Глава 10 ТЮРЕМНАЯ ЖИЗНЬ

Глава 10

ТЮРЕМНАЯ ЖИЗНЬ

Московский Бутырский тюремный замок строился с 1779 по 1804 год, по проекту знаменитого архитектора Матвея Казакова, автора старого корпуса Московского университета, Нелидовского дворца, Сената. Кирпичные корпуса тюрьмы были возведены на месте небольшого деревянного острога, где еще при Петре Первом содержались участники Стрелецкого бунта. В дореволюционной России Бутырка была центральной пересыльной тюрьмой. Среди ее узников – Емельян Пугачев, именем которого впоследствии была названа угловая башня, революционеры-народовольцы, участники восстания 1861–1863 годов в Польше, Белоруссии и Литве, будущий председатель ВЧК Дзержинский, большевик Ольминский, эсер Савинков, великие князья – родственники расстрелянного Николая Второго, нарком НКВД Ягода, маршалы Тухачевский, Блюхер, шведский дипломат Валленберг, писатели Варлам Шаламов и Александр Солженицын.

В конце восьмидесятых годов за Бутыркой закрепилась репутация одного из самых беспредельных следственных изоляторов Российской Федерации. В настоящее время СИЗО № 2 является одним из самых переполненных в центральном регионе России. По санитарным нормам ГУИН МВД на каждого арестанта в СИЗО полагается 4 квадратных метра площади камеры. Но в Бутырке на сегодняшний день реальная норма – менее одного квадратного метра на человека, то есть там содержится более 7 тысяч арестантов при норме 1400.

Вот уже два месяца, как Цируль находился в следственном изоляторе Бутырки. И сейчас, глубокой ночью, сидя на своей шконке у окна, Цируль не спал. Не оттого, что в камере работал телевизор. Нет, телевизоры работали почти круглосуточно. Братва смотрела все передачи подряд.

Все мысли старого вора были о воле. Хотя сейчас, в два часа ночи, все в камере спят, за исключением четырех человек, которые с большим вниманием смотрят телевизор, Цируль решил написать записки-малявочки на волю. Он протянул руку к тумбочке, стоящей около кровати, чтобы достать блокнот с ручкой. Ручка упала. Смотрящие телевизор тут же повернули голову к Цирулю.

Один из них с приветливой улыбкой спросил:

– Павел Васильевич, не мешаем? А то, если скажешь, тут же выключим ящик.

Цируль отрицательно покачал головой.

– Да нет, гуляй, братва, – коротко ответил он и поднял с пола упавшую ручку. Ему предстояло написать три малявы на волю, которые потом он должен передать через адвоката, визита которого ожидал завтра.

Первая предназначалась старому корешу Цируля, известному вору в законе Робинзону Арабули, по кличке Робинзон, который, как и Захаров, отбывал наказание в Бутырке и сидел недалеко от него. Цируль дрожащей рукой вывел короткое приветствие:

«Робинзон, привет от посылаю готовую на сто кубов. Дербани там сам как сможешь». (Записка подлинная, с соблюдением орфографии.) («Кубом» заключенные называли один миллилитр жидкого наркотического вещества, а слово «дербануть» означает разделить дозу между заключенными. – Автор.)

Вторая малява предназначалась одному из приближенных Цируля, который накануне сообщил ему через адвоката, что в усадьбе, которая расположена рядом с виллой Цируля, хранился целый арсенал оружия: огнемет «шмель», автоматы Калашникова и два «кипариса», ручные гранаты.

Сразу же после ареста Цируля этот приближенный немедленно вывез все в неизвестном направлении и по секретной почте, через адвоката, послал маляву Цирулю с рапортом о проделанной работе. Однако такое известие отнюдь не обрадовало Цируля, и сейчас он сочинял грозный разнос за такое самоуправство.

«Какое имел право брать железки без спроса? Когда я тебе велел без спроса брать эти сурьезные вещи? А? А потом люди должны думать, что ты испачкал их».

Цируль не случайно написал такую грозную записку. Он прекрасно знал законы и понятия уголовного мира, знал, что в случае дальнейшего движения этого оружия «шухера», братва может готовить ему предъяву по поводу того, что оружие было запаленным, то есть ранее использовалось. Поэтому он и устроил разнос своему подопечному.

Третья малява предназначалась Розе, его жене. Покончив с приветствиями осиротевшей в одночасье семье, Цируль затянулся и приступил к главному. Он стал выводить на листке неровные строчки.

«Они, эти мусора, здесь Богу молятся, рады, чтобы увидеть твоего Васильича, чтоб потом сказать: я, мол, самого Пашу видел. А ты дай (денег), не обыщут, до меня и так ни один не дотронется, не додумается обшманать».

Об отношении к себе работников следственного изолятора Цируль писал чистую правду. Действительно, он был достаточно тонким психологом и видел, как многие конвоиры, корпусные, оперативные работники с трепетом смотрели, когда он проходил по коридору, бросая на него взгляды, полные уважения.

А вчерашний вызов к лейтенанту-воспитателю просто позабавил его.

Должность воспитателя была при любом следственном изоляторе, вне зависимости от того, что контингент был взрослый и серьезный, умудренный большим жизненным опытом. Как ни странно, должность воспитателя полагалась и тут.

В корпус, где находился Цируль, недавно зачислили воспитателем молодого лейтенанта, который закончил один из педагогических институтов и был призван в Вооруженные силы. Однако каким-то образом этому лейтенанту удалось, вероятно, с помощью знакомых, устроить перевод во внутренние войска.

Он был зачислен в штат следственного изолятора Бутырки. А поскольку имел педагогическое образование, то тюремное начальство, узнав об этом, предложило ему должность воспитателя в одном из корпусов.

Вызов Цируля к воспитателю позабавил всю камеру. Цируль сам по этому поводу отпустил шутку, и вся камера дружно смеялась. Цируля, в возрасте пятидесяти семи лет, с двадцатью годами отсидки, с семью ходками вызывать к какому-то молодому безусому лейтенанту!

– Перевоспитывать будет! – под общий хохот пошутил Цируль.

