Глава 37 Пока звучит музыка

Глава 37

Пока звучит музыка

«Когда я ищу другое слово для музыки, я всегда нахожу только слово „Венеция“», – писал Фридрих Ницше в Ecce Homo (1888). Однажды вечером, в конце XIX века, Рихарда Вагнера везли домой в гондоле по темной воде; гондольер усердно работал веслом, как вдруг «из его могучей груди вырвался печальный звук, сродни звериному вою, который, нарастая от тихой низкой ноты, после долгого „О!“ завершился простой музыкальной фразой – „Венеция“…» Итак, Венеция – это музыка, пока она звучит.

В путеводителе по Венеции, опубликованном в 1581 году, город превозносится как la sede di musica (обитель музыки). Он являл собой гармоничное сообщество с уникальной традицией религиозной и светской музыки. На площади Святого Марка ежедневно играл по часу герцогский оркестр; на протяжении веков центральное пространство города заполнялось музыкой. Играли уличные оркестры, звучало хоровое пение, в городе было несколько концертных залов. Во всех sestieri пели и играли на музыкальных инструментах. В Страстную пятницу члены каждого прихода – продавцы вина, рыбаки, гондольеры – круглосуточно исполняли песнопения.

Этого не требовал церковный обряд. Таково было желание самих людей. У каждой гильдии были свои песни и мелодии. В городе действовали популярные хоровые общества, а также accademie (частные общества, где выступали музыканты-любители). Почти во всех описях домашнего имущества венецианцев среднего класса фигурируют струнные или клавишные инструменты.

Общественные городские праздники проводились под звуки музыки. На Большом и других каналах стояли концертные барки, игравшие для венецианской публики и приезжих. На гравюре 1609 года видно множество музыкальных развлечений на канале. Виртуозы давали концерты и в частных домах. Музыкантов даже нанимали в городские игорные дома. А во время карнавала всегда давались комические балеты. В 1770 году некий английский путешественник заметил: «Люди здесь так музыкальны, что весь день напролет из домов несутся самые мелодичные звуки, прелестно затихающие на воде». Присутствие воды располагает к пению и музыке; в ее течении и в звуках этого течения есть нечто, вызывающее к жизни другие мелодии. Так мы читаем о «торжественном потоке» венецианской церковной музыки.

В конце XVIII века Чарлз Берни заметил, что венецианцы будто разговаривают в песне. Гондольеры, если можно так выразиться, были печально известны тем, что распевали речитативы из произведений поэта XVI века Торквато Тассо. Это были элегии, потому что печаль Венеции вошла в ее песни. Гете описал, как женщины, сидя на берегу островов лагуны, пели стихи Тассо мужьям, ловившим рыбу; затем мужчины отвечали песней, заводя домашний разговор в музыке. Тассо, живший в городе в годы ранней молодости, был одним из любимых сынов Венеции, а его отец входил в кружок Альда Мануция.

Были и другие vilote (народные песни). Их пели женщины за шитьем или во время стряпни. Обычно это были жалобы влюбленных, выражавшие их надежды, мечты и желания.

Vilote также танцевали на campi под звуки клавесина. И разумеется, нельзя не вспомнить знаменитые венецианские серенады, песни под вездесущим балконом под аккомпанемент мандолины и гитары. Можно сказать, что венецианцы были одержимы музыкой. Они любили любовь и любили мелодию. Когда византийский экзарх Лонгин в 567 году посетил город в лагуне, он едва не оглох от колокольного звона и звуков музыкальных инструментов, игравших в его честь.

Вот сообщения о венецианской музыке, относящиеся к самому раннему периоду истории города. В 815 году священник Джорджио из Венеции настолько преуспел в изготовлении органов, что современники говорили о его mirifica arte (чудесном искусстве). Впоследствии изготовители органов из Венеции славились по всей Европе. В документах начала XIV века упоминается о гильдии певцов в базилике Святого Марка. В 1403 году там открылась певческая школа для мужчин. С XVI века начался долгий период, когда венецианская музыка удерживала пальму первенства. После того как экспансия Венецианской империи завершилась, город стал искать другие формы превосходства. Венеция стала родиной изобретенного здесь мадригала. Стала центром церковной музыки. Столицей оперы. Едва ли найдется крупный европейский композитор, не посетивший Венецию; Скарлатти, Глюк, Моцарт, Вагнер, Гендель, Мендельсон, Монтеверди, Стравинский – все посетили Светлейший город. Вагнер и Монтеверди умерли здесь.

