Глава 22 1840–1842

Глава 22

1840–1842

Возможное умиротворение Чечни. – Администрация Чечни. – Снова Шамиль. – Англия и Египет. – Быстрое возвращение власти Шамиля. – Его жестокость. – Ахверды-Магома. – Шамиль в Дагестане. – Хаджи-Мурат. – План русской кампании 1843 года. – Смерть Бакунина. – Разногласия между Граббе и Головиным. – Фезе сменяет Клюгенау, а затем снова уступает ему. – Экспедиция Граббе к Дарго. – Ужасные результаты его операции. – Отзыв Граббе. – Головина сменяет Нейдгардт

Граф Граббе был так доволен результатами своих усилий, что мало думал о побеге Шамиля. Действительно, цена, которую он предложил за голову беглеца, была не более 300 рублей. Однако император Николай, который внимательно следил за делами на Кавказе и иногда видел дальше, чем любой из его министров или генералов, предчувствовал недоброе. На полях отчета Граббе о взятии Ахульго он собственной рукой написал: «Очень хорошо, но жаль, что Шамиль сбежал; признаюсь, я боюсь новых козней с его стороны, несмотря на то что, без сомнения, он потерял большую часть своих средств и влияния. Посмотрим, что будет дальше»[103].

Положение дел в Чечне, однако, зимой 1839/40 года, казалось, оправдывало оптимизм Граббе. По его приказу генерал Пулло в декабре и потом в январе прошел маршем по большей части нижней Чечни, не встретив никакого сопротивления. Напротив, чеченцы казались присмиревшими. Они безропотно приняли условия, навязанные русскими командующими, выдали разбойников, нескольких русских дезертиров и пленных, сдали значительное количество оружия и даже с достоинством приняли назначенных им приставов. Граббе приписал эту чудесную перемену своему успеху в Ахульго и доложил Головину и военному министру в Санкт-Петербурге о восстановлении мира в стране. «Хотя нам не удалось схватить Шамиля, но смерть и пленение всех его сторонников, его собственное позорное бегство и суровый урок, преподанный тем племенам, которые поддерживали его, лишили его всего влияния и сделали из него человека, скитающегося по горам, который должен думать только о том, как обеспечить собственную безопасность. Секта мюридов перестала существовать, со всеми его сторонниками и последователями». Более того, разрабатывая план операций на 1840 год, он писал: «Учитывая нынешнее положение дел в Дагестане и Чечне, вполне вероятно, что экспедиционные войска не встретят сопротивления и что строительство крепости в Чиркее будет осуществлено без боев. В Чечне не предполагается никаких серьезных беспорядков или восстания». Изначально было намерение построить всего две крепости, в аулах Чиркей и Герзель. Теперь Граббе предложил построить третью крепость в Дача-Барзое, у входа в нижнюю долину реки Аргун. Тем самым было положено начало строительству так называемой чеченской передовой линии, третьей параллели Вельяминова. Однако, как оказалось, построена была только одна крепость – у аула Герзель, – и еще до начала весны вся Чечня была охвачена восстанием. Русские до некоторой степени сыграли на руку Шамилю, чего он, конечно, не ожидал. Пулло был храбрым и умелым офицером, однако он был весьма жесток, а мы можем легко представить себе, что это значит на Кавказе. Более того, он был крайне неразборчив в средствах. Чеченцы боялись и ненавидели его. Когда, не найдя русских, достаточно знающих местный язык, чтобы заполнить штат приставов, Пулло стал назначать на эти должности самых отъявленных негодяев из числа местных жителей, и те относились к своим подчиненным с беспрецедентной жестокостью, и понятно, что скоро чаша терпения последних была переполнена. Неудовлетворенность породила возмущение, а когда пошел слух о том, что чеченцев будут разоружать, превратят их в крестьян на русский манер и станут призывать на службу в армию, этого было достаточно, чтобы люди созрели для решительных действий. Им не хватало лишь лидера, и тут как раз и пригодился Шамиль[104].

