Гибель директора имперской уголовной полиции Небе
Гибель директора имперской уголовной полиции Небе
Немногим удалось бежать после 20 июля. Некоторые сразу отринули мысль о бегстве, чтобы не подвергать близких опасности, другие понимали, что им вряд ли удастся сбежать. В поездах регулярно проводились проверки, необходимо было предъявлять проездные документы. Если имелся автомобиль, то не хватило бы бензина; кроме того, всегда существовала опасность, что остановят. Если пойти пешком, то в любой момент можно было оказаться в руках патрулей. Если где-то затаиться и попытаться отсидеться, то рискуешь остаться без еды; продукты тогда в Германии можно было получить только на месяц.
Правда, одному заговорщику удалось скрыться и избежать ареста. Тогда как брат его был схвачен и казнен, доктор Отто Джон бежал на самолете в Португалию. Позднее, как стало известно, Джон стал президентом Комиссии по охране Конституции.
В качестве юрисконсульта «Люфтганзы» Джон многие годы входил в состав заговорщиков. Задолго до вступления Америки в войну он и многие из его друзей были знакомы с многолетним руководителем пресс-бюро Ассошиэйтед Пресс в Берлине. Перед тем как Лохнера интернировали в Бад-Наухейме после начала войны с Америкой, Джон еще в Берлине, до его высылки на родину, успел передать ему шифровку для президента Рузвельта. Лохнер попытался выполнить его поручение по возвращении в Америку, но ему не удалось прорваться к Рузвельту или передать шифровку кому-либо из высокопоставленных членов правительства.
У Джона были хорошие друзья и в Англии. Ему удался побег на самолете в Лиссабон. Там о нем позаботились англичане и переправили в Лондон.
Гизевиусу также удалось ускользнуть. Он, после различных метаний, укрылся в доме директора Пласмана и временами прятался в подвале Штрюнка, живя на его продуктовые карточки.
Небе расстался с Гизевиусом в конце июля. Долгое время полиция не предпринимала против Гизевиуса никаких розыскных мер, поскольку Шелленберг, шеф VI отдела (СД-шпионаж), уверенно заявлял, будто Гизевиус уже давно в Швейцарии, его источники сверхнадежны. Эта ложная информация Шелленберга спасла Гизевиусу жизнь. Под носом у тайной государственной полиции он полгода продержался в Берлине. Лишь в январе 1945 года на Принц-Альбрехт-штрассе поступил сигнал, что Гизевиус еще в Берлине. С этого момента его стали выслеживать, но тщетно. С фальшивым удостоверением гестапо он сбежал к своим друзьям в Швейцарию.
Группенфюрер Артур Небе 21, 22 и 23 июля, как всегда, обедал с Кальтенбруннером. Он разыгрывал самую великую и трудную роль в своей жизни. Он был столь активен при арестах, сам называл подозреваемых и проявлял такое рвение, что даже недоверчивый Шелленберг сказал о нем: «Небе предан как пес!»
И шеф ведомства Мюллер даже отдаленно не подозревал, что его друг Небе в какой-либо степени причастен к заговору.
И тут грянуло 24 июля…
Небе сидит в своем кабинете и говорит по телефону с Хельдорфом. Он просит полицайпрезидента Берлина приехать к нему в управление. Удивительная бестактность. Должно быть совсем наоборот.
Но Небе выполняет поручение и находит предлог, чтобы заманить Хельдорфа к себе в кабинет. Каково было у него на душе, когда от Кальтенбруннера и Мюллера он узнал, что против Хельдорфа существуют настолько серьезные улики, что его собираются арестовать. А сам Небе должен стать ловушкой.
Хельдорф прибывает в полной форме. Бесцеремонно и беззаботно он пожимает своему другу Небе руку.
У Хельдорфа хорошее настроение. Неудача с путчем не обескураживает его. «Тут может помочь только дерзость. Мы продолжим дело и будем делать вид, будто ничего не произошло».
В приемной происходит короткий обмен репликами. Лицо Небе становится серым, поскольку он знает, что сейчас произойдет.
Двери распахиваются, и на Хельдорфа наставляют несколько автоматов:
– Руки вверх! Вы арестованы!