На самом же деле вызов Цируля к воспитателю имел совсем другую цель, которой не знал даже сам лейтенант.

Лейтенант зашел в камеру Цируля в шесть часов вечера, когда рабочий день для работников следственного изолятора практически заканчивался. Он зашел вместе с корпусным. Войдя в камеру, он огляделся.

Обитатели камеры вместе с Цирулем внимательно смотрели на него. Лейтенанту было на вид около тридцати лет. Светловолосый, худощавый, в круглых очках с толстыми стеклами. Оглядев камеру, лейтенант сделал неуместное замечание, на которое братва никак не отреагировала.

Затем он перевел взгляд на Цируля и неожиданно обратился к нему:

– А вас, заключенный Захаров, попрошу следовать за мной.

– Зачем еще? – недовольно спросил Цируль лейтенанта.

– Попрошу не пререкаться! – сказал лейтенант строго.

Сокамерники Цируля внимательно следили за дальнейшим развитием происходящего. Цируль почувствовал это. Ему нужно было держать марку вора в законе и, прежде всего, показать перед сокамерниками его воровское превосходство над этим ментом.

Цируль медленно слез со шконки, так же медленно всунул ноги в ботинки и совершенно равнодушно направился к двери. Конвоир и лейтенант продолжали стоять. По тюремным правилам, Цируль должен был заложить руки за спину, скрестив их, и в сопровождении конвоира направиться по указанию тюремного начальника.

Однако Цируль шел совершенно раскованно, так называемой блатной походкой, характерной для зэков, не в сторону дверей, а в сторону дальняка, где располагался туалет. Он медленно подошел, расстегнул штаны и мощной струей помочился, издав при этом пару соответствующих моменту звуков. Братва восприняла это на «ура». Еще бы – по всем канонам криминального мира он показал свое презрение к тюремному начальству! А это было достаточно неожиданным. Неважно, хотел ли Цируль в это время мочиться, дело не в этом. Главное, он оказался на высоте. Многие из заключенных давились со смеха, другие с трудом сдерживали улыбки, чтобы не вызвать гнев тюремного начальства.

Лейтенант ничего не понял, а конвоир, стоящий рядом с ним, тоже заулыбался, но прихлопнул рукой рот, скрывая улыбку. Затем Цируль вышел, помыл руки, медленно подошел к своей шконке, тщательно вытер белоснежным полотенцем руки. После этого он сказал:

– Куда идти, вертухай?

Конвоир заморгал глазами. Лейтенант будто опомнился, что теперь очередь за ним.

– Ко мне в кабинет, – сказал он и пошел впереди.

Сокамерники провожали Цируля негромким улюлюканьем, показывая этим свое восхищение и высказывая своеобразные тюремные комплименты, которые были понятны только ему и им.

Пройдя по коридорам через несколько тюремных отсеков, Цируль оказался в небольшом кабинете воспитателя.

Кабинет был крохотный, скромно обставленный. Деревянный стол под зеленым сукном, два деревянных стула, стоящих рядом, какой-то допотопный шкаф с застекленными дверцами, портрет Дзержинского на стене.

Цируль осмотрелся и медленно присел на стул. Лейтенант сел рядом, пододвинул ему стеклянную пепельницу и пачку сигарет. Цируль посмотрел – это были сигареты «Ява».

– Курите, Захаров, если хотите, – предложил лейтенант.

Но Цируль покачал головой и достал из своего кармана пачку «Мальборо» с очень дорогой зажигалкой. Достав сигарету из пачки, прикурив, он затянулся и выпустил большое облако дыма в сторону лейтенанта. Тот как-то неловко замахал рукой, разгоняя дым, и начал беседу.

– Я вас, Захаров, пригласил не случайно. Я прекрасно понимаю, что перевоспитывать вас и уговаривать встать на путь законопослушного гражданина, наверное, уже поздновато.

Цируль, улыбнувшись, кивнул.

– Поэтому, – продолжал лейтенант, – я хотел просто с вами побеседовать о тюремной жизни.

– О тюремной жизни? – переспросил Цируль. – А что нового ты мне можешь сказать о тюремной жизни, лейтенант?

– Да нет, я хотел бы вам рассказать историю тюрем России, если, конечно, вам это будет интересно.

Цируль опять внимательно взглянул на лейтенанта. «Интересно, – подумал он, – какую цель преследует он? Зачем мне его история? Я сам знаю все не хуже его. Сколько зон, крыток за двадцать лет облазил».

Но лейтенант, взглянув на Цируля, вероятно, тоже понял недоуменный взгляд и решил уточнить:

– В общем, дело в том, что я собираюсь писать диссертацию об исправительно-трудовых учреждениях России. Вот, так сказать, решил, Павел Васильевич, с вами обменяться опытом. Я вам немного из теории, а вы мне – из практики, где были, как и что. Если, конечно, вы не возражаете, – добавил лейтенант.

– А чего мне возражать? – улыбнулся Цируль. – Валяй, читай лекцию!

– Какая уж лекция, – сказал лейтенант, – просто беседа. Вы же не знаете, наверное, Павел Васильевич, что уголовно-исправительной системе скоро будет сто двадцать лет. И это как бы профессиональный праздник тюремщиков.

– Во-во, – улыбнулся Цируль, – всенародный юбилей! А что, может, красную дату в календаре заделаете?

Но лейтенант, словно не обращая внимания на подколы Цируля, продолжал:

– Наверное, в России не найдется человека, которого не затронула бы эта система – либо его самого, либо его родственников. – Лейтенант сделал паузу и продолжал, бросив короткий взгляд в свою тетрадку-конспект. – Вопреки всем переменам, традиции ГУЛАГа живы, и тюремно-лагерное население России постоянно растет. По сравнению с дореволюционными временами оно увеличилось в десять раз. Еще в 1879 году 27 февраля по старому стилю в тогдашнем царском МВД появилось Главное тюремное управление, а до этого, Павел Васильевич, централизованным управлением исполнения наказаний занимались царские губернаторы… С этого момента стали действовать единые правила поведения заключенных, а за их нарушение установлены наказания.

