Глава 7 Застолья и веселья

Глава 7

Застолья и веселья

Мусульманин немного ест на завтрак после утренней молитвы и обедает после дневной молитвы. Или он ест один раз до полудня. Главная трапеза мусульманина – ужин. Он ужинает после молитвы на закате дня. Знатный и богатый мусульманин, когда нет гостей, обычно ест один. Дети едят после него или вместе с его женой (женами). Во время всех приемов пищи он ест умеренно, каково бы ни было обилие блюд.

В Средние века, как я полагаю, блюда помещались иногда на круглые скатерти с вышивкой, которые расстилались на полу. Порой же их ставили на поднос, который либо помещался на пол, либо на маленькую подставку или табуретку. Последней и сейчас пользуются в домах представителей высшего и среднего сословий. Стол накрывают обычно на круглой скатерти, расстеленной посреди пола комнаты или в углу рядом с двумя диванами или низкими табуретками, которые обычно расставляются вдоль трех стен комнаты. Собственно стол представляет собой большой круглый поднос, серебряный, латунный или медный, который ставится на подставку примерно 35–40 сантиметров высотой. Она изготовляется из дерева, обычно инкрустированного жемчугом, либо из черного дерева или черепашьего панциря. Когда гостей много, накрывается два или более таких столов. Посуда – серебряная, латунная или фарфоровая. На поднос помещается несколько блюд. Они обкладываются несколькими круглыми лавашами, а также ложками из самшита, эбенового дерева или другого материала. Обычно кладут два-три лимона, разрезанные пополам, чтобы их выжимали на определенные блюда. После этих приготовлений каждому участнику трапезы выдается салфетка, слуга льет ему на руки воду. Для этого используется тазик и металлический кувшин. Тазик снабжен крышкой, в центре которой располагается ложе для кусочка мыла и которая имеет многочисленные отверстия, чтобы через них во время мытья рук уходила вода и чтобы помои не были видны, когда тазик переносится от одного человека к другому. Непременно нужно обмыть хотя бы правую руку, прежде чем брать пальцами какую-нибудь пищу, кроме сухих продуктов. Часто полощется также рот, причем вода берется для этого правой рукой. Участники трапезы сидят на полу или на подушках, некоторые – на диване, либо со скрещенными ногами, либо с приподнятым правым коленом[150]. Участники застолья сохраняют вышеупомянутые салфетки, либо их колени вокруг стола покрываются длинной салфеткой. Каждый участник трапезы перед началом еды произносит: «Во имя Аллаха» или «Во имя Аллаха милостивого и милосердного». Хозяин дома начинает есть первым, если он так не делает, то некоторые сотрапезники могут подумать, что пища отравлена. Большой палец и еще два пальца правой руки служат участникам трапезы ножами и вилками. Принято, чтобы сидящий за столом человек, желающий отведать какое-нибудь блюдо, подвигал его содержимое к краю и затем брал порцию еды с края обрывком лаваша. Если порция слишком велика, он обычно оставляет ее часть на своем лаваше. Участник трапезы может полакомиться, таким образом, любым блюдом, иногда же хозяин передает одному из гостей лакомый кусочек собственными пальцами. Пищу нельзя трогать левой рукой (по непонятным причинам), за исключением некоторых случаев, когда для разрыва сочленений тушки требуются обе руки.

Среди распространенной пищи – следующие блюда. Баранина, порубленная на мелкие кусочки и тушенная вместе с различными овощами, иногда с персиками, абрикосами, с добавлением ююбы и сахара. Огурцы или небольшие тыквы, а также баклажаны, начиненные рисом и мясным фаршем. Та же начинка заворачивается в листья винограда, салата или капусты. Кусочки баранины, зажаренные на шампурах и называемые кебабом. Разные виды птицы, просто зажаренной или сваренной, а также освобожденной от костей и начиненной изюмом, фисташками, хлебным крошевом и петрушкой. Разные виды кондитерских изделий и сладостей. Трапеза часто начинается с супа и обычно заканчивается вареным рисом, смешанным с небольшим количеством масла и посыпанным солью и перцем. После этого подается арбуз, либо фрукты, либо чаша со сладким напитком, состоящим из виноградного и иного компота, который был сварен прямо в ней. Когда напиток остынет, к нему добавляется сахар и небольшое количество розовой воды. Мясо, как правило с минимальным количеством жира, жарится на очищенном масле так тщательно, что легко разрывается пальцами.

Совсем не редок на столе целый барашек с той же начинкой, что и в упомянутой птице. Но мне хочется описать еще более необычное блюдо, которое Абдель Латиф считает самым удивительным из всех блюд, увиденных в Египте[151]. Это огромный пирог, приготовленный так. Берется примерно 15 килограммов качественной муки, замешанной на 3 килограммах кунжутного масла. Тесто делится на две равные порции, одна из которых раскатывается на круглом медном подносе диаметром около 1 метра. На нее помещается три барашка, начиненные отбивным мясом, которое зажарено на кунжутном масле вместе с молотыми фисташками и различными острыми специями. Среди них – перец, имбирь, корица, мастика, семена кориандра и тмина, кардамон, мускатный орех и т. д. Все это затем опрыскивается розовой водой, настоянной на мускусе. На барашков и в свободные места помещаются 20 единиц дичи, 20 цыплят и 50 мелких птичек, некоторые из них зажарены и начинены яйцами или мясом, некоторые же зажарены в забродившем виноградном или лимонном соке либо в аналогичной кислоте. Поверх всего этого помещается несколько пирожков с мясом, сахаром или сладостями. Иногда кладется сверху мясо одного из барашков, порубленное на мелкие кусочки, или поджаренный сыр. Всему месиву придается форма купола, который опрыскивается розовой водой, настоянной на мускусе и алоэ. Другая часть упомянутого теста раскатывается так, чтобы покрыть все месиво. Затем вся конструкция запекается, обтирается губкой, снова опрыскивается розовой водой, настоянной на мускусе.