Мессы в церквах, сопровождавшиеся музыкой и хоровым пением, продолжались часами. Время от времени священный обряд сопровождался инструментальной музыкой, особенно во время исполнения церковных гимнов и вознесения даров, и люди приходили в церковь, как в концертный зал. Инструментальная музыка звучала и во время безмолвной молитвы. В Венеции частное и сокровенное становилось публичным и театрализованным. Слова женских или мужских оперных партий переделывали в честь святых, память которых отмечалась в этот день. Арии превращались в оратории. Церкви строились так, чтобы служить зоной звука. К примеру, собор Санта-Мария делла Салюте имеет форму овала.

В 1750-х годах в базилике Святого Марка размещалось пять оркестров под управлением Бальдассаре Галуппи. В этой церкви существовала традиция полифонии, исполняемой двумя или более хорами, которые пели антифонно, вторя друг другу, или одновременно под аккомпанемент  (если это требовалось) четырех органов. Божественное звучание усиливалось лабиринтной акустикой пространства. Неудивительно, что музыкальные выступления по праздникам и воскресеньям проводились именно здесь. Природа этих полихоральных событий, в которых противостоящие силы в конце концов достигают гармонии, как нельзя лучше соответствовала пристрастиям венецианского государства. К тому же свойственные полихоральной музыке эффекты эха были не чужды городу, который отражается в воде.

Девочки-сироты из государственных благотворительных учреждений получали прекрасное музыкальное образование, потому их концерты стали чудом своего времени. Ospedali (дома призрения сирот) превратились в консерватории, где девочки учились петь, играть на музыкальных инструментах и сочинять музыку. В качестве преподавателей туда приглашали известных венецианских музыкантов. К примеру, Антонио Вивальди четыре десятилетия был учителем музыки в Оспедале делла Пьета. Девочки располагались на хорах за кованой железной решеткой; казалось, их голоса и мелодии исходят от невидимых ангельских сил. Летом 1770 года Чарлз Берни отметил, что «девочки владеют тысячью приемов пения, особенно в дуэтах, где они испытывают свое мастерство и природные способности в том, кто возьмет самую высокую или самую низкую ноту, или протянет ее дольше всех, или быстрее других пропоет дробные ноты». У каждой девочки была своя группа поклонников. То, что они были сиротами, только увеличивало их притягательность. При этом они не были монахинями. Молодые люди приходили в приют, чтобы сделать предложение руки и сердца той, чей голос им особенно понравился.

В церквах, где проходили выступления, аплодисментов не было, слушавшие плакали и молились. Сохранились сообщения о том, что некоторые мужчины и женщины от звуков пения падали в обморок. Гондолы, проплывавшие по каналу рядом с церковью, останавливались, чтобы пассажиры могли услышать льющиеся оттуда звуки музыки. По свидетельствам различных наблюдателей, в том числе Гете и Руссо, голоса этих девочек очаровывали и ошеломляли. «Я не мог себе представить, – пишет Руссо, – ничего столь сладострастного и волнующего, как эта музыка». Чувственность – верное для Венеции звучание.

Венецианская гармония имеет и другой аспект. Древние верили, что музыка – символ упорядоченного космоса. Так как Венеция являлась самым ярким представителем упорядоченного правления, неудивительно, что от нее исходила музыка. В ней звучала музыка сфер. Она общалась с небесами и землей. Райские врата открывались в городе. Здесь возникли и слились воедино все формы правления – монархия, олигархия и республика. Они олицетворяли собой небесную гармонию, исходящую от Бога. Даже венецианские купцы учились правилам пропорции по торговым руководствам вроде «Правила трех», известного также как «Золотое правило», или «Ключ купцов». Математика Пифагора была неотъемлемой чертой коммерции. Архитектура, или архитекстура, города понималась с точки зрения гармонии. Если правда, что здания воздвигаются силой музыки, то церкви и дворцы Венеции, несомненно, воплощают собой мелодию мира. Архитекторы Венеции изучали теорию гармонии. Во внешней политике дож и Сенат стремились к сохранению баланса сил; стремились к миру, ибо мир во всех отношениях являлся отражением гармонии.