– Какие наказания? – с интересом переспросил Цируль.

– Ну, например, такие, как розги, – продолжил лейтенант. – Тогда полагалось до пятидесяти ударов, помещение в карцер на срок до одного месяца, перевод на хлеб и воду. Широко практиковались пытки голодом.

– И чего? – сказал Цируль. – Пытки голодом разве сейчас отменены?

Лейтенант сделал паузу.

– Формально они были отменены в конце восьмидесятых годов, но фактически…

– А фактически – действуют до сих пор, – досказал за него Цируль.

– А вы знаете, Павел Васильевич, – неожиданно сменил тему лейтенант, – сколько лет нашей Бутырской тюрьме?

– Около ста, по-моему, – сказал Цируль.

– Да, она была построена еще в XVIII веке и последний раз реконструировалась более ста лет назад. Очень много известных людей, революционеров сидели в нашей тюрьме. – И лейтенант, бросив взгляд на портрет Дзержинского, продолжил: – И Дзержинский.

– И я, Паша Цируль, – улыбнувшись, добавил Цируль. – Ладно, лейтенант, хватит базарить, старый я для твоей лекции и агитки, которую ты в отношении меня замутил.

Тут неожиданно дверь кабинета открылась, вошел мужчина плотного телосложения, лет сорока пяти, на погонах которого Цируль увидел два просвета и большую звезду. Это был майор.

Он вошел и протянул руку лейтенанту. Тот привстал и, будто оправдываясь, сказал:

– Вот, проводим беседу с заключенным Захаровым по истории уголовно-исполнительного наказания России.

– Ну и что? Как он? – спросил майор. – Как ему твоя лекция, лейтенант?

Тот растерянно пожал плечами, показывая, что не имеет точного ответа на поставленный вопрос. Майор прекрасно это понял:

– Ладно, лейтенант, давай прервись пока, а я с этим заключенным хочу побеседовать на тему оперативного характера. Пошли, – обратился он к Цирулю, – поговорим в моем кабинете.

– Товарищ майор, – неожиданно сказал лейтенант, – а кто его обратно в камеру поведет? Ведь карточка на мое имя выписана.

– Вот ты и поведешь, – сказал майор. – Зайди ко мне минут через двадцать, заберешь его.

Цируль медленно вышел из кабинета лейтенанта.

– Куда идти-то? – спросил он.

– Прямо по коридору и направо, – ответил майор.

Они прошли несколько метров. Перед входом в кабинет Цируль увидел надпись «Спецчасть». Майор, увидев удивленный взгляд Цируля, сказал:

– Да не волнуйся ты, Павел Васильевич, это не мой кабинет. Мы тут с тобой только разговаривать будем. Мой кабинет совсем в другом месте расположен.

– А чего мы тогда шифруемся, майор? – раздраженно сказал Цируль.

– А сейчас мы с тобой разговор начнем, ты и поймешь все, – ответил майор. – Проходи, садись, Павел Васильевич.

Цируль вошел и сел на стул, заранее приготовленный. Тем временем майор подошел к подоконнику, на котором стоял японский пластмассовый чайник, где уже кипела вода.

– Ну что, чайку сгоняем? – спросил майор. – Не откажешься, Павел Васильевич? Или, может, тебе лучше лекцию продолжить об исправительно-трудовом наказании, которую лейтенант начал?

– Да нет, майор, давай лучше чайку зачифирь, – ответил Цируль.

– Я тоже так думаю. – Майор взял стакан, налил туда хорошо заваренного чаю и протянул Цирулю. Потом подошел к столу, достал из ящика шоколадку и пододвинул ее к Паше.

– Курить-то можно? – спросил Цируль.

– Конечно, кури, – улыбнулся майор.

Цируль снова достал пачку «Мальборо», затянулся и отпил немного чаю.

– Ну что, Павел Васильевич, наверное, не ожидал такой встречи?

– А чего не ожидать? Работа у вас такая – нас перевоспитывать. Давай, майор, валяй. Или что, вербовать будешь?

– Боже упаси! – майор покачал головой. – Это не входит в мои обязанности. Наоборот, хочу предложить тебе услугу, – неожиданно сказал он.

– Услугу? – переспросил Цируль.

– Да. – И, наклонившись к уху Цируля, майор сказал: – Павел Васильевич, вижу, ты сильно переживаешь за свое семейство – за жену, за ребеночка, который остался на воле.

– Тебе-то какое дело? – выпустив облако дыма, резко проговорил Цируль.

– Мне-то, собственно, то, что помочь я хочу.

– Каким же образом?

– Хочешь, – продолжил майор, – принесу тебе телефон или рацию?

– А тебе интерес какой? – удивился Цируль.

– Небесплатно, Павел Васильевич.

– А почему я должен тебе верить?

– А почему бы и нет? – улыбнулся майор. – Ведь я рискую, а не ты. Ну, отберут у тебя эту рацию – тебе какой риск? Никакого. А я рискую своими погонами.

– А за что ты рисковать будешь?

– Я же сказал – небесплатно.

– И сколько это будет стоить?

– Что тебе, Павел Васильевич, о таких мелочах думать! Я с твоими родственниками сумму оговорю. Она достаточно скромная для твоих масштабов. Ну так как мы порешим? – спросил майор.

– А почему все-таки я должен тебе верить? – вновь спросил Цируль. – Чем ты докажешь, что не готовишь мне подлянку?

Майор сделал паузу и быстрым движением полез в ящик стола, откуда недавно доставал шоколад.

– Вот чем докажу тебе, Павел Васильевич, свое расположение. – Он достал небольшую картонную папку, на которой было крупно написано «Личное дело заключенного», а наверху знакомая аббревиатура «МВД», «Главное управление исполнения наказания г. Москвы, изолятор временного содержания 48/2».

– Вот, – сказал майор, – мое единственное доказательство моих намерений. Дам тебе почитать, – и майор, раскрыв папку, протянул первый листок Цирулю.

