Глава 13 "С ВЕЩАМИ!"

Глава 13 "С ВЕЩАМИ!"

Услышав через дверное "очко" этот возглас тюремного надзирателя, я сначала ему не поверил.

Вызов с вещами это значит не на расстрел, не в комендантскую камеру казни, а куда-то в иное место. Никуда, кроме как на расстрел, из нашей камеры смертников я выйти не предполагал. Отсюда конвоиры выводили людей только под пулю.

Мои сокамерники тоже не поверили возгласу тюремщика. Думали, что он ошибся, перепутал камеры или фамилии заключенных. Это иногда бывало в тюрьме. Однако, спустя вероятно минуту, оказалось, что никакой ошибки нет, и вызывают действительно меня. В камеру вошел Опанас Санько и, ковыряя пальцем в бороде, басисто рыкнул:

— Ну! Готов? Давай! Выходи! Все еще не веря, я спросил его:

— Кто? Я?

— Ну, да. Кто же еще? Скорей, — командным басом ответил старший надзиратель.

— Куда? Зачем? — спросил я растерянно.

— Не разговаривать! Выходи! Давай! — заорал он. Меня окружили мои сокамерники. Со всех сторон слышал я их торопливый шепот:

— Прощай! Желаю удачи. Счастливый путь. Может, на волю вырвешься, так не забывай про нас. Моей матери сообщи. Жене привет передай. Мою семью навести, если сможешь.

Накинув на плечи рваный пиджак и зажав подмышкой узелок со скудным тюремным скарбом, я прощаюсь с остающимися здесь. Одному жму руку, другого обнимаю, третьему обещаю выполнить его просьбу.

Однако, проститься со всеми Опанас Санько мне не дал. Ему надоело ждать и он, схватив меня за руку выше локтя, вытолкнул в коридор. Прежде, чем дверь камеры захлопнулась, я все же успел крикнуть:

— Бог вам в помощь, друзья! Прощайте!

— Хватит тебе! Замолкни! — оборвал меня надзиратель, запирая стальную дверь.

Вынув ключ из замочной скважины, и спрятав его в карман, он ткнул пальцем вперед и приказал мне:

— Пошли! Туда!..

В конце коридора нас ждали двое конвоиров.

— Этот. Берите! — указал им на меня Санько и, не интересуясь дальнейшим, тяжело повернулся на каблуках спиной к ним и зашагал обратно.

Конвоиры вывели меня на тюремный двор. Там, прижавшись лоснящимся боком к грязному снежному сугробу, стоял старый знакомый: "черный воронок". Мои спутники, молодые деревяннолицые парни в чёрных шинелях, были, как полагается, тупы к угрюмы, но не слишком, не зверски. Оба, повидимому, только что выпили; от них тянуло спиртным духом. Учитывая это обстоятельство, я рискнул заговорить с ними:

— Поедем, значит?

Один из них утвердительно кивнул головой.

— Стало быть, поедем.

— А куда?

Они переглянулись. Один ухмыльнулся.

— Сказать, что-ли?

— Можно. Все равно скоро узнает, — хриплым, не то простуженным, не то пропитым голосом произнес другой.

Сердце мое на секунду замерло от мысли, в которой были прощание с жизнью и надежда на скорый конец.

"Может быть, меня все-таки сейчас расстреляют? Может быть, через несколько минут конец моим мучениям? Тогда — прощай жизнь, прощай тюрьма".

Желая поскорее убедиться в этом, я поспешил задать конвоирам еще один вопрос:

— На вышку повезете?

Их ответ сразу же погасил мою надежду на смерть:.

— Тю, чудило! Кто же днем на вышку возит?

— Тогда, куда же?

— В новую тюрьму.

— Жаль, что не на расстрел, — произнес я, тоскливо вздохнув.

На деревянных лицах конвоиров отразилось нечто, напоминающее удивление.

— Тебе жить надоело, что-ли? — спросил один из них.