Как в сонате или концерте ни один инструмент не должен доминировать над другими, так и в венецианском государстве интересам или власти одних не позволялось оказывать влияние на интересы или власть других. Все находилось в гармонии. Никто не мог подняться слишком высоко или пасть слишком низко. Все находилось в пропорции друг к другу. Целью был безупречный порядок. И он, к удивлению остального мира, в значительной степени был достигнут. Когда в нише Лоджетты, находящейся в нижней части колокольни Святого Марка, была установлена скульптура Аполлона, ее автор, Якопо Сансовино, объявил: «Известно, что этот народ находит истинное наслаждение в музыке, и Аполлон здесь служит олицетворением музыки… Благодаря удивительной гармонии это замечательное правление пребудет во веки веков».

По этой же причине довольно существенную роль в городе играли танцы. Судя по дневникам венецианцев, на площадях и внутренних дворах города почти непрерывно устраивались общественные танцы. В домах аристократии танцы в бальном зале были излюбленным средством выражения. Существовали танцы для женщин, в которых могло быть более сотни участниц. Существовало множество танцевальных школ, обучающих танцу со шляпой, танцу с факелом и преследованию. Танцы устраивались и на барках. Они были важной частью вездесущего уличного театра. На улицах города воспроизводилось движение сфер. На картине Габриэле Беллы «Фесто подает сольдо на площади» группа венецианцев, мужчин и женщин, чинно танцует под аккомпанемент двух скрипок и виолончели. Их соотечественники глядят с балконов и из соседней таверны, как женщины помахивают своими фартуками, а мужчины поднимают руки над головой. И разумеется, популярные представления commedia dell’arte сопровождались неистовыми плясками и грубыми сатирическими песнями.

К тому же есть разновидность музыки как выражение политической жизни. Можно сказать, что люди появляются на свет, чтобы поддерживать и прославлять структуру, в которой родились: радость заключается в самой демонстрации формального порядка. В бесконечных отзвуках и повторениях заключена радость, так похожая на венецианское правление.

Испытывать гармонию от звука десятков тысяч голосов гораздо утешительнее, чем от одного. Музыка в базилике Святого Марка находилась под непосредственным контролем государственных прокураторов, что служит подтверждением того очевидного факта, что Римско-католическая церковь превратилась в Церковь государственную. Между верой, городом и гармонией песнопений существовало глубокое согласие. Выражаясь более грубо, музыка стала формой политической пропаганды. На картинах и гравюрах, изображающих различные городские шествия, всегда присутствуют барабаны, цимбалы и серебряные трубы. Музыка стала средством поддержания общественного порядка. Во многих венецианских операх для комментирования современных событий использовались аллегории, где Венеция выступала в роли героини всех коллизий. Именно тогда Венеция превратилась в неприступную деву с мечом и весами в руках – ecco Venezia bella (вот Прекрасная Венеция). В постановке Il Bellerofonte (Беллерофонт) из моря под звуки музыки появлялась точная искусно сделанная модель города.

Венецианские художники также были ревностными поклонниками музыки. Вазари, по-видимому, полагал, что музыкальное дарование Тинторетто заслуживает большей похвалы, чем его достижения в живописи. На картине Веронезе «Брак в Кане»  (1563) гостей развлекает квартет; в участниках музыкального ансамбля можно узнать Тициана, Тинторетто, Бассано и самого Веронезе. И когда Уолтер Пейтер в исследовании творчества венецианского художника Джорджоне предположил, что «все искусства постоянно стремятся достичь состояния музыки», он определил одну из основных тенденций венецианского искусства. Пейтер добавляет, что в венецианской школе круга Джорджоне «совершенные музыкальные моменты, исполнение или слушание музыки, песня или аккомпанемент сами по себе являются заметной темой». Живопись маслом может быть мелодичной, как музыка. Так мы читаем о «гармонии тонов» и «ритмичных движениях» у Тициана и «быстром энергичном темпе» Лоренцо Лотто. Язык композиций Тинторетто неизменно кажется нам и языком музыки. Когда мы смотрим на архитектоническую гармонию Тьеполо, мы слышим энергичную и победную музыку скрипок Вивальди. С другой стороны, в работах о Вивальди есть упоминания о его «наслаждении оркестровыми красками». На языке венецианского искусства музыка и живопись воспринимаются как близнецы. На картине Карпаччо «Видение Святого Августина»  (1502–1504) великий мастер венецианских сцен изображает святого в мире музыки; Августин пишет на нотных листах партии тенора и контральто, а у его ног лежат произведения церковной и светской музыки. Таким образом, его видение – это видение трансцендентальной гармонии.