– Ну да? – Хельдорф поражен, но нисколько не испуган. На его руках щелкают наручники.
– Пройдите с нами, – приказывает начальник Берлинской государственной полиции, который провел задержание.
Хельдорфа допрашивали сутками напролет. Он вел себя смело и мужественно. Хельдорф спокойно шел навстречу собственной участи.
Но когда позднее его допрашивали о Небе, он рассмеялся:
– Небе – заговорщик?! Да он трус. Невозможно! Друг Артур слишком труслив, чтобы пускаться в опасные предприятия…
Хотя Хельдорф подозревал, что его арестовали не без участия Небе, из его уст не раздалось против него ни слова.
Но невезучий друг Небе думал иначе. Он полагал, что Хельдорф его выдал.
В понедельник Небе еще раз увидели на Принц-Альбрехт-штрассе, а затем он исчез.
Вторник прошел без Небе. Его друзья, криминальрат Лоббес, его заместитель Вернер и другие чиновники уголовной полиции понимающе усмехались. Когда Небе исчезал, это всегда означало любовную интрижку. Его увлечение женщинами было известно, он был неразборчивым, хотя и галантным кавалером: никогда не появлялся у своей дамы без цветов и делал шикарные подарки. Но несмотря на то что чиновники и были уверены, что Небе опять ввязался в какое-то любовное приключение, тем не менее в конце концов они были вынуждены доложить об исчезновении своего шефа его коллеге Мюллеру из гестапо. Но даже подозрительный Мюллер не увидел в отсутствии своего друга ничего особенного. Он еще объявится.
Тем временем подстегиваемый собственными страхами отчаявшийся Небе помчался в подвал Штрюнка в Ней-Вестенде, Баденаллее, 5. Штрюнк был там, был там и Гизевиус.
Появление Небе вызвало тревогу. Только что бурно обсуждались планы побега в Швейцарию. Если бы Гизевиус знал, что на него еще не был выписан ордер на арест, то он мог бы уберечь себя и супругов Штрюнк от многого. Но разве Небе не являлся великим криминалистом и не оказывался на коне в любой ситуации? Итак, последовали совету запаниковавшего человека, с минимальным багажом вскочили в его «мерседес» и принялись для начала беспорядочно колесить по Берлину. Затем они пришли к единому мнению, что следует поехать к одному протестантскому пастору Бёму, которого знал Гизевиус. Там они надеялись получить дальнейшую помощь.
Пастор Бём дал адрес своего собрата, некоего доктора Хардера, жившего под Фербеллином. Но и сельский пастор не желал ничего знать о затравленных людях. Он даже не дал им приюта и послал загнанных людей к пастору Рейнике, который жил в Менце, провинция Бранденбург. Но и пастор Рейнике дал беглецам всего лишь несколько часов передышки. Отдых Небе использовал, чтобы сжечь свой мундир и с Гизевиусом отогнать ставшую теперь бесполезной из-за отсутствия бензина машину в направлении Фюрстенберга. На лесной просеке они оставили машину и вернулись пешком в идиллически расположенную у озера деревню Менц. Небе уже отпустил бороду.
Беглецы поехали обратно и еще раз напугали пастора Хардера своим появлением. Он предоставил им кров на одну ночь. На следующий день они все вместе сели на поезд в Берлин. Здесь Небе расстался с Гизевиусом и супругами Штрюнк и затем укрылся у фабриканта Шульца в Далеме.
Вскоре автомобиль Небе обнаружили. Уголовная полиция все еще разыскивала своего шефа. Еще до конца июля на него не падало ни тени подозрения. У Небе, возможно, сдали нервы, он сошел с ума, где-нибудь бродяжничает. Может быть, он мертв. Были созданы комиссии по его розыску.
В начале августа была назначена награда тому, кто что-нибудь сообщит о местонахождении Небе. 5 августа сообщили, что купающаяся пара в Ванзее обнаружила удостоверение личности Небе, а также белье и некоторые письма. Была проведена крупная поисковая операция. Но она не принесла никаких успехов. От Артура Небе не осталось и следа.
Только теперь, а это было 11 августа, Кальтенбруннер начал подозревать, что Небе мог иметь какое-то отношение к заговорщикам, и тогда была создана комиссия под руководством Пиффрадера.