Прошло шесть месяцев с момента бегства из Ахульго, и многое изменилось в судьбе беглого имама. Его с распростертыми объятиями встретили Шуаиб-Мулла, Джават-хан, авары, как и он сам, и Шамиль поселился в одной из небольших чеченских общин, где его влияние вскоре неизмеримо выросло. Слава о его мудрости и набожности быстро распространилась по округе; к нему со всех сторон стекались представители других общин и спрашивали совета или просили стать их лидером. Послав в Дагестан к Ахверды-Магоме, он принял руководство над малой Чечней при условии безусловного подчинения его приказам и ездил из аула в аул, пропагандируя шариат. К середине марта (1840) жители начали восстание с оружием в руках, и генерал Пулло встревожился. Произошло столкновение на Сунже, недалеко от Грозного, между его войсками и растущей ордой Шамиля. Чеченцы потерпели поражение, но жребий был брошен. Месяц или два русского правления довели чеченцев до отчаяния. Воодушевленные новостями о поражениях, которые потерпели их враги на побережье Черного моря, и слухами об иностранной интервенции, они снова взялись за оружие. До конца 1840 года война возобновилась с новой силой и скоро охватила не только всю Чечню, но и большую часть Дагестана.

В это время из-за махинаций печально известного Давида Уркуарта и его эмиссаров Белла и Лонгсуорта англичане стали раздражать русских, подстрекая чеченцев и другие родственные им племена черноморского побережья. Они вселяли в них ложные надежды на британскую интервенцию и снабжали оружием и снаряжением. Успехи местных жителей, без сомнения, стали возможны благодаря этим усилиям. Однако у несчастных горцев в конечном итоге не было причин благодарить своих благодетелей. Открытые действия Великобритании имели, как ни странно, противоположный эффект и, вероятно, спасли Россию от несчастий, по сравнению с которыми потеря нескольких маленьких крепостей казалась смешной.

В 1839 году, как писал господин Берже, «Закавказью угрожала опасность со стороны азиатской Турции, которая была готова поднять египетского пашу по первому знаку его сына Ибрагима, который перешел Таурус и занял со своим авангардом Орфу и Диярбекир. В наших мусульманских провинциях были распространены прокламации Мегемета-паши, адресованные всем влиятельным людям Дагестана: «Да благословит вас Бог! Я начал войну с пятью державами – Англией, Германией, Грецией, Францией, Султанатом – и со всеми, кого Господь позволил подчинить мне. Теперь я обращаю свой взор на Россию, поэтому назначаю Шамиля вашим шахом и посылаю ему две печати и повелеваю вам подчиняться ему безусловно и помочь мне в моем предприятии. В то же время я обещаю направить вам часть своих войск. Те же, кто не выполнит моего приказа, лишатся голов своих, как неверные».

На данном письме стоят печати Мегемета и Ибрагима.

«К счастью, – добавляет господин Берже, – быстрые успехи англичан на побережье Сирии и свержение Мегемета отвели от нас опасность».

Шамиль, который добился своей первой славы на лишенных растительности горах, теперь доказал свое мастерство в местных боях, в которых у русских и так было много проблем. Избегая по возможности прямых столкновений с дисциплинированными войсками царя, он ловко лавировал в лесах, совершая набеги на поселения казаков и мирных чеченцев; наказывал тех, кто не хотел разделять его идеи. Он умудрялся бывать везде и повсюду, а его помощники распространяли его тактику до границ Дагестана на востоке и Владикавказа на западе. Они постоянно держали врага в напряжении и изматывали его своими набегами. Сначала Граббе отказывался верить, что его предсказания оказались ошибкой. Он оставался в Ставрополе, предоставив Пулло разбираться с ситуацией, возникшей из-за его собственных ошибок и жестокости. Позднее он был переведен в Пятигорск и послал генерала Галафеева на замену Пулло. Скоро оказались задействованы все силы восточного фланга, а его командир вынужден был лично вступить в бой.

Скоро Ахверды-Магома прославился как партизанский лидер, контролирующий западную часть левого фланга. Он даже атаковал Моздок, но потерпел бесславное поражение и, чтобы задобрить Шамиля, подарил ему одну из своих пленниц, красавицуармянку Шуанет. Когда дело доходило до реальных столкновений, русские чаще всего выходили из них победителями, особенно ясно это проявилось в битве на реке Валерик (11 июля 1840 года), которую обессмертил Лермонтов в одноименном стихотворении[105].

Однако в целом итог кампании за год был не в пользу русских и подготовил почву для будущих побед Шамиля. В июне, однако, он едва не погиб в результате собственной безжалостности. В отдаленном ауле Ингушетии, недалеко от Назрани, жители которого не спешили принимать шариат, он потребовал выдачи двух чеченских пленников, захваченных одним из жителей, Губишем. Когда тот отказался сделать это, он приказал своим мюридам схватить его и выколоть правый глаз. Той же ночью Губиш, который был связан и посажен в темницу, сумел убежать и, выхватив кинжал у спящего часового, вошел в комнату Шамиля и нанес ему три тяжелые раны, а сам пал от руки мюридов. Два брата Губиша, попытавшиеся защитить его, были убиты, а остальные члены семьи были заживо сожжены в собственном доме.