Это было не что иное, как рапорт должностного лица на имя начальника следственного изолятора: «Довожу до Вашего сведения, что в камере № 51 следственного изолятора № 2 содержится неоднократно судимый вор в законе Р. Арабули, по кличке Робинзон. Павел Захаров, также ранее судимый, по кличке Цируль, через отбывшего по приговору суда Иванова сбыл Арабули 2,2 грамма ацетилированного опия. Наркотик был упакован в записку, адресованную Робинзону. Записка изъята и приобщена к делу в качестве вещественного доказательства».

Затем майор, увидев, что Цируль прочел этот рапорт, быстро перевернул листок. Цируль увидел, что к делу действительно приобщена его малява, которую он отправил Робинзону.

– Вот такие наши доказательства, Павел Васильевич.

Цируль сидел в недоумении.

– Я показал тебе секретную информацию. Больше скажу – несмотря на то, что дело в отношении тебя за распространение наркотиков будет в ближайшее время возбуждено, сейчас тюремное руководство следственного изолятора этого не делает, чтобы установить, кто из тюремщиков тебе помогает в этом деле. Поэтому, Павел Васильевич, – майор сделал паузу, – я считаю, что будет справедливо считать это сообщение о рапортах и записках моим доказательством расположения к тебе. Или ты думаешь по-другому?

– Что я думаю – это мое дело, – ответил Цируль. – Но бумажки серьезные. Ну что, давай попробуем, в самом деле. Что от меня нужно?

– От тебя ничего не нужно. Просто мой человек, – продолжил майор, – и естественно, ты понимаешь, что это будет девушка, позвонит твоей Розе, они встретятся. А дальше все остальное. Они обо всем конкретно договорятся. Ты, в свою очередь, отпиши Розе записочку, – и майор протянул Цирулю листок бумаги с ручкой. – Черкани, что человек от тебя придет по этому вопросу.

Цируль взял листок и быстро стал писать:

«В понедельник заезжай к Гришке и Славке. И возьми трубку (телефонную), и отдай ее с Игорьком. Ясно? Не забудь зарядное устройство».

Как только Цируль закончил писать маляву, майор тут же сказал ему:

– Да, Павел Васильевич, напиши номер телефона, где Розу можно найти.

Цируль удивленно посмотрел на него:

– А что, вы не знаете?

– Мы ж не сыскари, а стражники, – улыбнулся майор.

Цируль быстро написал номер телефона.

– И еще, никому об этом не говори!

– А как же я телефоном пользоваться буду? В камере-то сколько людей сидит! Заложат. Ведь наверняка там ваши наседки есть!

Майор улыбнулся. Но в отношении стукачей, которых на тюремном сленге называли наседками, он Цирулю ничего говорить не стал.

– Очень просто. Будешь вызывать одного вертухая, это мой человек. А вертухай будет ко мне тебя доставлять. От меня и будешь звонить.

– А чего тогда мне с мобильника звонить? Почему бы мне сейчас с твоего телефона не позвонить? – И он показал на стоящий на столе аппарат.

– А ты думаешь, наши телефоны «контора» не слушает? Вот и запалимся с тобой на пару. Потом вместе будем сидеть, друг другу малявки гонять, – улыбнулся майор, одновременно постучав по деревянной крышке стола рукой. – Ну что, Павел Васильевич, договорились?

– Лады, – коротко согласился Цируль.

– Я думаю, мы не будем с тобой дальше чаи гонять, – сказал майор.

Через две минуты дверь открылась, вошел лейтенант.

– Разрешите, товарищ майор?

– Заходи! – сказал майор и, сделав сильный выдох, обратился к Цирулю. – Так что идите, заключенный Захаров, и подумайте о своем поведении! – Майор показал лейтенанту, что проводил разъяснительную беседу.

Цируль нехотя встал, затушил недокуренную сигарету в пепельнице и вышел в коридор с лейтенантом. Пока он шел до камеры, он понял, насколько хитер и осторожен этот майор.

Сам он решил не вызывать к себе Цируля – мало ли? В случае чего, если запалится, он вообще не при делах. Вот лейтенанта, видимо, и заставил вызвать Цируля на эту дурацкую беседу по истории тюремного наказания в России. Лейтенант шел молча, не пытаясь ни о чем говорить…

В камере Цируль задумался. С одной стороны, такая услуга майора была странной и подозрительной. Но, с другой стороны, немного поразмыслив, Цируль пришел к мысли, что для него тут никакого риска нет. В конце концов, рискует майор. А что касается так называемого снятия информации, если менты задумали пеленговать его радиоразговоры, то Цируль намерен вести разговоры только на семейно-бытовые темы, а серьезных дел не касаться. Для этого существуют малявы, которые он переплавлял через дороги и ноги, что на тюремном языке обозначало нелегальный способ переправки.

Майор не обманул. Через пару дней в камеру к Цирулю заглянул новый вертухай и, вызвав его, провел Пашу в кабинет, где уже сидел улыбающийся майор. Тот первым протянул руку Паше, поздоровался. Затем, выдвинув ящик стола, глазами показал на его содержимое.

На дне ящика лежал мобильный телефон, рядом – зарядное устройство. Майор посмотрел на часы и сказал:

– Тебе десяти минут хватит?

Цируль утвердительно кивнул. Майор вышел из кабинета. Паша быстро набрал номер телефона. На другом конце услышал голос своей Розы.

Цируль был очень рад, что услышал наконец родной голос, узнал последние новости. Но вскоре настроение испортилось, когда он узнал, что за эту услугу майор вытащил с Розы аж десять тысяч баксов.

– Что ты делаешь? – ругался Цируль в трубку. – Она и тысячи не стоит, такая услуга!

Закончив разговор, он сделал еще пару звонков своим друзьям-подельникам. Вскоре в дверь заглянул майор. Цируль ничего ему не сказал и выключил трубку.

– Ну как? – спросил майор.

Цируль сказал:

– Нормально.