У мусульманских правителей была и остается традиция устраивать во дворце по определенным праздникам и другим событиям публичные пиршества для всех сословий общества. Аль-Макризи ссылается на любопытный рассказ о приемах, которые давали фатимидские халифы по случаю праздника, следующего за Рамаданом, жителям Каира. На дальнем конце большого зала помещен серир (трон) монарха, на котором он сидит. Справа от него находится визирь. У трона стоит круглый серебряный стол с различными деликатесами, которые предназначены для них одних. Далее тянется почти от трона до другого конца залы определенного вида стол (симат) из крашеного дерева. Он напоминает ряд сдвинутых скамеек шириной около 5 метров. Посередине стола выставлены огромные блюда (числом 21) с запеченными трехлетними и жирными барашками. На столе имеется жареная дичь, голуби, цыплята, каждое из блюд по 350 штук. Все они свалены продолговатыми грудами в рост человека и окружены засахаренными фруктами. Свободные места между этими блюдами занимали почти пятьсот других керамических блюд, каждое из которых содержало семь кур и сладости разных видов. На столе были разбросаны цветы, и по каждую его сторону помещены лаваши, испеченные из лучших сортов муки. Имелись также две большие груды сладостей, каждая весом в 850 килограммов. Сладости подносили участникам пиршества носильщики с коромыслами. Одна из груд располагалась в начале роскошного стола, другая – в конце его. Когда халиф и визирь заняли свои места, государственные чиновники, награжденные ожерельями и воротниками, а также менее значимые придворные расселись за столом соответственно своему рангу. Насытившись, они уступали свои места другим. Два человека выделялись на этом замечательном пиршестве особенным образом. Каждый из них съел по запеченному барашку и по 10 кур, приправленных сладостями, а также по 4,5 килограмма сладостей. Им подарили некоторое количество еды с доставкой от стола к дому и большие суммы денег. Один из них был заключенным Аскалана. После того как он провел в заключении некоторое время, начальник тюрьмы сказал в шутку, что если узник съест теленка, весившего несколько центнеров, то он отпустит его на волю. Тот совершил этот подвиг и получил свободу[152].

В отношении чистого и нечистого мяса мусульманин следует почти тем же обычаям, что и еврей. Потребление свинины и крови – под запретом, но дозволяется есть мясо верблюда. Последнее, однако, жестко, его не едят, когда имеется мясо какого-нибудь другого животного. Исключение составляют представители низшего сословия и бедуины. Из рыб почти все идут в пищу (за исключением моллюсков). Рыбу обычно жарят. Мясо дичи, добытой на охоте, потребляется мало, главным образом из-за сомнений в том, что охота была законной. Диетическая пища состоит в значительной степени из овощей и включает большое разнообразие кондитерских изделий. Самый распространенный вид кондитерских изделий – блины. Они готовятся очень тонкими, так что их можно сложить несколько раз, как салфетку. Блины пропитываются маслом и обычно подслащаются медом или сахаром. Так же поступают и с другим распространенным видом таких изделий, который напоминает вермишель.

Обычно еду запивают водой из прохладных пористых глиняных кувшинов или из медных и других металлических чашек. В богатых же домах иногда вместо воды подают шербет в стеклянных чашках с крышкой. Емкость каждой чашки составляет примерно пол-литра. Шербет представляет собой воду, сильно подслащенную либо сахаром, либо консервированной фиалкой, розой или шелковицей. Выпив шербет, говорят: «Хвала Аллаху» – и слышат в ответ: «Пусть это доставит удовольствие». На это человек, выпивший шербет, говорит угостившему его лицу: «Пусть Аллах доставит и тебе удовольствие». Во время еды арабы пьют мало или совсем не пьют, но сразу после нее следует большой глоток напитка. Трапеза завершается быстро. Как только ее участник закончил еду, он говорит: «Хвала Аллаху» или «Хвала Аллаху, Господину всех творений». Затем он совершает омовение вышеупомянутым способом, но более основательно, тщательно расчесывает свою бороду и полощет рот.

«Тот, кто верует в Аллаха и день воскрешения, – говорил Пророк, – должен уважать своего гостя. Время на умилостивление его составляет один день и одну ночь. Период развлечения гостя – три дня, а далее, если захочет, хозяин оказывает дальнейшие милости. Но гость не вправе задерживаться в доме настолько долго, что будет стеснять хозяина». Пророк признавал даже «право гостя» добиться гостеприимства силой, если хозяин не соблюдает его[153]. Нижеследующие наблюдения относительно обращения бедуинов с гостями представляют собой любопытный комментарий к вышеупомянутому предписанию Пророка. «Люди, не имеющие в лагере ни друзей, ни знакомых, заходят в первую попавшуюся на пути палатку. Дома ее владелец или нет, его жена или дочь сразу расстилают ковер и готовят завтрак или обед для гостя. Если дела требуют от незнакомца более продолжительной остановки, когда, например, он хочет пересечь территорию пустыни под защитой племени, хозяин палатки по истечении трех дней и четырех часов со времени прибытия гостя спрашивает, желает ли незнакомец почтить его своим дальнейшим пребыванием. Если тот выражает желание продлить визит, то от него ждут помощи в домашнем хозяйстве. Речь идет о том, чтобы принести воды, подоить верблюда, покормить лошадей и т. д. Даже если гость откажется помогать, ему позволят оставаться в лагере, но он заслужит осуждение всех арабов. Незнакомец может, однако, перейти в другую палатку лагеря и объявить себя гостем. Таким образом, он может каждый третий или четвертый день менять хозяев до тех пор, пока не закончит свои дела или не достигнет места назначения»[154].