В тот же день обер-регирунгсрат Лоббес, друг Небе, сделал важное признание, которое можно объяснить лишь его расстроенными нервами. Лоббес сообщил, что Небе 15 июня держал сотрудников уголовной полиции в полной готовности. Поскольку по показаниям задержанных уже было известно, что Штауфенберг на этот день запланировал покушение, стало ясно, что Небе действовал заодно с заговорщиками. Когда Пиффрадер узнал об этом важном признании, он сразу приказал задержать Лоббеса как важного свидетеля и доставить его на Принц-Альбрехт-штрассе.
Удивление, смущение и ужас охватили теперь тайную государственную и уголовную полиции. Такой высокий чин, как Небе, и соучастник путчистов; невероятно, но тем не менее… 22 августа на Небе был выписан ордер об аресте.
Пиффрадер дальше этого не пошел. Шеф управления Мюллер, друг Небе, пришел в ярость. Он вызвал оберрегирунгсрата Литценберга, уравновешенного мужчину:
– Литценберг, вам поручается дальнейшее расследование. Так дело дальше не пойдет.
Литценберг возразил:
– Вы не можете потребовать от меня, чтобы я вел расследование против своего бывшего коллеги. Лоббес арестован, как и криминальрат Фогт, который не передал донесение. Я прошу вас поручить расследование кому-нибудь другому.
Поколебавшись, Мюллер решил:
– Ладно, пускай расследование продолжит обер-регирунгсрат Лишка!
Но прошел октябрь, наступил ноябрь, а ни единого следа не было обнаружено.
– Шеф хотел бы с вами поговорить.
Литценберг не ждал для себя ничего хорошего от вызова Мюллера.
– Я понимаю причины, по которым вы хотели уклониться от дела. Теперь же я уже больше не могу проявлять снисхождение. Лишка нисколько не продвинулся, а существует предписание Гиммлера. Мы обязаны найти Небе! – Когда Литценберг покачал головой, Мюллер раздраженно заметил: – Вы просто обязаны взять на себя расследование, хотите вы этого или нет!
Литценберг мрачно берется за дело. За три ночи он пробегает уже ставшие к этому времени пухлыми папки по делу Небе и пытается составить общую картину. Прежде всего для него становится ясно, что в исчезновении Небе замешана женщина. Артур не мог жить без женщин. Еще раз Литценберг приглашает уже допрошенных свидетелей. Среди них Вальтер Фрик и советник уголовной полиции Хейде Гоббин. Чиновникам было известно, что госпожа Гоббин часто посещала Небе и подолгу оставалась в его служебном кабинете.
Хотя Литценберг не питал особых иллюзий, что ему удастся отыскать Небе, и, возможно, даже не желал этого, все же в первую очередь он вызвал Вальтера Фрика. Фрик был жизнерадостным полным господином с маленькими усиками и добродушно-доброжелательным взглядом. От него шел легкий запах спиртного: он подкрепился для допроса.
Фрик показал, что он живет в Мотцене, точнее, Мотценской мельнице, у Мотценского озера, в том Мотцене, что южнее Кёнигсвустерхаузена. Да, он хорошо знаком с Артуром Небе, его жена и жена Небе были школьными подругами. Нет, Небе он давно не видел. В августе его уже об этом допрашивали, и чиновник предупредил, чтобы он сразу же донес, как только Небе у него появится. Но до сего дня Небе в Мотцене не показывался.
Литценберг разочарованно заканчивает допрос. Затем по телефону он приглашает к себе на Принц-Альбрехт-штрассе Хейде Гоббин. Через некоторое время приходит госпожа Гоббин. Среднего роста, широкое лицо, блондинка с узлом волос на затылке, полная. Литценберг не имеет и представления, что Хейде – давняя близкая подруга Небе, он не знает, что она его и сегодня еще любит. Ему только известно, что она время от времени навещала Небе в его кабинете; «хотя, собственно говоря, мне не совсем ясно, что же она там делала».
– Известно ли вам что-либо о местонахождении Небе?
Ледяным враждебным тоном госпожа Гоббин отвечает:
– Наверняка Небе покончил жизнь самоубийством.