Изображение музыкальных сцен – чисто венецианское искусство. Сотни картин изображают мужчин и женщин с музыкальными инструментами. Ангелы в венецианской религиозной живописи обычно выступают в роли музыкантов. Ангельские хоры сменяются ангельскими оркестрами. Ни в одной другой художественной традиции этим образам небесной гармонии не уделяется такого внимания. Поющие девушки и юноши, музыка, исполняемая у прудов и колодцев, как бесконечное празднование венецианского созвучия музыки и воды. Тициан был одержим зрелищем исполнения музыки и концертными сценами. Слышимые мелодии сладки, но неслышимые еще слаще. Однако венецианская музыка – это музыка напоказ. Она никогда не бывает музыкой размышления или горестного самоанализа. Она построена на импровизации и драматической интерпретации. Мы еще раз убеждаемся, что венецианское восприятие отличает любовь к поверхностному и богатство поверхностных эффектов. Так называемая coloratura (украшение).

Однако Венеция не была бы Венецией не только без звуков музыки, но и без духа торговли. Город стал столицей нотного издания и изготовления музыкальных инструментов. Множество коллекций музыкальных инструментов приобретались не только для показа, но и как средство вложения денег. Великих венецианских композиторов можно рассматривать и как весьма успешных предпринимателей.

Приведем в пример самого венецианского артиста и скрипача Антонио Вивальди. Никто так не искал заказов и не стремился к выгоде. Коммерческий инстинкт был у него в крови. Однажды он сам назвал себя un franco intraprenditore (откровенным дельцом).

Он был рожден в Венеции в 1678 году и крещен в приходской церкви Сан-Джованни ин Брагора. Его отец Джамбаттиста Вивальди был музыкантом в базилике Святого Марка. Именно здесь сам Вивальди начал учиться игре на скрипке. Отец преподал ему основы семейной профессии. Такова была венецианская традиция. В пятнадцать лет он был возведен в сан дьякона, а десять лет спустя – священника. Его называли prete rosso (рыжим священником). Возможно, рыжие волосы были признаком или выражением его бешеного темперамента. У него были крупный орлиный нос, острый подбородок и большие выразительные глаза.

Вивальди родился недоношенным и едва не погиб в младенчестве, он с детских лет отличался слабым здоровьем и в путешествиях нуждался в помощнике. В письме, написанном ближе к концу жизни, он приводит следующие объяснения: «Получив сан священника, я немногим более года продолжал служить мессу, но впоследствии сдался, потому что из-за моего нездоровья был вынужден трижды покидать алтарь, не кончив службы. По этой причине я почти всю жизнь провожу в стенах дома, покидая его лишь в гондоле или карете, потому что из-за болезни, известной как сердечный приступ, я не могу ходить. Ни один вельможа и даже дож не приглашают меня к себе, потому что всем известно о моем недомогании. Обычно я бываю в силах выйти из дома сразу после завтрака, но никогда пешком».

Однако этот человек с головой погружался в сочинение музыки и в организационную деятельность. Он был импульсивен, склонен к донкихотству и, по общему мнению, подвержен резким сменам настроения. Подобно своей музыке, он, по-видимому, обладал неимоверной внутренней энергией, которую черпал из неведомого источника. Современник Вивальди, английский музыкант Уильям Хейз сказал, что «в его характере слишком много ртути», то есть он слишком вспыльчив и порывист. Вивальди был, пожалуй, слегка эксцентричен. В возрасте двадцати семи лет он был назначен преподавателем музыки в сиротском приюте Оспедале делла Пьета, где проработал большую часть жизни. Поступив в это заведение, он стал полным хозяином всей его музыкальной жизни: учителем, дирижером и исполнителем. Девять лет спустя он был назначен официальным композитором приюта. За эти годы его слава композитора упрочилась и распространилась по всей Европе. Датский король Фредерик IV посетил приют, чтобы послушать оратории Вивальди.

