7. Сколько лет прошло!

7. Сколько лет прошло!

Вопреки киноверсии Мария Константиновна не погибла в электричке от рук бандитов, а в кругу семьи — дочери Антонины Сергеевны, внучки — Зои Владимировны и правнучки готовится встретить девяностолетний юбилей.

Едва дождавшись назначенного часа, вхожу в квартиру. Навстречу мне не выходит, а выплывает энергичная, плотная старушка. Седые волосы уложены один к одному. Взгляд лучится добротой. Никак не могу удержаться от улыбки…

— Добрый день, Мария Константиновна! — выпаливаю я и попадаю впросак. Оказывается, это не Мария Константиновна, а ее дочь.

— А где же Мария Константиновна? — спрашиваю я и замечаю, как из проема двери, ведущей в комнату, за мной проницательно наблюдает вторая старушка.

— Здравствуйте, здравствуйте… — неожиданно сочным голосом говорит Мария Константиновна. — Проходите, садитесь…

Раскладываю на диване фотографии первой бригады, достаю записи, думаю, с чего начинать разговор. Как бы получше выведать про Сергея Ивановича, про его друзей, про их жизнь, работу…

Но Кондратьевы повернули все по-своему.

После обстоятельного чаепития начинается неторопливая беседа. Мария Константиновна не спеша достает очки, прикладывает их к глазам и долго всматривается в фотографию.

В комнате так тихо, что слышно негромкое тиканье будильника.

— Так это же наша фотография! — замечает Антонина Сергеевна, перегнувшись через спинку стула. — Мы ее передавали в музей. Откуда она у вас?

Я объяснил.

— Этот правильно назван, — Мария Константиновна водит пальцем по карандашным пометкам внизу карточки. — Это Петя Юрский… Щепанюк — верно… Он даже у батьки Махно служил. Насильно его мобилизовали. Бежал в Красный Питер. Этот красавец — Бодунов, тоже правильно… Я его хорошо помню, он в нашей квартире долго жил — негде было приютиться… А вот этот, — тихо замечает она, — КОРОБКО!

— Который? — устремился я к снимку.

— А вот этот, самый высокий в третьем ряду. Он в нашем доме часто бывал…

— А еще кого-нибудь… — упрашиваю я.

Мария Константиновна долго смотрит, потом вздыхает.

— Узнаю всех, а вот фамилии почему-то не помню… — В ее голосе я слышу извиняющиеся интонации. — Сколько лет прошло!

Пришло время изучать семейный альбом. Откуда-то из шкафа извлекается толстый в пухлом переплете том, в котором снимки одной семьи за почти столетний период. На большинстве фотографий Сергей Иванович. Под каждым снимком тщательно выписаны женским почерком год, иногда — месяц и число. Но таких точных записей мало…

Перелистываю страницы альбома и словно читаю биографию Кондратьева… Родился в 1898 году в семье железнодорожного рабочего. Мать портниха. В 1914 году, по окончании двухклассного железнодорожного училища, поступил на службу телеграфистом на Николаевскую железную дорогу. Нет в этом альбоме снимков, рассказывающих о периоде между февральской и Октябрьской революциями. Жаль! Именно в феврале семнадцатого Кондратьева мобилизовали в армию Временного правительства и в составе пулеметной команды «Кольта» отправили на Кавказский фронт. В боях Сергей Иванович не участвовал — при преодолении горного перевала лошадь ударила бойца копытом в живот, и начались долгие скитания по госпиталям. Из Тифлисского лазарета он выписался в январе восемнадцатого и сразу же, еще не до конца выздоровев, направился в Петроград. Там его ждала молодая жена — Мария Константиновна.

Трудным был многодневный путь в столицу. По пути следования в Ростове-на-Дону Кондратьева избили юнкера и казаки Каледина. Так для солдата закончилась попытка войти в теплое помещение второго класса вокзала, предназначенное лишь для господ офицеров. В Петрограде вернулся к службе телеграфиста. Вступил в комсомол. Первое поручение — организовать комячейку Петрославянской волости под Петроградом… Выполнил! В декабре девятнадцатого вступил в партию большевиков. По ее заданию направлен в транспортный Ревтрибунал, в двадцать втором — в уголовный розыск…

Одна фотография сменяет другую. Перелистываю страницы жизни… В декабре 1929 года Сергей Иванович переведен в Карелию. Начинается служба в органах Комитета государственной безопасности. Его аттестации подписываются будущим Генеральным секретарем ЦК КПСС, а в то время секретарем ВКП(б) Карело-Финской ССР, Юрием Владимировичем Андроповым. В пятидесятом году срок службы кончился, пора и на отдых. Увы, уход на пенсию не был желанным. В тот год Кондратьеву исполнилось лишь пятьдесят два. Может, еще поработать в милиции?

Сергей Иванович предпринимает попытку восстановиться, едет в Москву, где в Главном управлении милиции работает Иван Васильевич Бодунов. Попытки друга оказать помощь не увенчались успехом — служба в милиции не возобновилась.

Начинается новый период — в альбоме сцены семейной жизни, пикники на природе, Сергей Иванович с ружьем — на поясе охотничьи трофеи, с корзиной грибов, с удочкой.

Возвращаюсь к снимкам военного времени. Жестокие испытания выпали на долю семьи Кондратьевых: в сорок первом на Выборгском направлении гибнет ленинградский ополченец, сын Николай. В сорок четвертом звания Героя Советского Союза посмертно удостоен зять Сергея Ивановича, муж Антонины Сергеевны — Владимир Зиновьевич Бабий.

Умер Сергей Иванович в пятьдесят седьмом году — сказалась травма, полученная на Кавказе.

Чем дальше, тем больше я узнаю о семье, но практически ничего нет о соратниках Кондратьева по уголовному розыску.

Отдаю альбом Марии Константиновне. Ах, какой я неловкий — уронил его на пол. Вместе со снимками из альбома выпали какие-то вырезки. Тонкая бумага, старый шрифт…

— Вот хорошо, что нашелся! Это рассказ Сергея Ивановича! — поясняет Мария Константиновна. — Он его опубликовал в двадцать пятом году в журнале «На боевом посту»… Был такой журнал у Ленинградской милиции. Всего два года выходил. Допекли его тогда журналисты — мол, напишите да напишите. Отнекивался он, говорил, что некогда ему литературным творчеством заниматься. Разве отвяжешься… — Она улыбнулась. — Пришлось написать несколько страничек. — С тех пор этот рассказ, кажется, не публиковался и давным-давно забыт.

— Неужели никто не разыскал?

Мария Константиновна смотрит на меня изучающе, наверное, на моем лице удивление.

— Видимо, лежит где-то в архивах, куда журналистов еще не допускают…[2]

Беру из рук старушки драгоценные листки и надолго замираю, погруженный в чтение. Тишину в комнате нарушает разве что шорох переворачиваемых страниц.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.