Литценберг молча выслушивает ответ. Он знает Небе и убежден, что тот никогда не осмелится на самоубийство. Не верит он и в то, что Небе за границей; у него не хватит духа даже на нелегальный переход.
Допрос – такие же враждебные ответы со стороны госпожи Гоббин – прошел безрезультатно.
Затем расследование зашло в тупик, и Литценберг уже было решил, что он так же мало чего добьется, как Пиффрадер и Лишка. Он не был этим недоволен; ему не хотелось выследить Небе.
Декабрь также не принес никаких результатов. И тут вдруг Литценбергу прислали протокол допроса от сентября 1944 года. Это был допрос одного обвиняемого из кружка Бонхёфера. Допрашиваемый показал, что на одной из встреч нескольких заговорщиков после покушения присутствовала женщина, которая должна иметь какое-то отношение к полиции. Имя ее у него не удержалось в памяти, но ему кажется, что оно оканчивалось как-то на – инг; в середине фамилии одно о или об. Он помнит, что эта женщина хвасталась, будто ей известно, где скрывается Небе.
Литценберг уже не сомневался: имя этой женщины – Хейде Гоббин.
Он тотчас позвонил ее начальнице, советнику уголовной полиции Вилькинг, и попросил вызвать к себе госпожу Гоббин. Перед этим он направил к ней нескольких своих сотрудников.
Хейде Гоббин была сразу же доставлена на Принц-Альбрехт-штрассе.
Литценберг поджидает ее в своей приемной. Когда ее доставили, он поначалу задает ей те же вопросы, что и при первом допросе. На этот раз все протоколируется. Госпожа Гоббин подписывает протокол. Присутствуют секретарша и регирунгсасессор Хаман.
Тогда Литценберг упрекает ее, что она говорит неправду.
Женщина упорствует. Разумеется, она говорит правду. В этот момент ей еще неизвестно, что ее арестуют, и она полагает, что ее отпустят, как и в первый раз.
– Тем временем, – говорит Литценберг, – ваше положение изменилось в неблагоприятную для вас сторону. Дело в том, что против вас имеется серьезная улика, что вы причастны к исчезновению Небе и знаете о его местонахождении. Несмотря на то что вы все отрицаете, на этот раз домой вы не попадете. Я арестую вас.
Хейде Гоббин пугается. Она озирается. А Литценберг молчит.
Вдруг госпожа Гоббин тихо говорит:
– Могу ли я переговорить с вами наедине?
Литценберг распахивает покосившуюся в проеме после воздушного налета дверь в свой кабинет. Там стоит письменный стол с креслом, этажерка с делами, круглый стол с двумя стульями.
Они останавливаются у окна, из которого видна другая сторона Принц-Альбрехт-штрассе.
– В любом случае вы подозреваетесь в пособничестве Небе. Как комиссару уголовной полиции вам должно быть понятно, что это означает. Но разве вы не знаете, каков Небе? Его давно следует найти у женщины крайне сомнительной репутации. – Хейде Гоббин ничего не отвечает, однако она явно приняла какое-то решение. – Готовы ли вы нести ответственность за подобного человека, фрау Гоббин?
Снова повисает пауза. Женщина размышляет. Она все еще любит Небе. Без всякого сомнения, Литценберг говорит правду о Небе, уж он-то его знает лучше. Даже сейчас этот человек не мог обходиться без женщин, даже у нее на глазах – у той, что помогла ему скрыться.
– Хорошо, – говорит она, – я вела себя с вами не очень-то вежливо, была заносчива. Не держите на меня зла. Я попала в скверную ситуацию. Моя мать совершенно слепа и без меня беспомощна. А моя сестра завтра ложится на операцию. Отпустите ли вы меня, – произнесла она, – если я вам расскажу все, что мне известно о Небе?
– Этого я обещать не могу. Но я постараюсь сделать для этого все, что в моих силах: я попробую добиться вашего освобождения у шефа управления Мюллера!
И тут плотина, сдерживавшая ее отчаяние, прорывается. Она рассказывает, ей необходимо выговориться. Отец ее был генералом. Ее дядя, тоже генерал, казнен в связи с делом 20 июля. Она была замужем, но всего лишь сутки; муж ее оказался гомосексуалистом. Тогда-то она и познакомилась с Небе; в то время он был еще только комиссаром уголовной полиции. Он стал ее первой настоящей любовью. Он клялся, что разведется и женится на ней.