Обязательства, вытекающие из пользования гостеприимством, хорошо известны, но нижеприведенный пример может представить что-то новое для читателей. «Якуб, сын аль-Лейса ас-Саффара, занявшись грабежом, проник однажды ночью во дворец Дирхема, губернатора Систана. После того как он, связав в удобный для себя узел деньги и драгоценности, а также наиболее ценные вещи, уносил их, случилось так, что вор наступил в темноте на что-то твердое на полу. Подумав, что это, возможно, был драгоценный камень, например алмаз, Якуб подобрал твердую вещь и попробовал ее на язык. К его полному разочарованию, этой вещью был кристалл соли. Когда вор попробовал соль владельца дома, его алчность была побеждена уважением законов гостеприимства. Он бросил свою ценную добычу и удалился из дома с пустыми руками. Хранитель сокровищ Дирхема, прибыв на следующий день, чтобы проверить, по своему долгу, наличие ценностей, был поражен и встревожен пропажей большей их части. Однако, исследовав тюк, обнаруженный на полу, он изумился в не меньшей степени тому, что ни одна ценная вещь не была вынесена. Необычность обстоятельства побудила хранителя сокровищ доложить о нем своему хозяину. Последний же объявил по всему городу, что виновник происшествия прощен губернатором. Далее в обращении к горожанам говорилось, что по возвращении во дворец ночному посетителю будут оказаны самые великодушные милости». Якуб явился по приглашению, полагаясь на обещания, которые были выполнены. С этого времени началось его постепенное восхождение к власти, пока он не стал основателем династии[155].

Апартаменты в домах Каира представителей высших и средних сословий, в общем, похожи друг на друга в некоторых аспектах и меблировке. Большая часть пола комнаты приподнята на 15 сантиметров или более над остальной частью. Большая часть называется ливан (искажение слова «аль-иван»), а нижняя часть – дурках от персидского слова «дар-гах». Когда имеется лишь один ливан, дурках занимает нижнюю оконечность, простирающуюся от двери до противоположной стены. В домах богачей он обычно выстилается белым и черным мрамором с небольшими кусочками красной черепицы, выложенной изящной мозаикой. Если комната расположена на нижнем этаже, а также в ряде других случаев, в центре ее помещается фонтан, который плещет в небольшой мелководный бассейн, огороженный цветным мраморным парапетом, похожим на ограждение мостовой. Перед тем как ступить на ливан, туфли и шлепанцы оставляют на дуркахе. Ливан выложен, как правило, обычным камнем и летом застилается подстилкой, зимой – ковром. У каждой из трех стен стелются матрасы и подушки, образующие то, что называют диваном. Матрас, шириной обычно в метр и толщиной в 10 сантиметров, расстилается либо на полу, либо на деревянной подставке, либо на слегка приподнятой части мозаичного пола. Подушки же, длиной обычно в ширину матраса и вполовину этой ширины высотой, прислоняются к стене. Матрасы и подушки набиваются хлопком и покрываются печатным коленкором и другими, более дорогими тканями. Диван, который тянется до дальней оконечности ливана, называется садр и является наиболее почетным. Главное место на этом сиденье – угол справа от человека, обращенного лицом к этой стороне комнаты. Противоположный угол – второй по степени почета. Промежуточные места на том же диване более почетны, чем места на двух боковых диванах. Гостю рангом выше или равному им хозяин и хозяйка дома уступают главное место. Почетные углы часто снабжаются дополнительными матрасами квадратной формы, порой великоватыми для одного лица и подсовываемыми под другие матрасы, а также двумя дополнительными подушками (меньшего размера), чтобы опираться на них. Стены большей частью оштукатуриваются и белятся. Как правило, имеется два или больше неглубоких стенных шкафа, двери которых, как и двери апартаментов, представляют собой причудливые конструкции из мелких панелей. Окна, состоящие из витиеватых деревянных решеток, укрывают обитателей комнаты от взглядов прохожих на улице, но одновременно пропускают достаточно света и воздуха. Обычно окна выдаются наружу, на подоконники стелются матрасы и подушки. Кроме того, во многих домах имеются малые оконца с цветными стеклами, украшенными букетами цветов и т. п. Потолок из дерева. И некоторые его участки украшены резьбой и прочими плотницкими изысками. Эти участки обычно выкрашены красками светлых тонов: красной, зеленой и голубой. Иногда эти цвета варьируются с позолотой. Большая же часть деревянного потолка, как правило, остается неокрашенной.

Ка’ах представляет собой большие и высокие апартаменты, обычно с двумя ливанами на сторонах, противоположных дуркахам. Один из ливанов, в большинстве случаев больше, чем другой, и считается более почетным местом. Некоторые ка’ахи имеют три ливана, причем один – напротив входа, или четыре ливана, расположенные в форме креста с дуркахом в центре. Эти ливаны сообщаются небольшими помещениями, слегка приподнятыми переходами, которые обставляются так же, как ливаны. Часть крыши над дуркахом возвышается над остальной крышей, превосходя иногда почти вдвое высоту последней, и, как правило, увенчивается деревянной камерой решетчатой конструкции, чтобы пропускать воздух.

В условиях, когда запрет вина, или, скорее, возбуждающих или опьяняющих напитков, является одной из самых примечательных и характерных особенностей магометанской религии, можно подумать, что частые истории в сказках «Тысячи и одной ночи», описывающие компании мусульман, как правило употребляющих запрещенные напитки, представляют собой вопиющий вызов арабским нормам и обычаям. Имеется, однако, много подобных рассказов, разбросанных по трудам арабских историков, которые (хотя многие из них, вероятно, недостоверны в отношении конкретных персонажей) не могли бы быть предложены публике этими авторами, если бы они по своей природе не были совместимы с обычаями значительного числа арабского населения.