– Слушай, Павел Васильевич, – обратился к нему майор, – тут такое дело. Я не исключаю возможности, что телефон все-таки может быть перехвачен. Поэтому, если хочешь, пусть твои кенты, – майор сделал паузу, – ну, твои дружки, подъезжают на тачках вечерком к изолятору, и пусть Роза рацию принесет, по рации и общайтесь. Есть такие рации, – и он взял листок бумаги, на котором написал название рации, – которые фиксируют милицейский перехват. Нам такая штучка очень пригодится. Как думаешь, Павел Васильевич?

Цируль понял, что майор почувствовал, что Паша недоволен той суммой, которую он заломил за услугу, и теперь пытается оправдаться перед ним, предложив пронос рации. С одной стороны, это было удобно. По рации общаться безопаснее, чем по телефону, так как телефон мог работать в тюрьме только в том случае, если его поднести к окну. Рация же дает возможность разговаривать и в глубине комнаты. Это устраивало Цируля.

– Ну что, даешь согласие? – допытывался майор.

Цируль согласно кивнул.

Через пару дней у Цируля была портативная рация марки «ALINCO». Когда состоялся второй сеанс радиосвязи, Цируль вновь получил от Розы неприятное известие. Оказывается, майор решил по-крупному развести законника и за пронос рации потребовал тридцать тысяч долларов.

До законника дошло, что под разными предлогами под его освобождение получают лавэ самые неожиданные люди.

Цируль был в бешенстве. Он немедленно отправил своей супруге грозное «письмо»:

«Хоть рубль дашь без меня, я отрублю тебе руки. Я твою свободу. Мама, я заклинаю тебя и твое здоровье, скажи, не послушают – убью всех. Твой П.».

Цируль задумался. Из разговора с Розой он узнал, что майор действует через одну из молодых женщин, постоянно приходящую на связь с ней. Он же через Розу понял, что эта женщина сама имеет достаточно серьезные связи, хотя и выполняет роль связной.

И он решил действовать через эту женщину напрямую, тем самым отметая майора, который так беззастенчиво разводит его на большие бабки. Поэтому он тут же написал продолжение записки:

«Эту девочку не бросай. У них ноги серьезные. Попробуй с ней сходить в ресторан и взять с собой ноги, поняла?»

Цируль рассчитывал, что его жена, а также его дружки смогут выйти на контакт с этой женщиной, и тогда майор будет им не нужен, так как у него была полная уверенность, что у женщины есть люди, которые все это организовывают. А майор – так, посредник. Цируль чувствовал это нутром загнанного волка, натренированным за многолетнюю лагерную жизнь.

Угрожающие послания Цируля возымели свое действие.

Цируль почувствовал это через пару дней, так как за ним вновь пришел конвоир и привел его в знакомый кабинет, где обычно проходили сеансы радиосвязи. Однако в кабинете никого не было. Конвоир открыл ящик и протянул Цирулю полиэтиленовый пакет. Там лежали портативная станция и мобильный телефон без зарядного устройства.

– Бери, это тебе! – сказал конвоир. – Просили передать.

Цируль все понял. Вероятно, его записка возымела эффект и майору было отказано в дальнейшем получении денег. Потому он решил «свалить», отойти от дела. Теперь, возвращая телефон и радиостанцию без зарядного устройства Цирулю, майор рассчитывал на то, что все равно рано или поздно Цируля в камере вычислят и тогда тот пожалеет о сделанном.

Цируль молча взял пакет и вышел из кабинета. Конвоир довел его до камеры. Там у Цируля не было возможности позвонить или выйти на связь, так как он рисковал потерять сразу все. Поэтому Цируль спрятал принесенное в укромное место, на дно тумбочки, прикрепив все фирменным пластырем.

Через несколько дней за Цирулем вновь пришли конвоиры. На сей раз его вызывали на допрос к следователю. Цируль не первый раз ходил на допрос. Вначале следствие в основном крутилось возле использования им поддельных документов.

Но потом Цируль почувствовал, что это обвинение начинает пробуксовывать. Вероятно, прокуратура не поддерживала обвинения по этой статье. И следователи стали делать упор уже на незаконное ношение оружия, на тот злополучный «ТТ», который «нашли» в подкладке его пальто на Шаболовке, 6.

Но и тут, вероятно, у следователя возникли большие трудности, поэтому на сегодняшнем допросе следователь очень подробно пытался своими специфическими вопросами, а если выражаться тюремным языком – «подлянкой» – подловить Цируля. Но Цируль был начеку. После допроса он отчетливо понял, что ему нужно сейчас делать. Нужно менять показания, отметать от себя эту волыну.

Вернувшись в камеру, он сел и, достав из тумбочки тонкую ученическую тетрадь зеленого цвета, стал писать корявым почерком:

«Нужно срочно послать Игорька в прокуратуру, но обязательно с адвокатом, и пусть грузится. Пусть скажет, что мы были в бильярдной, я смотрел какую-то картину, а он что-то клеил. После сильных криков и стрельбы буквально за минуту ворвались солдаты в масках, и он видел, как мне ударили в голову автоматом и я упал. В следующую минуту после крика «Ложись» его тоже накрыли и вырубили. Когда он очнулся в компьютерной на полу, они его облили водой, и он на столе увидел два своих пистолета – один газовый, а второй «ТТ», который купил на рынке на Дмитровском шоссе, у молодых ребят, за 500 долларов. А купил после того, как в доме взорвали взрывчатку. Понял? Номер этого «ТТ» РАО 03668. Это тот самый, который у меня отняли. Они обязательно спросят, а видел ли кто у тебя эту волыну? Ты скажи, что один раз разбирал в компьютерной и вошли Володя с Соней поиграть. Они видели его разобранным на столе. Когда Соня ушла, Володя попросил посмотреть. Он воевал в Афганистане. Володя пусть запомнит номер волыны. Напишите заявление с этой ксивой и в прокуратуру. Ну а Игорька мы, самое большее, через два месяца сюда дернем. И все будет правильно. Сейчас неудобно Игорьку как-то обещать. Это не по-человечески обижать его. Короче говоря, заранее за тебя переживаю. Возьмите адвоката, и все будет нормально».