Теперь Литценбергу все становится ясно. Он звонит Мюллеру, но того не оказывается на месте.
Хотя госпожа Гоббин и не знает, получит ли свободу, она продолжает торопливо рассказывать: все началось 28 июля. Она была у себя дома с советником уголовной полиции Пфаль. Они возились на кухне, когда зазвонил телефон. Госпожа Пфаль сняла трубку и затем в смущении прибежала на кухню: «Слушай, там Небе!»
Госпожа Гоббин подошла к телефону.
– Это Артур. Ты должна мне помочь. Я на пару дней приеду к тебе. Ты обязана мне помочь.
Потом он приехал, несколько опустившийся, заросший щетиной с проседью.
– Ты должна мне помочь; Фрик, славный Фрик мог бы укрыть меня в своем сельском доме в Мотцене, Хейде, помоги мне, заклинаю!
Тогда Хейде Гоббин отправилась к Вальтеру Фрику, у которого в Берлине была контора. Его жена держала ферму по разведению нутрий. Фрик, как порядочный друг, сказал «да», хотя и знал, какой опасности подвергается.
– Пусть приезжает, – сказал он просто и твердо. Затем они договорились, как Небе доставить в Мотцен.
Вскоре после этого разговора на улицах Берлина появился слепой в черных очках под руку с женщиной. На его повязке с тремя точками отражался солнечный свет, а он осторожно нащупывал тротуар палочкой. Так 30 августа Артур Небе прошествовал по улицам Берлина. Поблизости от автозаправочной станции они остановились. Им не пришлось долго ждать. Подкатила машина. Они уехали.
– Позднее, это было в октябре, я навестила Небе, – продолжает рассказывать Хейде Гоббин. – Я была страшно подавлена, когда вдруг обнаружила, что в доме Фриков находятся еще две женщины – разумеется, я не имею в виду фрау Фрик, – с которыми у Небе была явная связь. Одна крупная блондинка, подруга фрау Фрик. И другая, темноволосая, – приятельница блондинки. Она несомненно нацеливалась на Небе…
Криминальрат слушал молча. Перед ним разворачивалась женская судьба.
Литценберг снова пытается дозвониться до шефа управления Мюллера. Теперь тот на месте. Да, он готов принять, пусть криминальрат сейчас же приходит.
Пока госпожа Гоббин ждет, Литценберг рассказывает жадно слушающему собеседнику, что госпожа Гоббин знает, где находится Небе. Она готова назвать его местонахождение только в том случае, если ей гарантируют немедленное освобождение.
– Прошу вас добиться немедленного освобождения у Кальтенбруннера, – говорит Литценберг.
Мюллер согласно кивает и звонит Кальтенбруннеру.
– Я беру на себя ответственность за это перед Гиммлером, – говорил тот. – Гоббин может идти домой.
Криминальрат радостно сообщает ожидающей женщине благоприятный результат. Он несколько оторопел, когда госпожа Гоббин на его вопрос, желает ли она указать дом в Мотцене, изъявляет готовность не только лично сопровождать оперативную группу в Мотцен, но и присутствовать при аресте. Проснулся ли в ней криминалист, или столь велика оказалась ревность?
Литценберга снова вызвали к Мюллеру. Между тем уже было пять часов вечера.
– Хаман, – обращается криминальрат к своему асессору-блондину, – поедете вы.
У Мюллера сидит начальник берлинского гестапо. Если руководитель управления несколько возбужденно предлагает задействовать для ареста целую роту СС, то Литценберг считает, что четверых сотрудников будет вполне достаточно, чтобы арестовать Небе. Мюллер считает это непростительным легкомыслием. Всего четверо человек для Небе?
– Вы будете отвечать, если операция провалится.
Но в конце концов сошлись на двадцати сотрудниках.
Около семи часов вечера были подготовлены восемь легковых автомобилей. В первый сели Литценберг, Хаман и госпожа Гоббин. Они поехали в Мотцен по направлению к Кёнигсвустерхаузену.
