Вторая империя

Вторая империя

Правление Бурбонов тихо завершилось в ходе революционных событий 1830 года, но 14 июня этого же года произошло событие, которому суждено было войти в историю армии и народа Франции. Таким событием стала высадка французских войск в Алжире. И точно так же, как в свое время Индия стала полигоном для подготовки многих лучших английских солдат, так и завоевание североафриканской части Британской империи дало Франции возможность получить закаленных воинов. Много лет пески и горы Африки манили собой искателей приключений и охотников за воинской славой.

Но для будущего французской армии и Французской империи изможденные и усталые солдаты Луи Филиппа в их длинных мундирах и высоких киверах мало годились. Они были заняты прежде всего тем, что защищали самих себя в нескольких прибрежных городах под совсем недавно вновь утвержденным в качестве государственного символа трехцветным флагом, а также постепенным и кровопролитным продвижением в глубь страны. Долгая и шедшая с переменным успехом борьба с талантливым местным вождем Абд эль-Кадером ознаменовалась многими славными победами, в числе которых взятие укрепленного города Константины[9] (1837) и сражение при Исли, где 8000 французов под командованием маршала Томаса Бугеа де ля Пиконнери окружили 45 000 мавров.

Тем временем во Франции уже стали забываться страдания и разрушения войн времен революции и империи. Видимо, в противовес буржуазной тусклости монархии сложился и все больше креп культ Наполеона, воспеваемого художниками и поэтами, а также многими оставшимися в живых солдатами периода империи, ныне прозябающими в полузабвении, но не смирившими бурлящую кровь. Бонапартизм, без труда позабывший абсолютную и деспотичную диктатуру империи, сосредоточился на воспоминаниях о былой славе и на «либерализме и равенстве братских народов Европы», которых недавно изгнанный император объединял посредством штыков. Миф этот начал распространяться с острова Святой Елены, и, как кто-то совершенно верно заметил, Наполеон был первым из бонапартистов и претендентом на свой собственный трон. Достаточно странно, что лишенный всякого воображения Луи Филипп поспособствовал этому процессу (и тем самым ускорил свое собственное падение) тем, что перенес останки императора обратно во Францию, для торжественного погребения в Доме инвалидов.

Когда же монархия была свергнута в 1848 году – в том бурном году, когда во многих столицах Европы преждевременно вспыхнули революции, – не стало уж таким большим сюрпризом, что принц Луи Наполеон, племянник императора, был избран первым президентом новой республики. Как и не должно было стать большим сюрпризом, когда тремя годами позднее, в юбилей сражения при Аустерлице, принц-президент сверг существовавший тогда парламент, совершив государственный переворот, а еще несколько позже, в 1851 году, принял на себя всю полноту власти под именем Наполеона III. Во всем этом он получил полную поддержку значительной части армии, с которой он, с определенным усилием, отождествлял себя. Старшие по возрасту генералы все были на стороне парламента и республики, но за годы своего президентства император сплотил вокруг себя целое поколение молодых перспективных офицеров, многие из которых составили себе имя в Северной Африке. Сен-Арнау, Канробер, Пелисье, Винье, Бурбаки, Базен – эти имена первыми приходят на память в связи с возвышением Наполеона III. Им предстояло вести армии империи в Италию и в Крым – и некоторым из них суждено было увидеть крах этих армий на границах самой Франции.

С созданием Второй империи армия обрела свою былую славу. Мрачные тупики прежнего режима сменились тщательно возвеличенными аналогами того, что существовало в 1805 году. Внутренний двор Тюильри вновь услышал четкие шаги императорской гвардии, кавалерия снова стала слепить взоры кирасами и доломанами; на всадниках появились шлемы и кивера. Осиная талия у мужчин опять вошла в моду, а усы и бородка как дань памяти империи стали столь же обязательными, как и красные рейтузы и небрежно надетое кепи. Встречались и униформы, странные для современников Второй империи, обязанные своим происхождением событиям в Северной Африке. Среди них особо выделялась форма зуавов, первоначально набранных в берберских племенах, часть которых носила это название. Со временем части зуавов стали полностью европейскими, но мешковатые штаны, расшитые куртки и фески с кисточкой сохранились как элементы их формы. Их отличная подготовка как легких пехотинцев, стремительность в бою и отвага принесли им заслуженное признание во всем мире, и полки зуавов действовали даже во время Гражданской войны в Америке.