Далее Цируль на четырех страницах очень подробно давал инструкции, как вести себя и отвечать на возможные вопросы следователя по поводу добровольной заявы Игорька о его пистолете.

Однако осуществить рекомендации Захарова Игорь Кутин, его телохранитель и шофер, так и не успел, так как во время обыска в доме Цируля в Жостово он был задержан с пистолетом иностранного производства калибра 6,35 мм и позже был осужден Мытищинским районным судом на два года лишения свободы, правда, условно.

Однако борьба за освобождение Павла Захарова из-под стражи развернулась очень широко. Роза, а также близкие друзья Захарова через адвоката разработали так называемую медицинскую версию. Все было построено на том, что в результате сильного избиения Захарова офицерами РУОПа он потерял возможность свободно передвигаться по причине того, что у него отказали ноги.

Милиция же принимала «отказ ног» за обычное притворство. Адвокаты доказывали тяжкий недуг. В ход шли справки и постановления, подтверждающие правоту обеих сторон. Мытищинский горсобес удостоверяет инвалидность Павла Захарова, но бюро судебно-медицинской экспертизы Департамента здравоохранения Москвы опровергает это заключение.

Когда подследственного помещают в стражный корпус горбольницы номер 20, врачи, обследовав пациента, выдают адвокату справку под номером 9955, диагноз, подписанный заведующим второго терапевтического отделения, мог напугать кого угодно: «осколочный перелом позвонка с компрессией спинного мозга. В настоящее время содержаться в условиях СИЗО ИВС не может». Справка вместе с ходатайством вновь отправилась к следователю в прокуратуру.

Адвокаты писали: «С учетом всех грубейших нарушений закона, явной фальсификации обвинений и критического состояния здоровья Захарова, резко ухудшившегося после проведения допросов, прошу немедленно решить вопрос о его освобождении из-под стражи».

Жена Захарова Роза обращается за помощью в редакцию газеты «Известия», и корреспондент газеты, встретившись со следователем, который вел дело Захарова, опубликовывает статью от 7 февраля 1995 года с названием «Идет охота на воров», где ее автор дал свою трактовку всем злоключениям Цируля:

«Возможно, задержание старого вора в законе – это часть секретной операции МВД по устранению преступного мира. Но перед законом все равны: от преступника до президента».

Тяжба вокруг Павла Захарова не угасала. На его сторону встали влиятельные депутаты, деятели искусства и даже чины из силовых ведомств.

Но содержание законника в стенах следственного изолятора правоохранительным органам было крайне необходимо. Милиция намеревалась доказать хотя бы часть той информации, которая накопилась у них за последние годы в отношении Цируля, а изъятый пистолет был лишь предлогом в той большой кропотливой работе, которую вели органы. С этой целью следственные органы совместно с администрацией следственного изолятора решили выдвинуть новое обвинение – о причастности Захарова к распространению наркотиков в стенах следственного изолятора.

Через несколько дней Цируля вновь ведут на допрос к следователю. На сей раз вместе со следователем в кабинете находится заместитель начальника учреждения по режиму, который и показал Цирулю тот рапорт и ту записку, адресованную Робинзону по поводу передачи наркотиков, которую до того уже показывал ему тот самый майор-вымогатель.

Цируль, просмотрев эти записки, оставался равнодушным. Он пожал плечами.

– Что вы можете сказать, Павел Васильевич, – обратился к нему следователь, – по поводу возможности будущего обвинения?

– Ваше дело предъявлять, наше дело отметать, – спокойно сказал Цируль.

Тогда в разговор вступил заместитель начальника СИЗО по режиму.

– Павел Васильевич, а что если мы сделаем так? Мы это обвинение пока придержим, если вы назовете нам сотрудников следственного изолятора, которые помогали вам получать наркотики с воли.

– Ты что же мне, мент, западло предлагаешь? – гневно сказал Цируль. – Мне, законнику, предлагаешь стукачом стать на старости лет? Заложить, пускай даже ваших ментов? Да ни в жизнь такого не будет!

Тогда следователь продолжил:

– Ну тогда тебе, Павел Васильевич, придется одному отвечать – «паровозом» идти по этому делу. А там уже срок совсем другой. Это не три года за ствол, а гораздо больше.

– На пушку берешь, начальник? – сказал Цируль. – Нет у тебя никаких доказательств по этому делу. Мало ли – маляву взяли, ну и что? А где наркота-то? Нет. А раз нет, то и доказательств у вас нет.

Следователь и оперативник замолчали. Лицо оперативника стало красным. Он уже занервничал.

– Нет, говоришь? Будут! – сказал он. – И я думаю, что в ближайшее время. Дай срок, Павел Васильевич! Все будет в лучшем виде.

– Давай, начальник, – равнодушно сказал Цируль, – давай, крути на всю баранку! Можешь мне все статьи УК клеить – твое право.

Допроса не получилось, и вскоре Цируля вернули в камеру.

После возвращения Цируль задумался. Конечно, он прекрасно понимал, что оперативникам многое известно о его жизни. Конечно, он предполагал, что в камере есть стукач. Кто-то информирует о том, что он получает наркотики с воли и распределяет для воров.

Но, с другой стороны, никаких доказательств у них нет. Иначе бы они не стали раскрывать свои карты, показывать рапорта, малявы, перехваченные ими. Всматриваясь в обитателей камеры, Цируль ловил себя на мысли, что не каждый из бродяг решится заложить самого Пашу Цируля. В конце концов, пронесет!

Прошло немного времени. Цируля перевели в другую камеру, на сей раз в общую. Он почти забыл про те угрозы, которые получил после допроса со стороны режимника и следака, но тут наступил злополучный день, который принес Цирулю новые ужасы и кошмары.

Ничего значительного в этот день не ожидалось. Как обычно, Цируль встал, позавтракал, сел смотреть телевизор. Но около двенадцати дня вошел конвоир и, назвав его фамилию, сказал, чтобы он готовился на беседу с адвокатом.