В начале 1840 года, не удовлетворившись успехами в Чечне, Шамиль распространил свои действия на Дагестан, где под его знамена встали тысячи горцев. Однако пока что русские стойко держались, во многом благодаря Клюгенау и его храбрым подчиненным – Пассеку, Евдокимову и Бельгарду. 10 июля Шамиль и его давний противник вновь померились силами у Ишкарты, где Клюгенау при помощи подкрепления, вовремя прибывшего из Шуры, смог пробиться сквозь ряды численно превосходившего его неприятеля[106]. По какой-то причине Шамиль отошел за Сулак именно тогда, когда Шура и весь Северный Дагестан были практически в его руках.

14 сентября Клюгенау вместе со своим отрядом спустился с 5000-футовой высоты по крутой дороге мимо хорошо известного источника к Гимрам и штурмом взял родовое гнездо первого и третьего имамов. Для Шамиля это был настоящий удар; его престиж сильно пострадал, и на некоторое время распространение мюридизма в Дагестане замедлилось. Однако в ноябре в Аварии произошло событие, результаты которого в долгосрочной перспективе компенсировали Шамилю это поражение.

Хаджи-Мурат, который в 1834 году убил Хамзада, мстя за убийство аварских князей, с тех пор хранил верность России и даже носил форму русского офицера. Во многом благодаря его влиянию Шамиля холодно принимали в Хунзахе, и Клюгенау знал об этом и ценил Хаджи-Мурата. Однако между Хаджи-Муратом и Ахмет-ханом из Мехтули, которому было доверено править Аварией, разгорелась смертельная вражда, и теперь Ахмет-хан решил воспользоваться выдавшейся возможностью и нанести врагу смертельный удар. Под тем предлогом, что Хаджи-Мурат тайно поддерживает контакты с Шамилем, он велел арестовать его, сообщив о своих подозрениях (или – измышлениях!) русскому командующему. Клюгенау, который в это же время получил аналогичную информацию от майора Лазарева (видимо, это тоже было делом рук Ахмета), встревожился. Не зная, чему верить, он приказал отправить Хаджи-Мурата под охраной в Шуру и немедленно убить, если будет предпринята попытка освободить его. 10 ноября пленника, которого в течение десяти дней держали прикованным к пушке, отправили из Хунзаха в сопровождении офицера и 45 солдат Апшеронского полка. В горах лежал снег, и главная дорога была непроходима, поэтому отряд пошел кружным путем. Возле аула Буцро тропа над обрывом была столь узкой, что Хаджи-Мурат и его конвой могли следовать по ней только по одному. Казалось, с двумя вооруженными охранниками впереди и двумя сзади он никак не сможет бежать, но вокруг его туловища была обвязана прочная веревка, концы которой держали ближайшие к нему солдаты. В самом узком месте он внезапно схватил веревку обеими руками, вырвал ее из рук солдат и бросился вниз с обрыва. В любое другое время года он бы немедленно погиб – впрочем, никто и не думал, что он спасется, упав с такой высоты. Однако Хаджи-Мурат рассчитывал на высоту снежного покрова, и не напрасно. Он сломал ногу и получил много ушибов, но сумел доползти до ближайшей овчарни и выжил, став впоследствии самым ярым сторонником Шамиля на Восточном Кавказе.

Тем временем после девяти месяцев непрерывных военных действий, во время которых как никогда пострадали долины Чечни, обе стороны были на грани истощения. Шамиль распустил свои мобильные отряды; русские войска отошли на зимние квартиры, и, хотя периодически возникали отдельные столкновения, год завершился довольно спокойно. Но результаты кампании не подлежали обсуждению. В целом Россия добилась успехов непосредственно на полях сражений и тем не менее потеряла завоеванные ранее позиции. В то же время Шамиль, войдя в Чечню год назад лишь с несколькими сторонниками, теперь стоял во главе вооруженного народа, а его власть распространялась на территории от границ Дагестана до Владикавказа.

План кампании 1841 года, разработанный Головиным и одобренный императором, предусматривал строительство крепости на реке Сулак напротив стратегически важного аула Чиркей, жители которого были жестоко «наказаны» за предательство[107].

