ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО ПОДСУДИМОГО СТРОИЛОВА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО ПОДСУДИМОГО СТРОИЛОВА

Моими личными признаниями, а также тем исчерпывающим анализом, который в своей речи сделал государственный обвинитель, полностью представлены и доказаны мои преступления и вся тяжесть моей вины, которым нет оправдания. Изменив родине, на первое время в небольших делах, я покатился вниз, сделавшись агентом германской разведки и выполняя ее гнусные задания. Вместе с этим, не будучи никогда в партии, не будучи никогда троцкистом, я сделался и агентом троцкистов, задания которых нисколько не отличались, а часто превышали задания германской разведки.

Хотя вся моя преступная работа была следствием этого двойного пресса на меня, я не могу ни в какой мере уменьшить мои преступления и тяжесть моей вины, которая перед страной очень велика. Это еще увеличивается и усиливается тем, что партия и правительство относились ко мне очень хорошо. Это выражалось и в общественном положении, это выражалось и в поощрениях, и в предоставлении ряда наград.

Это выражалось в том, что я был поставлен на самую для беспартийного инженера ответственнейшую должность в стране. Мне были созданы такие благоприятные материально-бытовые условия, что это в несколько раз превышало понятие зажиточной жизни даже в буквальном смысле. Но я пытался в начале 1934 года порвать мои преступные связи с разведкой враждебного государства и встретил ярое сопротивление сибирского центра троцкистской организации, предложившего мне продолжать совместную работу.

Мне было непонятно тогда, откуда такая родственность германской разведки и троцкистов, так как мне не была известна ни так называемая платформа, ни так называемая политическая задача, которую ставил параллельный центр.

Сейчас на суде мне стало понятно, что они являются родственными людьми, родственными по своим методам работы, решившими распродавать территорию Советского Союза.

Я, как должностное лицо, а также как вообще видевший возрастание вредительской работы в резкой ее форме проявления, пытался в ряде случаев провести организационно-технические производственные мероприятия в жизнь с пользой для дела. И тут опять я натыкался на понукание представителей троцкистской организации, упрекавших меня и в либерализме, в интеллигентщине и т. д., и я продолжал эту работу вести. И если я с германской разведкой, и в целом с иностранным государством, порвал всякую связь во второй половине 1935 года, то тяготение троцкистов сказывалось дальше. И эта двойственность все время сопровождала меня. С одной стороны, я выполнял задания, исходившие из источника троцкистско-зиновьевского центра. С другой стороны, видя прекрасное отношение ко мне общественности, партии и правительства, чувствовал, что это вредительство противно духу созидания, понятного мне как инженеру. Я не мог не проводить ряда мероприятий, которые выходили за рамки моей должности, как главного инженера треста. Мною издан в печати, впервые в Союзе, ряд технических трудов. Я предложил ряд изобретений, и часть из них осуществлена не только в массовом масштабе в Кузнецком бассейне, но начинает осуществляться и в других трестах каменноугольной промышленности, сохраняя жизнь рабочих и давая большие экономические и технические преимущества.

В конце февраля 1936 года я твердо решил оставить совершенно Кузнецкий бассейн и уехать. Но говоря об этом только по служебной линии, я встретил возражения и в Новосибирске, и в Москве, и вынужден был остаться снова там в Кузбассе, испытывая на себе преступные связи с троцкистами.

Я не буду перечислять всех моих преступлений по вредительской работе. Они велики и обширны, и им и на предварительном следствии, и прокурором подведена черта. Я вижу за этой чертой огромный итог моих преступлений, вижу огромный счет, который предъявляет мне Советская страна.

Но я прошу суд при вынесении мне приговора учесть, что по классовому своему происхождению из мелкоземельных крестьян, по своему стажу лишь с 1921 года, т. е., не имея никакого стажа в капиталистическом обществе, и по своей натуре я не чужд пролетариату и совершенно не враждебен советской власти.

Если я так низко пал, изменив родине, то это падение было не на родине, это падение было за границей, в результате целой сети провокаций, слежек, равным образом и контакта с троцкистами, которые вызывались исключительно шантажом и вымогательствами с их стороны.

Точно также я прошу учесть суд и то, что никакого отношения к террористической деятельности я никогда не имел. Я даже не знал о террористических актах и об их подготовке. Но моя вина и мои преступления огромны. Я в них полностью и искренне сознаюсь до конца.

Я прошу суд снисходительно отнестись ко мне, пощадить меня, сохранить мне жизнь. Я имею опыт, и я приму все меры, мобилизовав свои знания и опыт, к тому, чтобы продуктивной работой, созидательной работой хотя бы отчасти загладить свою величайшую вину перед пролетарским государством.

Я прошу верить искренности этого моего заявления и прошу, чтобы суд тем самым дал мне возможность снова вернуться в трудовую семью советских народов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.