Паша взял тетрадку с ручкой, которые постоянно носил на встречи с адвокатами. В ней он писал ответы на те малявы, которые получал через адвокатов с воли. За последнее время такие малявы стали приходить очень часто. Многие просто из солидарности передавали приветы, другие задавали вопросы по бизнесу, третьи спрашивали совета или рекомендаций по воровским делам.

Паша привык быть участником такой тайной переписки. К тому же бригада адвокатов, которые обслуживали Павла Захарова, была достаточно многочисленной. Так было специально задумано Цирулем. С одной стороны, за большим количеством адвокатов труднее проследить, а Цируль не исключал возможности, что слежка за ними ведется. Кроме того, некоторые согласились проносить ему наркотики, однако часть категорически отказалась. Поэтому время от времени Цируль менял состав адвокатов. На сей раз он не вспомнил, кто из адвокатов должен прийти к нему, он просто шел на встречу.

Медленно проходя по коридорам, он добрался до следственного кабинета. Его номер был 50. Павел слышал, что этот кабинет был когда-то резервом Генеральной прокуратуры, то есть когда приезжал какой-то важняк, следователь по особо важным поручениям, его всегда ждал свободный кабинет для встречи с подследственным. Но последнее время кабинет стали предоставлять сначала простым следователям, а позже – и адвокатам, поэтому Цируль не удивился тому, что его привели в 50-й кабинет.

Этот кабинет значительно отличался от других на этаже следственной части, прежде всего – своими размерами. Это было по крайней мере три обычных кабинета, соединенных в одну комнату. А все остальное – как и в других: стол с прибитыми ножками, три стула, также прибитые, и окно, выходящее в тюремный двор, вешалка для одежды, висящая напротив окна.

Открыв дверь, конвоир сказал Цирулю, чтобы он входил. Адвокат уже сидел за столом. Сидящий за столом был полным мужчиной, с круглым лицом, с лысиной, в очках с золотой оправой. Этого адвоката Цируль хорошо знал. Хотя он и работал с ним только две недели, но адвокат был рисковым и спокойно проносил наркотики с воли. Поэтому Цируль приветливо улыбнулся ему.

Конвоир протянул адвокату листок вызова заключенного, тот взял его, поблагодарил и, дождавшись, когда конвоир выйдет из комнаты, протянул руку для приветствия Цирулю. Тот пожал ее и почувствовал, что между пальцами адвоката зажат небольшой пакетик из серебряной бумажки. Это и был наркотик.

Паша ловким движением перехватил пакетик и положил его в карман своей куртки. Из другого кармана он достал пачку сигарет, зажигалку и закурил, внимательно глядя на адвоката.

Тот достал из «дипломата» несколько газет и журнал, которые хотел передать Цирулю для чтения. Тоже достал пачку сигарет, закурил и задумался. Выпустив облако дыма, спросил:

– Ну, как дела, Павел Васильевич?

Цируль пожал плечами:

– Нормально пока. Все по-старому. А у вас как?

Адвокат сделал паузу:

– Все будет нормально. Скоро выйдете на свободу. Мы подключили очень серьезных людей, – понизив голос, он намекал на то, что очередной влиятельный человек взялся помогать решать судьбу Цируля.

Цируль улыбнулся. Эта новость была приятной для него, так как он все же верил, что может быть освобожден в ближайшее время.

– Ну а сам-то как? – переходя на «ты», обратился он к адвокату.

– Все путем, Павел Васильевич. Прошел по зеленой улице, – адвокат намекал на то, что в прошлом был сотрудником правоохранительных органов, таким же следователем, однако, выйдя на пенсию в сравнительно молодом возрасте, переквалифицировался в адвокаты. Но милицейские связи он старался сохранять, поэтому в следственный изолятор всегда проходил по зеленой улице, то есть безо всякой задержки – никаких очередей, в которых часами томились его коллеги, для него не существовало. Проходя по коридорам, он всегда приветливо здоровался с обслуживающим персоналом, который его также узнавал. Адвокат знал себе цену, но был из категории хвастливых, поэтому всячески старался приписывать себе даже то, чего и не делал.

– Вот видите, – сказал он, обращаясь к Цирулю, – и кабинетик нам хороший подобрали, и быстро провели вас.

За таким разговором они выкурили несколько сигарет. Пепельница уже была полна окурков. Цируль не спешил открывать наркотик и занюхивать его.

– Что еще в мире делается? Чем Москва дышит? – спросил он.

Адвокат стал рассказывать о последних столичных новостях. Тем временем Цируль поднял голову и внимательно посмотрел на лампу, висящую на потолке, а также на несколько датчиков противопожарной безопасности – нет ли там замаскированных микрофонов или видеокамер.

Беглый осмотр ничего не выявил, к тому же зрение у него стало похуже.

Не разглядев ничего подозрительного, Цируль медленно полез в карман своей куртки, где лежал завернутый в серебряную бумагу наркотик. Вытащив двумя пальцами его из кармана, Цируль подвинул к себе пачку сигарет, маскируя свои дальнейшие движения, и, раскрыв пакетик с наркотиком, поднес его к носу.

Адвокат никак не отреагировал на это, он встал и подошел к окну, рассматривая тюремный двор и продолжая рассказывать о столичных новостях.

Не успел Цируль вдохнуть первую дозу, как дверь с шумом распахнулась и в кабинет влетели несколько человек в камуфляже, за ними – несколько гражданских.

Двое бросились к Паше и схватили его за руки, двое других бросились к адвокату. Вместе с гражданскими вошел человек с видеокамерой, другой держал включенный переносной прожектор. Затем появилась собака, какие-то понятые. Цируль услышал громкий крик:

– Всем оставаться на своих местах!

Он не успел ничего сделать, как мощные руки схватили его ладони и прижали к столу, на котором лежала его пачка сигарет и наркотик в серебряной обертке. Тем временем человек в гражданском, повернувшись к объективу видеокамеры, стал говорить:

– Только что, в присутствии понятых, – он перечислил фамилии, – мы задержали заключенного камеры номер… Павла Васильевича Захарова, ранее неоднократно судимого, с дозой наркотиков, которую принес ему бывший адвокат, – он специально выделил слово «бывший». Вероятно, это было рассчитано на адвоката, который продолжал стоять у окна, зажатый двумя оперативниками. Он уже не выглядел таким уверенным и знающим себе цену. Наоборот, он был каким-то жалким. Цируль посмотрел на него – руки его тряслись.