— Очень, — ответил я.

— А пожить, стало быть, еще придется, — сказал другой конвоир и, указывая на раскрытую дверцу в кузове автомобиля, добавил:

— Ну, лезь в машину! Поедем, стало быть. Я влез внутрь автомобиля. Конвоиры, войдя вслед за мной, втолкнули меня в единственную свободную заднюю кабинку "воронка" и заперли ее дверь. Другие кабинки уже были заняты до моего привода сюда. Влезая в автомобиль, я слышал доносящиеся из них шорох, тяжелое дыхание, тихие стоны и кашель…

В пути я попробовал разговориться при помощи тюремной азбуки с моим соседом по кабинке справа, но конвоиры были настороже. Едва я передал ему стуком два слова: "кто вы?", как из прохода между кабинками раздались угрожающие окрики:

— Эй, там! В задней кабинке! Отставить азбуку!

— Давай не стукай! Не то прямо с воронка тебя в карцер сдадим.

Пришлось подчиниться. Попасть в карцер вторично я не хотел.

Узнать, кого перевозили в "воронке" вместе со мною, мне так и не удалось. Когда автомобиль остановился, меня вывели из него первым. Двор, в котором я очутился, совсем не был похож на тюремный. Стены не выше двух метров с большими железными воротами в одной из них, а между ними асфальтированная площадка, сплошь заваленная металлическим ломом, ржавыми частями каких-то машин и кучами мелко изрезанной жести. Все это покрыто слежавшимся, серым от пыли снегом. С противоположной от ворот стороны двор примыкал к длинному зданию фабричного типа. Оно показалось мне знакомым. Несомненно, я уже был в нем, но когда и почему, вспомнить в тот момент не смог.

Конвоиры повели меня через двор по расчищенному от снега проходу, покрытому жирными пятнами от когда-то разлитых здесь нефти и машинного масла. На пороге фабричного здания нас встретили несколько надзирателей. Они были растеряны, чем-то очень озабочены и как будто даже испуганы. Один из них, видимо старший, раздраженно заворчал на моих черношинельных спутников:

— Вы что, с ума посходили? Всех ставропольских заключенных хотите к нам перетащить? Не знаете разве, что у нас и так все переполнено?

— Ты у начальства это спрашивай, а не у конвоя. Приказывают нам — мы и тащим. Наше дело маленькое, — наперебой загалдели конвоиры.

Надзиратель с досадой плюнулим под ноги и обратился ко мне:

— Ну, пойдем!

Мы вошли в здание. За его дверью был узкий коридор: не больше десяти метров длиною. По обе стороны от входа в него, на бетонных площадках в полметра высотой, стояли два пулемета Максима. У каждого из них — по паре надзирателей. Тупые и хищные рыльца пулеметов направлены на дверь в противоположном конце коридора. Не в силах сдержать удивления, я воскликнул, указывая на них:

— Это зачем?! Для расстрелов?! Введший меня сюда надзиратель отмахнулся от моих вопросов рукой с прежнею досадой.

— Какое там для расстрелов? Просто охрана. Усиленная, поскольку вашего брата-каера тьма-тьмущая.

— Очень много? Сколько? — спросил я.

— Сам увидишь. Пойдем! — коротко бросил он… Еще два десятка шагов и мы останавливаемся перед дверью, грубо и небрежно сбитой из толстых дубовых досок, скрепленных массивными железными полосами. В петлях ее засов, "лабазный" замок, не меньше пуда весом. Надзиратель отпирает его огромным старинным ключом и с усилием тянет дверь на себя. Она открывается с протяжно-пронзительным скрипом.

Я делаю шаг вперед и на мгновение отшатываюсь пораженный. Многое, — от общей камеры до той, где казнят, — ожидал я увидеть здесь, но только не это. Перед моими глазами развернулась удивительная и страшная картина. Я видел тюремный город, стоя на его пороге.