Необходимо было укрепить защитные сооружения Шуры, выстроить новую крепость в Низовом и перестроить старую крепость в Хунзахе. Все это было необходимо сделать в Дагестане, где предполагалось расквартировать армию численностью 12 000 человек. В Чечне же должна была периодически дислоцироваться несколько меньшая по численности армия, «мечом и огнем зачищая эту землю». После окончательного покорения жителей этого района там должна была быть построена крепость у входа в Аргунскую долину. Войска Северного Кавказа предполагалось усилить 14-й пехотной дивизией, состоявшей из 16 батальонов. Император, чьи опасения по поводу Ахульго оказались небеспочвенными, дал понять, что ожидает, что средства, имеющиеся теперь в распоряжении генерала Головина, «принесут свои плоды». Однако Николаю, чья военная гордость была польщена размахом побед Паскевича в первые годы его правления, все оставшееся время было суждено в основном переживать разочарования. Действительно, был взят аул Чиркей и построена, как и было запланировано, крепость Евгеньевская, а Чечня была разорена. Но когда после восьми месяцев разрушительных боев войска опять отправились на зимние квартиры, положение Шамиля оказалось лучше, чем раньше, а опасность для России усилилась. Это было особенно ясно в случае с Дагестаном, когда стали очевидны все печальные последствия бегства Хаджи-Мурата.

Этот человек, не успев оправиться от ран после своего падения, обосновался в Целмесе, недалеко от Хунзаха. Он был назначен наибом и направил всю свою энергию и влияние на распространение мюридизма среди аварцев.

Уже в январе (1841) после многочисленных попыток вновь сделать Хаджи-Мурата своим союзником Клюгенау решил, что пора принимать против него серьезные меры. Войско, численностью почти 2000 человек, половину из которых составляла местная милиция, вышло из Хунзаха в Целмес под командованием генерала Бакунина, командующего русской гвардейской артиллерией. Он оказался на Кавказе с инспекторской поездкой и, считая, что его опыт может пригодиться экспедиционному корпусу, взял командование на себя. Пассек пошел в атаку на аул 6 февраля, были взяты все башни, кроме одной. Однако последняя держалась стойко, и в ходе последующего боя Бакунин был смертельно ранен. Местная милиция не принимала активного участия в схватке; русские потеряли почти треть своих людей. Когда к неприятелю подошло подкрепление, Пассек, на которого теперь было возложено командование, решил отойти к Хунзаху и блестяще сделал это. Отец и два брата Хаджи-Мурата были убиты, а сам он был ранен.

2 июля 1841 года Головин пришел к выводу, что «мы никогда еще не имели на Кавказе столь жестокого и опасного противника, как Шамиль. Благодаря стечению обстоятельств его власть приобрела религиозно-военный характер, такой же, благодаря которому в момент зарождения ислама Мухаммед потряс три четверти планеты. Шамиль окружил себя слепыми исполнителями своей воли, и неизбежная смерть ждет всех, кто навлечет на себя хоть малейшее подозрение в желании свергнуть его власть. Заложников убивают без всякой жалости, если семьи, из которых их взяли, вдруг изменят делу мюридизма. Правители, которых он поставил во главе общин, – просто-напросто его рабы, слепо преданные ему и наделенные властью казнить и миловать. Подавление этого ужасного деспотизма и должно стать нашей первейшей задачей» (из письма Головина Чернышеву). К концу октября положение дел в Дагестане было таково, что большая часть тех сил, с которыми Граббе должен был нанести решающий удар, была отведена на помощь Клюгенау, а потому запланированная кампания была отложена.

Граф Граббе посетил Петербург в конце 1841 года и сумел убедить императора, у которого был в фаворе, дать в его распоряжение (независимо от Головина) все войско на Северном Кавказе в добавление к тем силам, которые были у него на левом фланге. В результате уже существовавшая напряженность между двумя военачальниками переросла в яростную и долгую ссору. В начале 1842 года генерал Фезе был отправлен Головиным в Дагестан, где он взял важный аул Гергебиль (20 февраля) и вернул России большую часть Аварии и Койзубу. Однако, когда Граббе вернулся, он заменил Фезе Клюгенау, его злейшим врагом, который, по мнению Головина, ничего не мог сделать как надо.

Тем временем 21 марта Шамиль совершил набег на Кази-Кумух и сверг правящую семью вместе с представителем России и его маленькой охраной, состоявшей из казаков. Но в июне он был разбит Аргутинским-Долгоруким. Операция в Чечне была возобновлена 30 мая, когда Граббе вышел из аула Герзель с армией численностью более 10 000 человек и с 24 пушками. Генерал Головин, тогда еще главнокомандующий войсками на Кавказе, рассказывает нам, что случилось дальше:

«Граббе хотел быстро дойти до Дарго, уничтожить этот аул, затем перейти через хребет, отделяющий Чечню от Северного Дагестана, и подчинить Гумбет и Анди. Следует отметить, что он предпринял этот шаг в то время, когда уже знал, что силы Шамиля направлены против Кази-Кумуха, и когда ясно видел, что, оставив Дагестан незащищенным, а маленькую дивизию князя Долгорукова – без помощи, он подверг всю страну большой опасности.