В это время оперативники делали свое дело. Тут же на стол легла бумага с крупным заголовком «Протокол изъятия». Какой-то человек сел за стол и начал ее заполнять. Вскоре в кабинет вошел тот самый заместитель начальника по режиму, который угрожал Цирулю неделю назад.

– Ну вот, Павел Васильевич, видишь, мы свое слово сдержали. Так сказать, приняли тебя с поличным за употребление наркотиков, – с радостью в голосе сообщил он.

Тем временем другой человек в гражданском, подойдя к Цирулю вплотную и подведя видеокамеру, сказал:

– Гражданин Захаров, только что вас задержали с поличным, ваш бывший адвокат передал вам дозу наркотиков.

Все это было сказано для видеокамеры, для той аудитории, которой предназначалось. Позже Цируль узнал, что через несколько дней в одной из милицейских программ на криминальную тему было показано это задержание и изъятие наркотиков.

Цируль ничего не ответил, только отвернул голову. Тем временем режимник продолжал:

– Говорил же я вам, попадетесь рано или поздно!

Цируля это очень задело, и он взорвался:

– Что ты мне говорил, крыса тюремная?! Ты будешь здесь гнить не один год, потому что ты добровольно себя в клетку закрыл, а я через год или два выйду, буду ходить по Нью-Йорку. Ты понял меня? А ты так и будешь тут сидеть!

Первые же слова очень заинтересовали съемочную группу. Они тут же перевели камеру на Пашу, так что Цируль говорил это практически в объектив. В дальнейшем эта сцена также была прокручена московским телевидением.

Минут через десять страсти улеглись. Адвокату отпустили руки, он лихорадочно курил одну сигарету за другой. Цируль заметил, что видеокамеру выключили. Он понял, что сейчас у него появился небольшой шанс. Паша сказал:

– Руки-то отпустите, я тоже покурить хочу.

– Отпустите ему руки, – скомандовал один из штатских, видимо, главный. Оперативники отпустили Цируля. Он протянул руку к пачке, лежащей на столе. Тут же один из оперативников в штатском рванулся к столу, опередив его, взял пачку «Мальборо» и внимательно осмотрел сигареты. Но ничего подозрительного там не заметил.

– Погоди, – сказал ему другой, – дай ему лучше свои.

Тогда оперативник вытащил из кармана пачку «Пегаса». Цируль пренебрежительно улыбнулся.

– Что, Павел Васильевич, такие курить не будешь?

– Что делать – с горя придется, – сказал Цируль. И оперативники дали ему сигарету. Цируль закурил. «Надо что-то делать, – думал он. – Нельзя просто так, глупо сдаваться, ну, подловили они меня, сучары, но я же Цируль, я не должен сдаваться!»

Наконец его внимание привлекла пепельница, в которую беспрестанно трясущимися руками клал свои окурки адвокат. Цируль понял, что именно в этой пепельнице и кроется его спасение. Он закурил и, сбив дыхание, закашлялся, стал стучать себя кулаком по ребрам. Затем медленно протянул сигарету к пепельнице, показывая, что пытается притушить ее, бросив взгляд на оперативников.

Никто на него пристально не смотрел, все были заняты своим делом. Кто-то писал протокол, кто-то с кем-то переговаривался. Цируль, поднеся сигарету к пепельнице, быстрым движением рванул ее на себя, и весь пепел вместе с окурками высыпал на свою голову. Тут же раздались крики:

– Стоять! Что он делает! Снимайте! Что вы стоите как вкопанные! – кричал старший из оперативников. – Руки ему держите! Руки!

Но Цируль размазал по своей голове окурки и пепел от сигарет из пепельницы. Вся голова его стала седой. В кабинете началась настоящая паника. Кто-то побежал за пакетами, чтобы собрать в них оставшийся пепел, разбросанный по полу и по столу следственного кабинета.

– Ну ты и циркач, Павел Васильевич! Тебе бы в цирке работать! – немного успокоившись, произнес старший из оперативников. – Ты что думаешь, если на себя пепельницу с бычками вывернул, теперь экспертиза не покажет, что в твоих волосах и ногтях содержатся наркотики?

Вскоре руки Цируля опять были прижаты к столу. Другой оперативник специальными кусачками состригал ногти, которые аккуратно складывал в полиэтиленовый пакетик. Кто-то принес ножницы, которыми аккуратно состригли небольшую прядь волос с головы Цируля. Все это предназначалось для экспертизы, которая должна была показать, что в волосах и ногтях Цируля содержались наркотики, которые принес ему адвокат. Цируль знал – это был излюбленный прием оперативников.

Пока он сидел за столом, оперативники продолжали заполнять документы. Все изъятые кусочки ногтей и пряди волос были тщательно упакованы в специальные полиэтиленовые пакеты, опечатаны печатями и зафиксированы в соответствующем протоколе изъятия. Все должно было идти на экспертизу.

К этому времени на Цируля надели наручники. Вскоре в кабинет стали заглядывать милицейские начальники. Потом пришел начальник изолятора, несколько офицеров Следственного управления ГУВД, расположенного рядом с изолятором, приехал какой-то чиновник из Московского ГУИНа, который курировал работу следственного изолятора, и наконец появился следователь, который вел это дело.

Через час-полтора весь маскарад закончился. Адвоката увели в камеру, так как санкция на его задержание уже была выдана прокурором. А Цируля отправили в карцер.

К вечеру его вывели из карцера и повели уже в другой следственный кабинет. Там Цируль увидел своего следователя, замначальника по режиму и еще какого-то оперативника. Они были уже спокойны и даже приветливы.

– Садись, Павел Васильевич, – сказал зам по режиму. – Надо бумагу кое-какую в отношении тебя подписать.

Цируль недовольно процедил сквозь зубы:

– Какую еще бумагу?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.