Пехотинцы, 1840 год

Вооружению непозволительно было отставать от высокой военной моды. Император, некогда сам бывший артиллеристом, написал «Наставление по артиллерийскому делу». У него также была в характере изобретательская жилка, и десятки тысяч участников американской Гражданской войны, янки и конфедераты (многие из которых никогда даже не слышали об императоре Наполеоне) могли оценить его новшества в артиллерии, обслуживая свои весьма эффективные 12-фунтовые полевые орудия. Не было забыто и легкое стрелковое оружие. Неприцельная стрельба из гладкоствольных мушкетов давно породила попытки сконструировать оружие, которое бы заряжалось достаточно легко, а пули его летели бы с большей скоростью. В 1826 году капитан французской армии Дельвинь предложил усовершенствование для дульнозарядных ружей, стрелявших сферическими пулями. К сожалению, нарушение сферической формы пули ударами шомпола отрицательно влияло на точность стрельбы. Другое новшество, предложенное тоже капитаном французской службы Тувененом, состояло в стержне с заостренной вершиной на дне ствола. Цилиндро-коническая пуля ударами шомпола насаживалась на стержень и при этом тоже деформировалась, но ее коническая форма обеспечивала гораздо большую точность стрельбы. Следующим шагом стало изобретение французским армейским капитаном знаменитой пули, получившей его имя. Эта пуля Минье имела в донце конусообразное углубление, в которое вставлялась стальная вкладка. При выстреле пороховые газы подавали эту вкладку вперед, донце пули расширялось и врезалось в нарезы. Повышение точности стрельбы было настолько значительным по сравнению со всеми предыдущими системами, что идея эта широко распространилась, – так, английское правительство заплатило Клоду Минье 20 000 фунтов стерлингов за право использовать такие пули.

Совершенствование стрелкового оружия: 1 – система Дельвиня – близ дна ствола устраивалась камера несколько меньшего диаметра, на уступ которой при заряжении ложилась пуля; ударами шомпола несколько расплющивали пулю, отчего она заполняла нарезы; 2 – стержневая винтовка Тувенена: а – стержень; б – пуля; в – профилированный шомпол; 3 – саморасширяющаяся пуля Минье с железным колпачком

Французский военно-морской флот был подтянут до уровня военных притязаний страны, и, когда французские войска высаживались в Крыму, Франция уже была снова первоклассной державой. Эта кровопролитная и отдаленная от страны военная кампания, в которой французский солдат снова и снова демонстрировал уже привычную для него отвагу, показала еще один пример французской изобретательности (и новую находку императора) – первые броненосцы. Строго говоря, бронированные плавучие батареи не были броненосными кораблями в общепринятом смысле этого слова, но, когда «Лава», «Гремящий» и «Разрушитель» под парами медленно вышли на траверз русских фортов под Кинбурном[10]утром 16 октября 1855 года, началась новая эра военно-морских сражений. С расстояния столь близкого, что деревянный корабль понес бы катастрофический урон, броненосцы методично своими снарядами громили русские укрепления, а пули и снаряды врага только рикошетили от их обшитых четырехдюймовой броней бортов и палуб. К тому времени, как разрушенные форты сдались, броненосцы получили более двухсот попаданий. Их потери: двое убитых и двадцать пять раненых.

Французам в Крыму приходилось, сражаясь, бороться не только против грязи, холода, холеры и русских. Император, помимо того что был непрофессиональным кораблестроителем и артиллеристом, еще представлял собой и военачальника-дилетанта. И если его идеи в отношении вооружения приносили свои плоды, то его предприятия на полководческом поприще отнюдь не были столь удачными.

К несчастью, сравнительно недавно изобретенный телеграф связывал императора с его генералами – и это дистанционное руководство заставило генерала Франсуа Канробера подать в отставку, а генерала Эмабля Пелисье приводило в отчаяние. (По крайней мере, они были избавлены от присутствия императора во плоти – подобная перспектива страшила как французских, так и английских военачальников куда больше, чем победа русских.)

