4. Амнистия

4. Амнистия

Смышляев обвиняет самого себя:

— Да! Я виновен! Виноват в том, что был слишком глуп полтора десятка лет тому назад. Поверил обещаниям советской власти. Поэтому и сижу теперь в тюрьме…

До революции он был офицером кирасирского полка. В годы гражданской войны сражался в Добровольческой армии. против большевиков. Затем вступил на тернистый путь эмиграции. Вместе с вранпэлевцамд эвакуировался из^Крымау^Сидел за проволокой в лагере интернированных в Галлиполи. Торговал в разнос на улицах Константинополя засахаренными фруктами и табаком; продавал и газеты.

В 1923 году русскую колонию турецкой столицы взволновала неожиданная новость: советская власть амнистирует белых, желающих вернуться из-за границы на родину. Газеты писали, что все прошлые грехи людей, воевавших против красных, будут прощены и что вообще большевики совершенно изменились и подобрели.

Многие в эмиграции поверили этому. Стали уезжать в родные края. Поехал и Смышляев.

Некоторых возвращенцев в СССР сразу же арестовывали. Иным давали возможность пожить на родине несколько месяцев, а потом судили или без суда отправляли в тюрьмы и концлагери. Как это ни казалось странным, но офицеров царской и белых армий советская власть пока не трогала. Наоборот, их усиленно приглашали работать во всяких военных учреждениях и в армии, заманывали туда высокими денежными окладами и обильными пайками; охотно принимали даже и в коммунистическую партию.

Смышляев объясняет это просто:

— Тогда у большевиков было очень мало опытных офицеров. Вот они и постарались использовать нас для обучения своей армии. Взяли от нас наши знания и опыт, подготовили нашими руками свой армейский командный состав, и теперь мы им уже не нужны. Куда же нас девать? Кроме тюрьмы, некуда. Это я понял ясно только в тюремной камере. Все мои приятели и знакомые офицеры сидят под замком. Мне-то еще посчастливилось: арестовали позже других. Больше их на воле прожил и даже, представьте, в коммунистической партии состоял. Приняли меня туда, как "перевоспитавшегося в советском духе военного спеца".

В первые годы, после возвращения на родину, Смышляев преподавал в Военной академии, там же был принят в ВКП(б), затем работал в одном из военных комиссариатов и, наконец, в Северо-кавказском краевом совете Осоавиахима. В последнем из этих учреждений его и арестовали, предварительно объявдв "врагом народа"…

— Теперь хотят меня судить за службу в Белой армии, — говорит он мне.

— Позвольте! Но ведь вас амнистировали?

— Совершенно верно. Как и других. Но дело в том, что один из параграфов 58-й статьи Уголовного кодекса карает за службу в белых армиях,

— Получается нелогично.

— А вы, когда-нибудь, видели логику в действиях советской власти?

Я пожимаю плечами. Горько усмехнувшись, Смышляев произносит:

— Следователю мало одного обвинения для меня. На мою эмигрантскую голову он взваливает целую кучу разных преступлений. С большого конвейера я почти не слезаю…

Он сжимает кулаки и яростно скрипит зубами.

— Но я не сдамся! Нет! Умру, а не подпишу ни слова… Кирасиры умеют умирать!