Исследуя этот вопрос, необходимо констатировать, прежде всего, что существует вид вина, который разрешается пить мусульманам. Его называют набид (название, которое ныне относят к запрещенным винам) и обычно готовят следующим образом. В воду помещают сухой виноград или финики, чтобы выделить их сладкий компонент и довести напиток до легкого брожения, пока он не приобретет немного остроты и резкости. Вино этого вида имел обыкновение пить сам Пророк. Такой напиток для него готовили в первую половину ночи. Он пил его в первый и второй последующие дни. Если же оставалось что-нибудь от вина на третий день, он раздавал это слугам или велел вылить остаток вина на землю[156]. Такие напитки, следовательно, употребляли его самые стойкие последователи. Ибн-Халдун убедительно доказывает, что набид, приготовленный из фиников, был вином, употребляемым халифами Харун ар-Рашидом и аль-Ма’муном, а также некоторыми другими выдающимися мужами. Их обычно обвиняли в склонности к так называемым «публичным пьяным дебошам», то есть к пьянству[157].

Набид, приготовленный из изюма, обычно продают в арабских городах под названием забиб, что означает изюм. Я часто пил его в Каире, но никогда не мог почувствовать, что этот напиток возбуждает хотя бы в малейшей степени. Другие напитки, к которым может быть отнесено название набид (хотя, подобно забибу, он больше так не называется), также продаются в арабских городах. Наиболее распространенный из них настой лакрицы, называемый по названию этого корня ’арк-сус. Набид из фиников продается в Каире вместе с самими финиками в напитке. Таким же образом продается настой из инжира. Под этим же названием набид классифицируются различные сорта пива, известные сегодня под общим названием буза. Ныне мусульманами используются для опьянения и экзальтации гораздо чаще опиум, конопля и т. п. вещи. Для курения, как правило, используются либо одни молодые листья конопли, либо они смешиваются с табаком. Оболочки конопли без семян входят в состав некоторых опьяняющих концентратов.

Из собственного опыта я не могу утверждать определенно, что арабы предпочитают пить вино. Сам не пьющий, я имел мало возможностей во время проживания среди мусульман наблюдать, как пьют другие. Я сужу, следовательно, об этом по разговорам и печатным работам арабов, оправдывающим мое утверждение, что практика употребления вина в частном порядке и в сложившихся компаниях отнюдь не редка среди современных мусульман. Хотя, конечно, такая практика была более распространена до проникновения на Восток табака в начале XVII века. Ведь эта культура, возбуждающая в некоторой степени и одновременно успокаивающая, свободная от нежелательных последствий, которые сопутствуют употреблению вина, является достаточно удобной для многих из тех, кои без курения снова обратились бы к употреблению горячительных напитков просто для того, чтобы скоротать праздное время. Привычка пить кофе, тоже распространившаяся в Египте, Сирии и других странах, кроме Аравии, столетием раньше курения табака, несомненно, способствовала ограничению употребления вина. То, что кофе стал заменителем вина, выявляется даже из названия напитка кахве, старого арабского названия вина, от которого происходит наше кофе.

Имеется довольно известная арабская книга, немалая по объему, под названием «Халбат аль-Кумайт»[158], написанная, очевидно, до того, как арабы освоили первый из упомянутых заменителей вина. Почти вся эта книга состоит из историй и стихов, посвященных удовольствиям, которые дает употребление вина и ему сопутствующие обстоятельства. Несколько страниц в конце книги посвящены осуждению этой практики, или, другими словами, доказательству никчемности всего того хвалебного, что написано о ней раньше. Я располагаю копией этой книги в ¹/₄ доли листа, на 464 страницах. Попытался вычленить из нее самое лучшее, но обнаружил, что это невозможно сделать без одновременного накопления значительного количества самой отъявленной мерзости. Безусловно, книга отличается умом и юмором, но обильно пересыпана величайшими и вызывающими непристойностями. Тем не менее она подтверждает то, о чем говорилось выше. Само существование такой книги (не единственной в своем роде) является убедительным аргументом в пользу преобладания практики, которую книга раскрашивает в яркие цвета, а затем осуждает. Ведь книга написана образованным человеком, и, как полагаю, кадием (судьей), то есть лицом, занимающим почетную должность охранителя религии и нравственности[159]. Она написана явно по внутреннему влечению, несмотря на уверения автора в обратном. Автор книги заканчивает главу (9-ю), в которой упоминаются многие хорошо известные люди, замечанием, что они все подвержены опьянению вином. Он сопровождает это замечание словами, что халифов, эмиров и визирей, подверженных пьянству, слишком много, чтобы их всех перечислить в такой книге. Автор рассказывает историю о человеке, который отдал виноторговцу под залог жену, после того как потратил на покупки запрещенного напитка все свое имущество. В предисловии он оправдывает написание книги тем, что получил повеление сделать это от лица, которому не мог не подчиниться. Тем самым он дал нам довольно убедительное доказательство того, что в его время великие деятели не считали для себя зазорным предаваться запретным удовольствиям. Если, далее, допустить, что такой уважаемый авторитет, как Ибн-Халдун, оправдывает порок пьянства в тех блестящих личностях, которых он характеризует, то большинство историй, относящихся к попойкам других людей, следует считать не лишенными оснований.