В ходе следующей кампании, в Северной Италии, император уже лично появился на поле боя. Восьмидесятилетний барон Анри Жомини, служивший с Неем при Ульме и Йене, разработал план для племянника своего былого главнокомандующего. Процитируем отрывок из книги Филиппа Гьюдалла «Вторая империя»: «Он совершенно не принимал во внимание никем не санкционированную новинку – появление железных дорог, и успех его целиком зависел от любезности неприятеля, который должен был оставаться на месте и не предпринимать никаких враждебных действий. Коль скоро план этот был разработан против австрийцев, он имел полный успех, и французы в 1859 году применили тот привлекательный для них опыт разгрома неприятеля методами 1809 года, военное же мышление их противников находилось где-то на уровне 1759 года… Однако если бы вместо австрияков им противостояли пруссаки… то французы были бы выметены из области Альп».

Но если компетентность военного руководства и можно было поставить под сомнение, то действия армии были превыше всех похвал, и победы при Монтебелло, Мадженте и Сольферино подняли Францию до положения ведущей военной державы – тогда как Европа нервно следила, что за государственный муж со зловещим именем станет следующим ее правителем. Причем это пристальное внимание не ограничивалось только Европой; и Вашингтон, весь погрязший в перипетиях Гражданской войны, мог лишь недоброжелательным взором наблюдать зрелище французских войск, маршем входящих в «освобожденный» Мехико. Но мексиканская авантюра недолго занимала императора, однако до того, как последняя французская колонна исчезла из вида по дороге на Веракрус (оставив несчастного Максимилиана[11] наедине с расстрельным взводом), к славе французского оружия добавилось несколько новых побед.

Но куда более напряженное единоборство было еще впереди. Со смешанными чувствами французы восприняли поражение их старых врагов, австрийцев, от войск Пруссии, и теперь новая германская конфедерация под руководством Бисмарка стала являть собой безусловную угрозу французским интересам. Так же было совершенно ясно, что французской армии, с ее ограниченной формой воинской обязанности и малым числом подготовленных резервистов, будет трудно противостоять в случае вооруженного конфликта «нации под ружьем», которую представляла собой прусская военная машина. Поэтому в 1867 году была принята концепция армии, основанной на всеобщей службе, но еще до того, как она стала проводиться в жизнь, Бисмарк нашел повод к войне, и немцы уже стояли на границе.

Французская армия в 1870 году была исполнена боевого духа. Если в чем и можно было упрекнуть ее и ее военачальников, так это в том, что она страдала чрезмерной уверенностью в себе, порожденной годами побед. Невероятно, но те же штыки, которые победоносно действовали в Северной Африке, штурмовали Малахов курган в Крыму и Ля-Пуэбло в Мексике, отбросили белые мундиры от Мадженты и Сольферино, теперь потерпели сокрушительное поражение. Причем это было больше чем война, даже по сравнению с 1870 годом, это был блеск стали и торжествующий рев труб. Почти все без исключения самые знаменитые полководцы империи оказались причастны к этой катастрофе: Мак-Магон, победитель при Мадженте, Базен, Канробер, Бурбаки. Сколь бы блистательны все они ни были в отдельных сражениях, но все их усилия скоординировать перемещения крупных войсковых соединений и поставки боеприпасов и снаряжения оказались безрезультатными.

Пехотинец, 1870 год

Ошибки германских штабистов и превратности войны предоставляли шансы на победу, шансы, которыми император и маршалы Первой империи воспользовались бы без всякого колебания. Но маршалы обреченной империи Луи Наполеона брели, пошатываясь, от одного поражения к другому, пока не получили завершающий удар под Седаном. 1 сентября 1870 года больной и усталый император обреченно направился во вражеский лагерь, чтобы подписать там капитуляцию и расстаться с троном. Через пять недель грубых военных просчетов его великолепная армия оказалась частично в приютах для раненых ветеранов, а частично – в лагерях для военнопленных. Страна же была повергнута к стопам захватчиков – или так только казалось.

