Мы привыкли думать, что везир был один, тогда как их существовало по меньшей мере два – один в Верхнем Египте, другой – в Нижнем; в наши дни никто не может точно сказать, сколько их было. Не знаем мы и то, не был ли в некоторых случаях титул везира просто почетным. То же можно сказать и о многих других титулах; в четкую иерархическую систему выстроить их невозможно.

Но мы, конечно, знаем, что на вершине иерархической лестницы находился фараон. Вернее, не на вершине, а даже над ней. Представление о божественности фараона со временем стали подвергать сомнениям, но оно не было поколеблено; официально фараон считался богом, и, если его подданные – отдельные люди или весь народ – думали иначе, это никак не отразилось в официальных документах. Земля и сами люди принадлежали фараону; все жалобы разбирал именно он, именно он руководил всеми армиями и был верховным жрецом всех богов. Между официальной догмой и реальностью, разумеется, существовал огромный разрыв – фараон не мог присутствовать одновременно в сотнях мест, и потому он перепоручал свои религиозные обязанности жрецам, а государством управлял при помощи везира и целого «кабинета» чиновников.

Социальная пирамида Египта держалась на крестьянах – неграмотных, никак не организованных и, возможно, даже не соблюдавших простейших правил санитарии. Жизнь феллахов, как называют египетских крестьян, в XIX веке до н. э. во многом была такой же, как и в XIX веке н. э. Рабство, видимо, возникло только после Нового царства, но жизнь небогатого крестьянина на его участке земли вряд ли была намного лучше рабства. Крестьянин должен был выполнять многочисленные обязанности перед государством и перед своим непосредственным начальником; когда он не спал, он обычно работал в поле, если только не волочил каменные глыбы для пирамид или других строений или не «очищал» Египет от различных врагов. Тем не менее и в его убогой жизни выдавались радостные минуты, и, если верить редким барельефам, где изображены крестьяне, он делал работу весело, с песней, обмениваясь шутками с другими тружениками. Об этих людях, которые составляли подавляющее большинство египтян, мы знаем не много. Я думаю, несправедливо, что о многих поколениях «простых людей» мы знаем куда меньше, чем о фараонах. И все же ни один из могучих правителей Египта – даже Эхнатон – не кажется нам столь же реальным, как вздорный старик по имени Хеканахте, который был всего лишь малозначительным жрецом «ка» маловлиятельного везира по имени Ипи.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.