Один из моих друзей, пользующийся высокой репутацией и числящийся среди наиболее выдающихся богословов (улемов) Каира, хорошо известен близким знакомым своим употреблением запрещенных напитков в избранном кругу партнеров. Однажды вечером я неожиданно посетил его в то время, когда он занимался возлияниями со своими компаньонами, и был вынужден дожидаться у двери на улицу, пока гости поспешно убирали все, что позволило бы мне догадаться, что они делали. Ведь объявление моего псевдонима[160], а они знали о моей воздержанности в употреблении спиртных напитков, привело их в полное замешательство. Я обнаружил их, однако, в доброжелательном настроении. Как оказалось, они придумали наполнить вином фарфоровый кувшин того типа, который использовался в такое время года (зимой) для хранения воды. Когда кто-нибудь из них просил слугу принести воды, ему подносили этот кувшин. Когда же я попросил воды, хозяин дома сказал, что кувшин с водой стоит на подоконнике за диваном, на котором я сидел. Вечер прошел в приятной беседе. Я никогда бы не догадался, насколько неуместным было мое вторжение, если бы один из гостей, с которым мне довелось близко познакомиться, не объяснил мне все, что произошло. Полагая, что моя неприязнь к вину была притворной, он попросил меня зайти к нему на чашку «белого кофе», под которым подразумевал бренди.

В Каире у меня был еще один мусульманский знакомый. Я часто встречался с ним в доме нашего общего друга, где он, хотя и был во многих отношениях фанатичен, имел привычку пить вино. Некоторое время он воздерживался от этого, когда я находился рядом, но в конце концов мое присутствие стало для него столь обременительным, что он отважился поспорить со мной на запретную тему. Единственный ответ на его вопрос о том, почему запрещено вино, я мог дать, обратившись к цитате из Корана: «Грех от него – больше пользы»[161]. Такой ответ соответствовал ходу его мыслей, а я добивался именно этого. Он спросил: «Что греховного в вине?» Я ответил: «Опьянение, агрессивность и т. д.». – «В таком случае, – сказал он, – если человек пьет не до опьянения, вино безвредно. – Не дождавшись от меня ответа, он добавил: – Я привык пить понемногу, не до опьянения. Эй, мальчик, принеси мне стакан вина!» Однако это был единственный мусульманин, от которого я слышал возражения против полного запрета горячительных напитков.

Из преданий известно, что некоторые из последователей Пророка увлекались вином, считая вышеприведенное наставление из Корана неокончательным. То, что Мухаммед сначала колебался в этих вопросах, выясняется из другого текста, в котором последователям Пророка рекомендуется не проводить намаз, когда они пьяны, если не знают заранее, что скажут[162]. Это повеление почти идентично предписанию из Библии[163]. Когда же возникли частые и яростные споры из-за употребления ими вина, последовало решительное осуждение этой практики: «О вы, которые уверовали! Вино, майсир, жертвенники, стрелы – мерзость из деяния сатаны. Сторонитесь же этого, может быть, вы окажетесь счастливыми!»[164] Это – непреложный закон. Малейшее его нарушение преступно. Предписанное законом наказание за употребление вина или спиртных напитков (или даже, по мнению ряда богословов, за попытку попробовать их на вкус), за опьянение другими способами, за обычную выпивку состоит в нанесении виновному 80 ударов хлыстом, если он свободный человек, и 40 ударов, если он раб. Если же преступление совершается открыто в течение дня месяца Рамадан, когда верующие предаются посту, предписана смертная казнь!

Запрет на вино заставлял многих современников пророка медлить с обращением в его религию. Говорят, что из-за этого так поступал до самой смерти знаменитый поэт Аль-Ааша. Человек, проходивший мимо его гробницы (в Манфухе, в Аль-Ямаме) и заметивший, что она влажна, спросил о причине этого. Ему ответили, что молодые люди, все еще считавшие поэта своим собутыльником, пили вино на его могиле и выливали напиток на нее[165].

Тем не менее многие высокочтимые арабы доисламского времени, подобно определенной части евреев и ранних христиан, полностью воздерживались от вина из понимания его вредного воздействия на моральное состояние, на здоровье в условиях жаркого климата и особенно из страха совершить глупые и унизительные поступки. Так, Кайс, сын Асыма, однажды ночью в состоянии опьянения попытался овладеть луной. Он поклялся, что не сойдет с места, пока не схватит ее. Подпрыгнув для этого несколько раз, он шлепнулся лицом наземь. Протрезвев и услышав правду о причине повреждения своего лица, он дал торжественный зарок, что будет всегда воздерживаться от употребления вина[166]. Аналогичные опасения воздействовали на мусульман сильнее, чем религиозные принципы. Халиф Абдель-Малик ибн-Марван получал удовольствие от проведения времени в компании со своим рабом по имени Насиб. Однажды он повелел рабу выпить с ним. Тот ответил: «О, эмир правоверных, я не являюсь твоим родственником, не имею власти над тобой, у меня нет ни высокого звания, ни знатной родословной. Я – черный раб, ты оказываешь мне милости за ум и учтивость. Как в таком случае я должен отнестись к напитку, который лишит меня этих качеств, и как я буду развлекать тебя?» Халиф восхитился этим ответом и простил рабу отказ[167].

В обычае многих мусульманских правителей, как можно сделать вывод из вышеприведенной истории, было приглашение самых ничтожных из своих слуг на негласные попойки, когда отсутствовали более достойные партнеры. Поэты же и музыканты были в таких случаях их самыми активными участниками. Эти две категории лиц, особенно последняя, являются наибольшими приверженцами употребления горячительных напитков. Немного современных арабских музыкантов получают больше удовлетворения от щедрой оплаты своих услуг и простого сладкого шербета, чем от умеренной оплаты и обильного потребления вина и бренди. Многие из них даже считают вино слишком слабым напитком.