Но с Францией еще не было покончено. Несмотря на огромные потери убитыми и ранеными, в регулярной армии еще оставалось более полумиллиона солдат (в основном новобранцев и резервистов), а военно-морской флот, морская пехота и подразделения специального назначения насчитывали еще 50 000 человек. Численность спецсил жандармерии, сформированных в 1868 году, вдвое превосходила эту цифру, а Национальной гвардии, не задействованной вплоть до 15 сентября 1870 года, превышала 500 000 человек. Напрягая все свои силы в эту годину бед, нация сделала почти невозможное. Едва подготовленные и почти необученные люди, плохо вооруженные и снабжаемые, представляющие, по существу, спешно собранные толпы вооруженных гражданских лиц, они все же удерживали напор германских армий вплоть до конца января 1871 года. Если бы все французские генералы полностью сохраняли руководство своими войсками, как Антуан Шанзи и Луи Федерб, война вполне могла закончиться по-другому. Но несомненно, французский солдат, как и вся нация, с честью вышел из этой войны.

Много было написано о франтирерах (вольных стрелках). Эти группы, по существу партизанские отряды, состояли по большей части из людей, первоначально бывших членами стрелковых клубов и неофициальных военных организаций. К сожалению, они всегда противились всем попыткам военных взять такие организации под контроль армии и не подчинялись их приказам вплоть до ноября 1870 года. Поскольку они не носили военной формы, немцы рассматривали их как вооруженных нонкомбатантов и обычно расстреливали на месте. Хотя эти группы причиняли незначительный военный урон неприятелю, они все же вынуждали его распылять значительные силы для охраны железных дорог, мостов и т. п., а их постоянные нападения на отставших от частей солдат, связных, фуражиров и патрули серьезно затрудняли немцами разведку местности и передвижения войск. Высказывались предположения, что относительно высокое соотношение убитых по сравнению с ранеными во французских вооруженных силах (немцы: 28 000 убитых, 101 000 раненых; французы: 139 000 убитых, 143 000 раненых) может быть частично объяснено германскими расстрелами франтиреров и заложников, взятых в деревнях и поселках, оказывавших сопротивление.

Стрелок-африканец, 1885 год

За четверть века, последовавшей за Франко-прусской войной, французская армия достигла пика своей популярности. В сердце каждого француза превыше всего жила жажда реванша – возвращения потерянных областей Эльзаса и Лотарингии – и желание стереть позорное пятно поражения. Многочисленные кризисы и явная слабость республики сделали для всех французов армию единственным стабильным и уважаемым национальным институтом. Одним из последствий этого возрождения армии стало восстановление всеобщей воинской обязанности. Период службы был постепенно сокращен (с пяти лет до двух), но система, при которой первые годы службы проходили в строю, затем в резерве и, наконец, в территориальной армии, сохранилась без изменений. В этот же самый период армия пополнилась, благодаря своему престижу и блеску, самыми лучшими офицерскими кадрами. Был создан Генеральный штаб и организована Академия Генерального штаба. Интеллектуальное возрождение армии переломило тенденцию периода Второй империи, когда маршал Франции мог заявить во всеуслышание: «Я никогда не подпишу повышение в знании ни одному офицеру, чье имя я прочту на обложке книги».

Оснащение и вооружение армии было пересмотрено и приведено в соответствие с требованиями времени. В 1886 году на вооружение была принята магазинная винтовка системы Лебеля, а в 1897 году в войска начала поступать знаменитая 75-мм скорострельная полевая пушка. Значительное число этих орудий применялось в Первую мировую войну и в качестве основного образца легкого полевого орудия использовалось в битве за Францию в 1940 году. С момента ее появления каждая из мировых держав разработала по ее подобию свое собственное орудие: немцы – 77-мм пушку, англичане – восемнадцатифунтовку калибра 84 мм, американцы – свою трехдюймовку (76 мм), но конструкция и простота работы знаменитой «семидесятипятки» оставались непревзойденными.

75-мм полевая пушка образца 1897 года: 1 – под ствольный ролик; 2 – люлька; 3 – сошник орудия; 4 – казенная часть; 5 – ролики; 6 – воздушный цилиндр гидропневматического тормоза (при откате ствола сжимался воздух); 7 – неподвижный цилиндр; 8 – подвижный цилиндр, заполненный маслом; 9 – отверстия, через которые вытеснялось масло при откате; 10 – головной взрыватель снаряда; 11 – вес шрапнельных пуль: 15,96 фунта. Количество пуль: 300; 12 – ведущий поясок; 13 – разрывной заряд (черный порох); 14 – метательный заряд (бездымный); 15 – ствол орудия в крайнем заднем положении при откате; 16 – «семидесятипятка» в бою