В то же время вся огромная армия, которую он собрал, была неэффективной. С ним было много повозок и 3000 лошадей, которые должны были везти провиант и снаряды. На марше его поезд из-за трудного рельефа местности преодолел всего несколько верст, а чтобы защитить его даже неплотным кордоном солдат, понадобилось чуть ли не полколонны. С двумя батальонами, выдвинутыми в авангард, и столькими же – в арьергард, а остальными батальонами – разбитыми для образования защитных линий поезда, отряд стал чрезвычайно слабым и неэффективным. Помимо этого, колонна должна была преодолевать трудности, создаваемые не только природой, но и действиями горцев, которые быстро поняли, что у них есть хорошие шансы на успех. Ведь сейчас войско шло по густым лесам Ичкерии, а когда оно появится на открытом пространстве, они уже не смогут причинить ему вреда.

30 мая колонна прошла только 7 верст, хотя и не встретила ни одного врага. Всю эту ночь шел сильный дождь, делая дороги еще хуже и настолько задерживая движение колонны, что к вечеру 31-го, после пятнадцатичасового марша и постоянных стычек с врагом, колонна прошла только 13 верст и была вынуждена расположиться на ночь на безводной равнине.

На следующий день число врагов возросло, хотя, согласно информации заслуживающих доверия источников, у неприятеля было менее 2000 человек, т. к. его основные силы были с Шамилем в Кази-Кумухе. Дорога стала еще труднее, баррикады встречались все чаще, и уже второй день у войск не было воды. Число раненых достигло нескольких сотен, и с каждым часом росла неразбериха[108].

Таким образом, за три дня колонна прошла только 25 верст, и генерал Граббе увидел, что было невозможно продолжать движение вперед. В ночь на 1 июня, отказавшись от своих планов, он отдал приказ отступать той же дорогой.

Если уж наступление было неудачным, то отступление было еще хуже.

Войско, которое преодолело столько трудностей, чтобы понять, что наступление провалилось, пало духом – оно не привыкло к неудачам. Неразбериха достигла угрожающих размеров. Никто не соблюдал диспозиции, и никто не давал себе труда держать колонну в изначальных рамках. Отступление, которое сделало необходимым бросить или уничтожить все, что мешало движению, за исключением раненых, пушек и, возможно, малой толики боеприпасов, приняло форму бегства. Были батальоны, которые бросались наутек, лишь заслышав лай собак. В этих условиях потери не могли не быть огромными.

Эта печальная картина лишь обнажила суровую правду, причем без преувеличений. Но при этом не следует забывать об образцах героизма, которые лишь ярче высвечиваются на фоне общего мрака. Таким образцом было спасение пяти полевых пушек, оказавшихся в руках врага, которое стоило жизни храброму командиру третьего батальона Кабардинского полка, подполковника Тряскина.

Наконец, 4 июня чеченский отряд вернулся в Герзель, потеряв убитыми, ранеными и пропавшими без вести 66 офицеров и более 1700 рядовых, не считая одной полевой пушки и почти всего провианта».

Не наученный этим уроком, генерал Граббе вскоре решил предпринять еще одну экспедицию, на этот раз в Дагестан. Пройдя через Цатаних, он взял Игали, недалеко от Ашилты; однако аул был уже сожжен мюридами. «В ночь на 28 июня, – говорит генерал Головин, – генерал Граббе двинулся в обратный путь, дошел до Цатаниха, потеряв в этом бессмысленном походе 11 офицеров и 175 рядовых. Ночное отступление из Игали сопровождалось той же самой неразберихой, что и во время похода через ичкерийский лес, в то время как численность неприятеля не превышала 300 человек».

В течение четырех лет, с 1834 по 1842 год, русские потеряли в экспедициях, в основном под непосредственным командованием Граббе, убитыми 64 офицера и 1756 рядовых, ранеными, контужеными и пропавшими без вести – 372 офицера и 6204 рядовых – и практически ничего не достигли[109].

Не будет преувеличением сказать, что несчастья, которые испытала Россия на Кавказе, были в основном результатом соперничества и разногласий между Граббе и Головиным; ну а вину за подобное положение вещей следует возложить на императора Николая.

Наконец, Граббе по собственной просьбе был освобожден от должности, а 21 декабря генерал Нейдгардт сменил Головина.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.