В дороге госпожа Гоббин ведет себя очень оживленно. Она предлагает:
– У меня в Мотцене есть знакомый иностранец, и я предложу Небе сходить к нему. Тогда по дороге вы сможете его арестовать.
Автоколонна пересекает Кёнигсвустерхаузен. В Цеезене, где дорога разветвляется, машины сворачивают вправо и вскоре оказываются в идиллическом сонном Мотцене. Не догадываясь, они проезжают мимо дома Фрика, к вокзалу.
Там криминальрат приказывает остановиться. Двадцать сотрудников гестапо остаются на месте. В обратный путь отправляются Литценберг, Хаман, Гоббин и трое сотрудников. Они берут с собой для связи только нескольких человек. Вдруг госпожа Гоббин шепчет: «Вот этот дом».
Мужчины прячутся, а госпожа Гоббин звонит в дверь. Появляется мужчина.
– Нельзя ли поговорить с господином Фриком?
– Здесь нет никаких Фриков.
– Тогда это вот здесь. – Она подходит к соседнему дому и звонит. Выходит человек. Это снова не Фрик.
Тем временем собаки по соседству поднимают бешеный лай. Небе, будучи начеку и все время настороже, должен был давно забеспокоиться: сначала проехала вереница машин, теперь этот лай собак.
Литценберга охватывают противоречивые чувства. Он вынужден арестовывать старого знакомого – а ведь они знали друг друга с 1928 года. Может быть, он что-либо заметил, может, он уже ускользнул?
Из темноты вырастает тень.
– Вот здесь точно, – шепчет Хейде Гоббин и снова звонит в садовую калитку, а мужчины прячутся. В темноте слышны шаги, и у садовой калитки появляется мужчина…
– Герр Фрик, я – Хейде Гоббин, я хотела бы поговорить с Небе, но его нет дома. Я хочу переночевать у знакомых, и Небе мог бы меня туда проводить.
Вальтер Фрик быстро собирается. Он возвращается в дом и выходит с пальто:
– Я сам провожу вас. Для Небе это слишком рискованно. Его легко может задержать патруль. Утром вы сможете здесь поговорить с ним.
Хейде Гоббин принимает сопровождение Фрика, и оба идут по улице. Фрик шагает беззаботно, он не замечает теней справа и слева по обочинам.
Они еще не успели отойти далеко от дома, как тени пришли в движение и быстро окружили пару. Вдруг раздалась приглушенная команда: «Руки вверх!»
Захваченный врасплох, он автоматически поднимает руки.
Слышится тихий голос Литценберга:
– Фрик, вы меня помните. Я хотел бы узнать, в какой комнате в вашем доме находится Небе?
– Я не знаю, где Небе.
Тем временем госпожа Гоббин исчезает в направлении вокзала.
– Нам известно, – говорит Литценберг, – что Небе скрывается в вашем доме. Назовите, в какой комнате.
И тут Фрик в том плачевном положении, в котором он оказался, делает нечто, что большинству людей не пришло бы в голову. Внезапно он начинает кричать так громко, насколько может: «На помощь, на помощь!»
Небе нужно предупредить, любой ценой, даже собственной жизни.
Но Небе ничего не слышит, он не может услышать, поскольку находится в помещении, расположенном вдалеке от улицы, а не в своей комнате, выходящей на нее, – он увлечен занимательной беседой с двумя женщинами, блондинкой и брюнеткой.
Сотрудники набрасываются на Фрика и грубо затыкают ему рот. Затем они защелкивают стальные наручники вокруг его запястий. Один из них выхватывает из кармана пистолет.
Теперь следует действовать. Небе должен был услышать крики в тихой ночи. Помочь могут только быстрые действия. В темноте Литценберг берет двух сотрудников и одного ставит у черного входа, а другого – у входной двери. И все без единого слова.
Хаман уже проник в дом, взбежал по лестнице и рванул дверь, из-под которой пробивался свет.
– Руки вверх, Небе! Яд!
В комнате за столом между двух женщин сидит человек в рабочей спецовке, с выкрашенными в черный цвет волосами и бородой. В этот момент подоспевает Литценберг. Хаман снова командует:
– Поднимай же руки!