В этот же период на долю французского солдата пришлось и немало колониальных войн – все они велись на границе Сахары. Колониальные войска зачастую сражались строем каре и залпами из винтовок Лебеля отбивали атаки конных бедуинов или же из последних сил удерживали какой-нибудь глинобитный форт, пока их товарищи шли по барханам на выручку. В начале 80-х годов XIX века французским протекторатом стал Тунис. Тогда же другие французы прорубали себе дорогу сквозь джунгли Индокитая, сражаясь с тропическими болезнями и китайскими повстанцами. Как это всегда бывает в колониальных войнах, болезни уносили куда больше жизней, чем местные племена; но и здесь случались крупные сражения, вроде штурма Сон-Тая (1883), хорошо укрепленного города на Красной реке в 64 километрах от Ханоя. Сражение это интересно еще и тем, что воочию демонстрирует преимущества дисциплины, – укрепленная позиция с гарнизоном в 20 000 китайцев и 5000 вьетнамцев была взята смешанными силами турок, французов и вспомогательных частей из местных племен общей численностью всего 6000 человек. Правда, французов поддерживал огонь канонерских лодок и легкой артиллерии, снаряды которых нанесли значительный урон оборонявшимся, имевшим на вооружении лишь старые дульнозарядные орудия. С другой стороны, китайские регулярные части были отлично вооружены, многие из солдат имели даже многозарядные винтовки.

Семьдесят лет спустя, несмотря на применение автоматического оружия, минометов, колючей проволоки, самолетов, напалмовых бомб и всего инструментария современной войны, французы были окончательно вытеснены из Индокитая. За три дня военных действий у Сон-Тая их потери составили 92 человека убитыми и 318 ранеными. Использование противником (который в годы расцвета колониализма был вооружен главным образом копьями и дульнозарядными ружьями) минометов и артиллерии было одной из причин тех трудностей, которые испытывали «цивилизованные» войска в защите самих себя в так называемой «колониальной» войне. Другой, гораздо более важной причиной был тот факт, что почти все подобные войны стали теперь войнами партизанского типа (о чем мы еще поговорим позднее), опирающимися на поддержку соотечественников.

Минометы местного населения, целые пулеметные взводы, мины нажимного действия и «коктейль Молотова» были еще в отдаленном будущем, когда французские солдаты в пробковых шлемах завоевывали свою долю Экваториальной Африки и Мадагаскар. Но грубо отлитые свинцовые пули старинных мушкетов, отравленные колья и желтую лихорадку они отведали полной мерой, однако все же, несмотря на это, пронесли свой трехцветный флаг в те отдаленные места.

Уверенность французского народа в достоинствах их великолепной армии была поколеблена в 1894 году известным «делом Дрейфуса». Этот прискорбный случай имел все атрибуты плохо написанной шпионской мелодрамы: невиновный герой, капитан Альфред Дрейфус (еврей по происхождению), безнравственные злодеи (и все, главным образом, у кормила власти), сфальсифицированное обвинение, специально подобранный состав военно-полевого суда, сабля, сломанная над головой невиновного перед строем, ссылка на остров Дьявола, пересмотр дела, помилование и полное оправдание – таковы вехи этого скандального «дела». Сутью же всех страстей был отказ военной клики – консервативной, роялистской и религиозной – признать свою вину и восстановить справедливость в отношении облыжно обвиненного человека. Попытки военных сохранить честь мундира (даже ценой подделки «вещественных доказательств») и последовавшие за этим разоблачения, разделившие весь народ Франции на два лагеря, во многом способствовали падению престижа высшего командования и армии в целом.

Однако злоключения несчастного капитана сослужили определенную службу тем, что привлекли внимание к одному обстоятельству – столь почитаемый офицерский корпус громадной (500 000 в мирное время) армии едва ли представляет народ республики как таковой. Подобное осознание, в век усиления республиканцев левого толка, произвело сенсацию и вызвало чувство изрядной горечи.

Вследствие всего этого армия подверглась суровой критике, тогда как в то же самое время новое и деятельное поколение, значительная часть которого ориентировалась на левых (и потому антимилитаристски настроенных) лидеров, больше думало о делах бизнеса и мировой торговле, чем о возврате Эльзаса и Лотарингии. Армия 1905 года пребывала в депрессии, но ей предстояло испытать значительный взлет духа в результате прихода новой генерации молодых штабных офицеров.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.