Однако энергия и решимость музыканта вели его в другом направлении. В том же году, когда он был назначен официальным композитором приюта, в Виченце, на материковой части Венето, была поставлена его первая опера. Это событие послужило прелюдией к постановке опер Вивальди в Венеции. Он быстро приобрел популярность и, как следствие, хороший доход. Всю оставшуюся жизнь он сочинял и для сцены, и для церкви. Отчасти им руководило стремление к выгоде. Он нередко предлагал свои пьесы иностранным музыкантам, запрашивая огромную цену. Он продавал венецианскую музыку точно так же, как его современник Каналетто продавал иностранным путешественникам виды Венеции. Он торговался из-за цен и издержек. Он отказался от публикации своих произведений, надеясь больше выручить от продажи рукописей. Он обсуждал финансовые вопросы с английским путешественником Эдвардом Холдсуортом, который заметил, что «он пользуется хорошим спросом, потому что рассчитывает получить за каждую пьесу по гинее».

В оперной деятельности Вивальди был не только музыкантом, но и антрепренером. Он арендовал театр. Нанимал певцов и музыкантов. Выбирал либретто. Управлял оркестром и исполнял соло на скрипке. Ему приходилось отвечать на запросы публики. Если опера не пользовалась успехом, он через несколько дней находил ей замену. Однако этот выдающийся импресарио был и священником. Гольдони вспоминает визит к Вивальди: «Я нашел его в окружении партитур, с требником в руке. Он встал, широким жестом показал на распятие, положил свой требник…» Это соединение набожности и дела, божественного и мирского настолько свойственно Венеции, что не нуждается в комментариях.

Однако все в Венеции зависело от моды. В 1740 году близкий друг Вивальди Шарль де Бросс написал: «К моему великому изумлению, я обнаружил, что в этой стране, где все подчиняется требованию момента, он не так почитаем, как того заслуживает». По этой и по иным причинам Вивальди искал иностранных покровителей. Он отправился в Вену и собирался проследовать в Дрезден, но в 1741 году умер в возрасте шестидесяти трех лет. Сообщалось, что после весьма расточительной жизни он умер бедняком. Возможно, то был обычный благочестивый конец карьеры экстравагантного гения.

Вивальди работал необыкновенно быстро, как истинный венецианец. Он написал более пятисот инструментальных произведений и почти сотню опер. Он хвастал, что способен сочинить полноценный концерт «быстрее, чем его скопирует переписчик». Его игра на скрипке также отличалась блеском и энергией молнии. Немецкий ученый Захариас фон Уффенбах, посетив один из концертов Вивальди, заметил: «Он совершенно поразил меня, ибо подобной игры никто нигде не слышал и не услышит никогда. Он кладет палец всего в волоске от кобылки, так что едва остается место для смычка. Он играет на всех четырех струнах, с имитациями, и на немыслимой скорости». Уффенбах попросил Вивальди написать для него несколько кончерто гроссо. Через три дня Вивальди принес ему десять. На рукописи его оперы «Тито Манлио» есть надпись: Musica del Vivaldi fatta in 5 giorni (Музыка Вивальди, написанная за пять дней).

В его рукописях чувствуется огромная сила замысла и воплощения, опережающая способность руки предать его бумаге. Его музыке свойственны такое воодушевление и ритмический напор, что ей невозможно противиться. Богатство оттенков, мерцающая гармония – фантастическая изобретательность венецианской музыки в произведениях Вивальди достигает высшей точки. Любая имитация вызывает восхищение. Воодушевление вызывает восхищение. Вивальди – это живость. Ключ – в скорости сочинения и исполнения. Его современники использовали слова fierezza (бешеная энергия) и prestezza (скорость). Безграничная мелодическая сила создает впечатление неистощимости.