Тогда Небе поднимает руки, и в этот миг его взгляд останавливается на Литценберге. Хаман также оглядывается. Криминальрат осуждающе качает головой. Как бы то ни было, у Хамана нет никакого права тыкать Небе. Хаман смущенно отворачивается.
Обе женщины, застыв в столбняке, стоят у стола. Они тоже подняли руки.
Хаман забирает у Небе пистолет, и Небе передает ему спрятанную в авторучке капсулу с синильной кислотой. Артур когда-то приказал изготовить в своей лаборатории эти капсулы с ядом и раздарил их своим друзьям. Они вызывали безболезненную смерть. От госпожи Гоббин было известно, что он постоянно носил с собой одну из таких капсул.
На него надели наручники.
– Спустимся вниз, – решает Литценберг.
Хаман собирает других обитателей дома и отводит их в комнату, где они должны находиться под охраной.
Литценберг и Небе медленно спускаются по лестнице. В жилой комнате горит свет, жарко натоплено. В углу стоит рождественская елка, на пол осыпаются сухие иголки.
Криминальрат указывает на кресло и садится напротив Небе. Еще есть время; только что прозвучала воздушная тревога. Он вынужден ждать отбоя.
– Пожалуйста, господин Небе, закуривайте.
С отсутствующим видом Небе берет сигарету и курит. Как же он выглядит! Как какой-нибудь опустившийся бродяга. Волосы его не стрижены многие месяцы и выкрашены в ненатуральный черный цвет. На нем старые рабочие штаны, синяя рубашка. На ногах деревянные башмаки.
Литценберг пытается завязать разговор. Не получается. Небе только непонимающе взглядывает на него и механически затягивается.
«Небе вообще не реагировал на мои обращения. Я в своей жизни редко сталкивался со столь глубоким шоком», – рассказывает Литценберг.
Шли гнетущие минуты. Около 23 часов дали отбой тревоги. В Берлине Мюллер, должно быть, весь в тревоге и нетерпении заждался исхода операции.
Автоколонна медленно катит обратно в Берлин. Часть обитателей дома забрали с собой, остальных оставили под охраной. В полночь автомобили втянулись на Принц-Альбрехт-штрассе.
– Господин Мюллер уже неоднократно звонил, – сообщает Литценбергу секретарша, – он страшно беспокоится, что вас так долго нет.
Литценберг звонит Мюллеру, который делает глубокий вдох, услышав, что Небе арестован.
– Я сейчас приеду. Приведите Небе в мой кабинет! Шеф уголовной полиции тоже будет.
Криминальрат с Небе и Хаманом идут в кабинет Мюллера. Там они садятся за длинный стол совещаний. Им не приходится долго ждать. Вскоре появляется Мюллер, который с удивлением разглядывает переменившегося Небе. Наконец он обращается к нему:
– Вы понимаете, что теперь я уже не могу обращаться к вам на «ты».
Небе кивает.
Литценберг рад возможности уклониться от этой сцены и ждать вне стен кабинета, так как только что приехал Кальтенбруннер.
Беседа Небе с Кальтенбруннером длится около получаса. О чем они говорили, так никто никогда и не узнал.
Затем Небе спускается по лестнице в тюрьму, в одиночку.
Теперь должен отчитываться Литценберг. Он пользуется возможностью, чтобы помочь советнику уголовной полиции госпоже Пфаль выкрутиться из затруднительного положения, в которое она попала из-за Гоббин.
Кальтенбруннер демонстрирует полное понимание.
– Что же вы с ней собираетесь делать? – спрашивает он, ухмыляясь.
Литценберг отвечает ему в тон:
– Прошу вас, обергруппенфюрер, передать мне фрау Пфаль, я уже избрал для нее соответствующее наказание.
С понимающей улыбкой Кальтенбруннер дает свое согласие.
Позднее Литценберг вызывает к себе госпожу Пфаль и допрашивает ее по делу Хейде Гоббин. Госпожа Пфаль ни в чем не сознается. Она получает выговор.
Утром 17 января 1945 года Литценберг приказывает привести Небе на первый допрос. Небе мерзнет в своем легком одеянии. Ему приносят одеяло, в которое тот заворачивается.