Обычно во время попоек хозяин дома и гости облачаются в одежды ярких тонов: красные, желтые и зеленые[168]. Они ароматизируют свои бороды и усы цибетином или вспрыскивают их розовой водой. Серая амбра, алоэ или какие-нибудь иные душистые вещества, помещенные на раскаленные угли в курильнице, распространяют тонкий аромат в помещении, где происходит пирушка.

Очевидно, вино было довольно густым, потому что его нужно было процеживать[169]. Вероятно, вино было сладким и некрепким, поскольку его пили в больших количествах. В общем, это был, возможно, настой из изюма, выдерживавшийся дольше, чем требуется. Обычно он хранился в большом высоком глиняном сосуде, сужавшемся ко дну и называвшемся денн. Обычно его вставляли частично в отверстие в земле, чтобы он стоял прямо. Название сосуда перешло теперь на деревянную бочку. Но первоначально сосуд был глиняным и легко разбивался. Знаменитый святой, Абульхосейн ан-Нури, увидел на реке Тигр судно, перевозившее на своем борту 30 деннов, которые принадлежали халифу аль-Муатадиду. Святой, узнав, что в них вино, взял шест для гребли и побил все сосуды, кроме одного. Когда его привели к халифу, чтобы держать ответ за свой поступок, и халиф спросил: «Кто сделал тебя мохтасибом?»[170] – он смело ответил: «Кто сделал тебя халифом?» – и получил прощение[171].

Деготь использовался арабами, так же как греками и римлянами, для выдерживания вина. Им выстилалась внутренность денна. С этой целью использовались также небольшие глиняные кувшины, амфоры (батыя), сосуды из кожи (батта) или стекла (киннинны). Вино доставлялось на стол в стеклянных кувшинах или кувшинах с вытянутыми горлышками (ибрик). Эти сосуды и чаши помещаются на вышитой скатерти, расстеленной на полу, или на круглый поднос. Ныне им широко пользуются, ставят на невысокую подставку, о которой уже упоминалось, когда речь шла о размещении на столе обычных блюд. Гости рассаживались вокруг, откинувшись на подушки. Либо они садились на диван, а мальчик-слуга или раб подносил им чашу, держа на правой руке богато вышитую салфетку, концом которой они вытирали губы. Емкость чаш, как часто пишут, составляет около пол-литра, чуть меньше английской пинты. Это следует воспринимать буквально или близко к этому. Чаши обычно изготовлялись из граненого стекла, но некоторые – из хрусталя, серебра или золота[172]. Вместе с такими сосудами, кувшинами или кружками выставлялись несколько блюдец или небольших тарелок (нукулдан) со свежими фруктами или сухофруктами (нукл). Гости пользовались веерами и опахалами для отгонки мух, описанными выше.

Следует упомянуть наиболее распространенные и ценимые фрукты в арабских странах.

Первое место занимают финики (беля). Любимыми фруктами Пророка были свежие финики (рутаб) и арбузы. Он ел их одновременно[173]. «Слава, – говорил он, – родственнице фиников – пальме, ибо она сотворена землей, из которой был создан Адам»[174]. Говорят, что Аллах передал это дерево мусульманам в знак особого расположения. Он закрепил за ними все финиковые пальмы, и соответственно арабы завоевывали все страны, где росли эти деревья. А все финиковые пальмы происходили из Хиджаза[175]. У пальмы имеется несколько хорошо известных особенностей, которые превращают ее в символ человеческого существа. Вот эти особенности. Если срезать верхушку дерева, оно погибает. Если срезана одна ее ветвь, на ее месте не вырастает другая[176]. Финики хранятся во влажном и спрессованном состоянии в корзине или кожаном бурдюке. Когда они приготовлены таким образом, их называют аджва. Существует много разновидностей этого фрукта. Его сердцевина (джуммар) ценится за тонкий аромат.

Арбуз (биттих) в соответствии с тем, что было сказано выше, должен занимать второе место. И он действительно заслуживает его. «Кто ест много арбузов, – говорил Пророк, – тому Аллах предписывает тысячу благих дел, оберегает его от тысячи злодеяний и возвышает его на тысячу степеней. Ведь арбуз произошел из Рая». И еще: «Арбуз – еда и напиток, кислота и щелочь, опора в жизни» и т. д.[177]. Очень много сортов этой бахчи.

Банан (моз) – деликатный плод. Пророк провозгласил банановое дерево единственным созданием на Земле, похожим на райские кущи, потому что оно плодоносит и зимой и летом[178].

Гранат (румман) – другой знаменитый плод. Каждый гранат, по словам Пророка, имеет плодоносное семя из Рая[179].

Вот другие наиболее распространенные и ценимые фрукты и плоды: яблоки, груши, айва, абрикосы, персики, инжир, виноград, ююба, слива, грецкий орех, миндаль, фундук, фисташки, апельсины, лимоны, сладкие лимоны, шелковица, оливки, сахарный тростник[180].

Такие фрукты подаются на десерт в сочетании с вином. Но стол не считается накрытым без одного-двух букетов цветов, помещенных посередине.

Хотя арабы обладают далеко не самым совершенным вкусом в оформлении своих садов, они горячо любят цветы, и особенно розы (вард). Халиф аль-Мутаваккиль объявил свое монопольное право на наслаждение розами, утверждая: «Я – султан султанов, роза же царица благоухающих цветов. Поэтому каждая из сторон высоко ценит общение друг с другом». В правление этого халифа розу можно было увидеть только в его дворце. В сезон цветения роз он одевался в облачения розового цвета. Ковры во дворце опрыскивались розовой водой[181]. Говорят, что аналогичную любовь к розам питал один ткач в правление халифа аль-Мамуна. В течение года он постоянно сидел за ткацким станком, не бросая свое ремесло даже в день пятничной молитвы. Но в сезон цветения роз, когда ткач бросал свою работу и предавался по ранним утрам и поздним вечерам винным возлияниям, он давал знать о своих пирушках громкой песней:

Настал чудный сезон! Пришло время цветения роз!