Вивальди был также человеком театра, создавая для выражения необузданных и неистовых чувств необычную по напряжению звуковую среду. Его самое известное произведение «Времена года» полно экспрессии. Это попытка переложить на музыку изобразительный и оперный жанры. В его искусстве присутствует чисто венецианская тенденция сочетать изображение с мелодией, он вводит оперные эффекты в свою инструментальную музыку и снабжает оперы техникой своих концертов. Первая страница соло на скрипке из концерта «Весна» напоминает композиции Питера Мондриана. Ноты словно танцуют. Изгиб, прыжок и полет повторяются вновь и вновь. На своих партитурах Вивальди торопливо нацарапывал: spiritoso (с воодушевлением) или allegro (живо).

Иногда он исписывал нотами три-четыре страницы, затем останавливался, перечеркивал все и начинал сначала – с той же энергией и скоростью. Иногда он писал два варианта одной части, оставляя выбор на усмотрение солистов или оркестра. Порой он работал так быстро, что забывал изначальную тональность. В процессе сочинения записи становились все более отрывистыми и невнятными.

Этот гениальный натиск, эта легкость и избыточность проходят через всю историю венецианской культуры. Тинторетто прославился яростной энергией художественной практики. Он был способен за неделю расписать стены церкви или зала scuola. В следующем веке Тьеполо мог написать большой холст за десять часов. Так и музыка Вивальди поражала современников головокружительной быстротой и напором. Она неумолима, как судьба. Она рвется вперед, как воды лагуны. В чем кроется секрет избытка чувств, переполнявших художников Венеции? В радости. Радости творения. Она связана с жизнью в гармоничном городе. Но также с радостью жизни в единстве с окружающим их обществом и культурой. Они были дома. Основой их бытия была сама Венеция.

Можно ли тогда определить природу венецианской музыки как органичного целого? Ее отличает экспансивность и спонтанность, безудержная радость, проявляющаяся во всех формах венецианского искусства. Охотнее и чаще всего ее называют блестящей. Она сверкает, как венецианское стекло и воды лагуны. Однако венецианская музыка также вызывает в памяти богатство красок и текстуры венецианской живописи. Мы читаем о блестящих оттенках цвета и хроматических фразах венецианских музыкантов, в отличие от музыкантов Неаполя и Флоренции. В венецианских учебниках музыки, написанных в XVI и XVII веках, особое внимание уделяется искусству импровизации и орнаментации. Венецианская музыка прежде всего экспрессивна. Грубо говоря, импульсивность в ней преобладает над содержанием. Некий немецкий музыковед XVIII века, противопоставляя венецианские мелодии римским, заметил, что «венецианские быстрее достигают слуха, но их очарование быстрее проходит». Искусство отзвуков, уже отмеченное в церковной полихоральной музыке, было не чуждо и светской музыке. К примеру, было отмечено, что венецианская соната обладает всеми признаками полифонии.

Венецианская музыка благозвучна. Нередко она бывает легкой и прозрачной. В этом смысле можно предположить, что она почти не отражает внутренней жизни. В Венеции не могло быть Бетховена. Потоку этой музыки нельзя противиться. У нее ритм моря, но не колеса. Она скорее вызывает изумление и восхищение, чем рождает созерцание. Однако она бывает непокорной и непредсказуемой, с внезапными неожиданными поворотами мелодии и гармонии. Она часто эксцентрична и экстравагантна. Иногда в ней смакуются странные bizzarria (созвучия), имеющие восточный привкус. Можно даже утверждать, что при содействии Венеции восточная музыка вошла в европейскую традицию. Венецианская музыка построена на постоянном и искусном изменении. Она обожает контрасты и сложности; она бывает быстрой и вычурной. Она прекрасно подходит виртуозам. Как полагают, первый сольный концерт был сыгран в Венеции. Тогда мы можем определить природу венецианской музыки как выражение венецианского темперамента. Как сказал Стендаль, «блеск венецианского характера находит отражение в венецианской музыке». Процесс передачи и наследования культурных моделей никогда не осознавался до конца, если не считать очевидных моделей языка, который описывает и искусство, и характер с помощью одних и тех же слов. Итак, вот наши слова: яркость, жизнерадостность, блеск, экстравагантность, энергия, бодрость, спонтанность, напористость, легкость, экспансивность и стремительность. О, Венеция!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.