Покачивая головой, Литценберг глядит на него. Нельзя было оставлять Небе в таком маскарадном костюме.
– У вас есть еще одежда в Берлине?
– Да, конечно, в IKPK (Международная комиссия уголовной полиции) в Ванзее. Там целый чемодан с моими вещами.
– Я сейчас распоряжусь, чтобы их привезли. А пока нужен парикмахер.
Небе подстригли, побрили. Медленно начали проступать черты прежнего Небе. Когда доставили его чемодан, он вынул из него безупречный синий костюм и белье.
Кроме того, в чемодане еще был ящик с заграничными товарами и жестяная коробка с сотней импортных сигарет. Небе закуривает и великодушно предлагает свои услуги.
Литценберг готовился к жесткой борьбе. Небе не станет давать показания, и, честно говоря, ему и нечего было инкриминировать.
Поэтому Литценберг чрезмерно удивляется, когда Небе охотно отвечает на любой вопрос и часто повторяет: «Вам этого достаточно или мне следует дополнить показания?»
Литценберг в ответ на это в нескольких словах задает ему темы, по которым он должен дать показания. Небе садится в приемной, где, не прерываясь, диктует секретарше…
Сначала важно было доказать предположительное участие Небе в событиях 20 июля. Он ни в коем случае не был посвящен в детали. Только в одном он мог признаться: Небе поручил своему другу, обер-регирунгсрату Лоббесу, 15-го и 20 июля держать своих сотрудников в полной боевой готовности. (Они должны были направлять находящиеся в готовности в Арсенале штурмовые отряды в определенные здания, которые предстояло занять.)
Сверхосторожный Небе не объяснил своему другу, для чего держать в повышенной готовности сотрудников. Лоббес все время утверждал, что не имел ни малейшего представления, зачем была объявлена повышенная готовность. Но теперь Небе заявлял, будто он рассказал Лоббесу о цели этих мер. Будто бы Лоббес все знал. А это означало для Лоббеса петлю.
Литценберг, который хорошо изучил характеры Небе и Лоббеса, знал, что Лоббес был слишком дисциплинированным человеком для того, чтобы принимать участие в каком-либо заговоре.
– Вы понимаете, что будет с Лоббесом на основании вашего показания? – спрашивает Литценберг Небе.
– Разумеется, понимаю. Но я сказал правду.
– Ваше показание означает смертный приговор.
– Я сказал правду, – упорствует Небе.
Но Литценберг не дает себя заманить в ловушку, после настойчивого спора ему удается склонить Небе вычеркнуть эту явную ложь.
Готовность Небе давать показания была уже неудержимой. Подспудной мыслью, подхлестывавшей его к этим доносам, была надежда спасти свою жизнь, попав в «Списки без вести пропавших» Гиммлера. Он выдал всех знакомых и друзей. Даже женщин, с которыми у него были интимные отношения, он обвинил в политической неблагонадежности.
Он указал и на свою соседку, госпожу Фолланд, которая передавала для него деньги Лизе Небе, когда он уже скрывался в Мотцене. С цинизмом расписывал он свои интимные отношения с этой женщиной, о которых, как он говорил, знала и госпожа Небе.
Госпоже Фолланд удалось во время одного из допросов проглотить капсулу с синильной кислотой – подарок Небе. Она тотчас умерла.
Люди, которые так бескорыстно помогали ему, сделались его жертвами. Одной из них стал и врач штандартенарцт, в начале бегства Небе сопровождавший его при передвижениях по Берлину и доставивший к фабриканту Виктору Шульцу. Это стоило ему жизни. Небе назвал имена пасторов, к которым он приезжал с госпожой Штрюнк и Гизевиусом, он назвал Фрика и его супругу, которые дали ему кров в Мотцене.
– Попаду ли я в «Список без вести пропавших»? – был единственный вопрос Небе и его единственная забота.
Довольно быстро Литценберг закончил с допросами. Уже в начале февраля 1945 года Небе отправили в Бухенвальд.
В конце февраля его еще раз привезли в Берлин. Его ожидал «Народный суд». Он был приговорен к смертной казни и в начале марта повешен в Плётцензее: наказание, которое, несомненно, ожидало бы его и у союзников.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.