Пей утром вино, пока цветут и благоухают розы!

Когда ткач возобновлял работу, он громко пел:

Если Господь продлит мою жизнь до сезона цветения роз,

                                                                              я снова

буду пить вино по утрам. Если же я умру до этого сезона,

                                                                            то – увы! —

пожалею о розах и вине!

Молю Всевышнего Аллаха, да будет благословенно

                                                                         Его имя, чтобы

моя душа беспрерывно радовалась вечерним весельям до дня

Воскрешения!

Халиф был так изумлен страстью этого человека, что назначил ткачу ежегодную пенсию в 10 тысяч динаров, чтобы тот мог безбедно жить в сезоны цветения роз.

Можно рассказать еще одну историю, иллюстрирующую любовь арабов к розам. Говорят, что Роух ибн-Хатим, правитель в Северной Африке, находился однажды со своей рабыней в апартаментах дворца, когда евнух принес ему в подарок кувшин, полный алых и белых роз. В ответ правитель велел набить кувшин серебром. Рабыня же сказала: «О, господин, ты поступил несправедливо в отношении этого человека. Ведь его подарок двух цветов, алого и белого». Эмир ответил: «Справедливо сказано». Он велел наполнить кувшин серебром и золотом вперемешку (дирхемами и динарами).

Некоторые люди хранят розы круглый год следующим способом. Они берут бутоны роз и помещают их в новый глиняный кувшин. Залепив его горлышко глиной так, чтобы воздух не поступал внутрь, они зарывают кувшин в землю. Когда возникает желание насладиться розами, они вынимают несколько бутонов, которые остаются в неизменном состоянии, опрыскивают их водой и оставляют на короткое время на воздухе. Тогда бутоны распускаются и благоухают так, будто их только что сорвали[182].

Роза имеет даже магическое значение. Ибн-Кутейба рассказывает, что в Индии выращивают розы, на лепестках которых начертано: «Нет Бога, кроме Аллаха»[183]. Я же обнаружил более любопытный рассказ об этих магических розах. Человек, утверждавший, что видел такую розу, сообщил: «Я бывал в Индии и видел в одном из ее городов огромную благоухающую розу, на которой было начертано белыми буквами: «Нет Бога, кроме Аллаха. Мухаммед – пророк Его. Абу-Бекр – праведник из праведников. Омар – проницательный из проницательных». Я усомнился в том, что это было нерукотворно, поэтому взял один из нераспустившихся бутонов. Но и в нем была та же надпись. В других бутонах – то же самое. Жители той местности поклонялись камням и не верили во Всемогущего Бога[184].

На улицах Каира торговцы розами кричат: «Колючая роза, она благоухает потом Пророка!» Здесь содержится ссылка на чудо, о котором рассказывал сам Мухаммед. «Когда я возносился на Небеса, – говорил он, – несколько капель моего пота упали на землю. Из них выросли розы. Кто бы ни почуял мой запах, пусть наслаждается запахом розы». В другом предании говорится: «Белая роза создана из моего пота в ночь Мираджа[185]. Красная же роза сотворена из пота Джебраила[186]. Источником происхождения желтой розы стал пот аль-Бурака»[187]. Персы особенно восторгаются розами. Их рассыпают ковром или ложем во время пирушек.

Имеется, однако, цветок, превозносимый выше розы. Это – египетская резеда[188]. «Первой из благоухающих цветов на этом и другом свете, – говорил Мухаммед, – является резеда». Данный цветок Пророк любил больше всех других[189]. Я разделяю вкус Пророка. Такой цветок, произрастающий кустами, напоминает немного сирень. У него тонкий аромат. Но на основе записей различных преданий мусульманин может предпочесть с чистой совестью любой из двух цветков, упомянутых ниже.

О фиалке (банафсадж) Пророк говорил: «Превосходство экстракта фиалки над всеми другими экстрактами такое же, как мое превосходство над всеми остальными творениями. Он прохладен летом и греет зимой». В другом предании говорится: «Превосходство фиалки – это превосходство ислама над всеми другими религиями»[190]. Из концентрата сахара и фиалки приготовляется изысканный шербет.

Мирт (ас или нарсин) равноценен фиалке. «Адам, – говорил Пророк, – был изгнан из Рая из-за трех вещей. Из-за мирта, аромат которого превосходит аромат всех благоухающих цветов на свете. Из-за пшеничного колоса, который дает лучшую пищу на земле. Из-за прессованных фиников, которые являются лучшими плодами на земле»[191].

Пионы[192] монополизировал для собственного удовольствия Ноаман ибн-аль Мундхир (современник Мухаммеда, эмир Аль-Хиры), как поступил позже с розой аль-Мутаваккиль[193].

Другим цветком, которым восхищаются и который прославляют на Востоке, является левкой (мансур или хири).

Имеется три его вида. Наиболее ценится левкой желтого или золотистого цвета, который днем и ночью источает тонкий аромат. Далее идут багровые и других темные цветы, которые пахнут только ночью. Наименее ценится белый левкой, который не дает запаха. Желтые левкои – символ отвергнутой любви[194].

Высоко ценятся нарциссы (нарджис). Гален говорит: «Тот, у кого два куска хлеба, пусть отдаст один нарциссам. Ведь хлеб – пища для тела, а нарцисс – пища для души». Аналогичного мнения придерживался Гиппократ[195].

Нижеследующие цветы завершают перечень прославляемых видов этих растений, ароматы которых способствуют усилению восторгов от вина. Это – жасмин, эглантерия, цветки горького лимона, лилия, базилик, чабрец, ямайский перец, ромашка, кувшинка, лотос, цветок граната, мак, проскурняк, шафран, лен, цветки разных видов бобовых и лимона[196].

Букет цветов, символизирующий грациозную женщину, значительно выигрывает в очаровании, когда к нему добавляется ветка восточной ивы[197].

Но я перечислил еще не все из того, что повышает удовольствие от восточной пирушки. Для чего виноградный сок, когда не звучит музыка? «Вино – тело, музыка – душа, радость – их детище»[198]. Надо удовлетворить все пять чувств. По этому поводу арабский участник пирушки, у которого, видимо, не было ничего, кроме вина, восклицал: «Эй! Дай мне вина и скажи: это – вино».

Ведь вино воздействует на его зрение, обоняние, вкус и осязание. Желательно, однако, чтобы и слух был удовлетворен[199].

Пророк отвергал музыку почти так же решительно, как и вино. «Пение и слушание песен, – говорил он, – способствуют росту лицемерия в душе подобно тому, как вода способствует прорастанию зерна»[200]. Он объявил музыкальные инструменты наиболее сильными средствами, при помощи которых шайтан искушает человека. Музыкальный инструмент является муэдзином дьявола, зовущим людей к почитанию злого духа. Для иллюстрации лицемерия тех, кто привержен музыке, приводят такую историю. Одного нетрезвого молодого человека с лютней в руках привели вечером к халифу Абдель Малику, сыну Марвана, который, указывая на инструмент, спросил, что это такое и для чего служит эта вещь. Юноша не отвечал. Тогда халиф адресовал свой вопрос тем, которые стояли рядом с юношей. Те тоже молчали, пока самый смелый из них не сказал: «О, эмир правоверных, это – лютня. Ее делают из фисташкового дерева, которое делят на тонкие слои, затем склеивают их воедино и прикрепляют к основе струны. Когда прекрасная девушка тронет их, они издают звуки более пленительные, чем те, которые производят капли дождя, падающие в пустыне. И пусть возьмут от меня жену тройным разводом, если каждый человек в этом собрании незнаком с этим инструментом и не знает его так же хорошо, как я. Ты – первый среди них, о эмир правоверных». Халиф рассмеялся и велел отпустить молодого человека[201].

С последним высказыванием Пророка относительно шайтана связана еще одна история об Ибрагиме аль-Мосили, отце Исхака, которую он сам рассказывал о себе. Надо сказать, что отец и сын были известными музыкантами. Даю перевод этой истории в некотором сокращении. «Я попросил ар-Рашида, – рассказывает Ибрагим, – позволить мне провести день со своими женщинами и братьями. Он дал мне две тысячи динаров и предоставил день отдыха для меня в следующую субботу. Я позаботился о том, чтобы приготовили мясо, вино и прочие продукты, а также велел дворецкому закрыть дверь и никого не впускать. Однако, пока я сидел в комнате, где мои слуги выстроились передо мной полукругом, вошел и приблизился ко мне один шейх. Это был почтенный, достойный и приятный лицом старик. Он носил короткие хуффы[202]. На нем были две мягкие накидки, на голове – калансува (шапка особой формы). В руке шейх держал посох с серебряным набалдашником. От его одежды исходил тонкий аромат. Меня переполнял гнев из-за того, что дворецкий впустил незнакомца, но на приветствие старика в весьма обходительной манере я ответил подобающим образом и пригласил его присесть. Тогда шейх начал рассказывать мне предания, истории о войне, декламировать стихи. Мой гнев улегся. Мне показалось, что слуги не осмелились бы впустить его, если бы не были очарованы его учтивостью и обходительностью. Я спросил, не желает ли он отведать мяса. Он не пожелал. «А вина?» – спросил я. «Да», – ответил он. Мы выпили по полной чаше, и он сказал: «О, Ибрагим, не дашь ли ты нам послушать некоторые образцы искусства, в котором ты превзошел людей своей профессии?» Меня разозлили его слова, но я сдержался, взял лютню и стал играть и петь. Он же хвалил меня: «Ты отлично поешь, Ибрагим». Я разозлился еще сильнее и подумал про себя: «Он не довольствуется тем, что пришел сюда без разрешения и попросил меня спеть. Он кличет меня по имени и ведет себя недостойно». Старик же продолжил: «Не исполнишь ли ты нам что-нибудь еще? Если согласишься, мы тебя вознаградим». Я снова взял лютню и запел с особым старанием в связи с его замечанием о вознаграждении. Шейх пришел в восторг и молвил: «Ты прекрасный исполнитель, о маэстро Ибрагим, – затем добавил: – Не позволишь ли ты спеть своему покорному рабу?» – «Как хочешь», – ответил я, но не придал значения его желанию спеть после меня. Старик взял лютню и заиграл. О, Аллах, я подумал, что лютня в его руках заговорила на прекрасном арабском языке. Он запел стихи:

В моем сердце – рана! Кто даст мне взамен другое сердце без раны?

Рассказчик был поражен. Он онемел от восторга и сидел не шелохнувшись. А этот странный шейх, после очередного исполнения, научил рассказчика играть чарующую мелодию (которой впоследствии тот привел в восторг своего покровителя, халифа) и исчез. Ибрагим схватился в тревоге за меч. Он изумился еще более, когда обнаружил, что привратник не видел, входил ли в дом незнакомец или покидал его. Однако привратник слышал голос незнакомца за стенами дома, сообщивший, что он был Абу-Мурра (шайтан)[203].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.