Бреслау

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Бреслау

На протяжении всей войны не было ничего подобного фанатичным и драматичным сражениям, которые проходили в Бреслау, где бои по своей ожесточенности и пренебрежению к смерти превзошли все предыдущие.

«Свенска дагбладет» от 23 марта 1945 года

«20 января 1945 года стал днем, – поведал Отто Рогалла, бывший сотрудник полиции Бреслау, – когда сложилось впечатление, что Господь отвернулся от этого мира. Шел сильный снег. По улицам гулял ветер, надувая у стен домов высокие сугробы. Над городом повис толстый слой почти черных облаков, и даже к полудню не стало светлее.

Начиная с Рождества мы жили в постоянной боевой готовности. Служащие в Бреслау после окончания рабочего дня не расходились по домам. Причем это касалось не только полиции, но и администрации, и ряда других служб. Лично я, как квалифицированный связист, в начале войны был прикомандирован к полиции, где служил во взводе связи.

С самого Рождества все мы жили в подвале управления полиции и ждали. Чего именно мы ждали, признавать не хотелось. И все же мы понимали: с замиранием сердца мы ожидаем подхода русских танковых войск.

То, что мы в часы службы видели на городском вокзале, заставляло нас покрываться холодным потом. С самого Рождества люди двигались почти бесконечным потоком человеческих несчастий. Казалось, они уже переполнили город, но продолжали прибывать. Они ехали с берегов Варты и из Верхней Силезии, с рюкзаками за спиной, детьми на руках и отчаянием на лицах.

У некоторых не было ничего. Рюкзаки они потеряли по дороге, детей с ними больше не было. Я видел людей, которые несли на руках мертвых детей, замерзших в пути.

Они не только приезжали на поездах. Они приходили по шоссе, ведущим в город, волоча за собой тачки и тележки. По городу бродил мычащий скот. Дети звали матерей, матери искали детей.

Мы не спали уже трое суток, но не роптали. И мы все же могли чуть-чуть облегчить их страдания. Мы направляли поток беженцев, расселяли их, регистрировали и возвращали детей матерям.

Все мы оцепенели от человеческого горя. Наши возможности были невелики, но мы делали все от нас зависящее. Мы жили одновременно тревогой и надеждой. Ибо чувствовали, что и нас чаша сия не минует.

После полудня 20 января нас отправили в пригород патрулировать шоссе на Кант.

Когда мы ехали через город, услышали доносившийся из громкоговорителя голос: „Женщины и дети, немедленно покиньте город. Следуйте в направлении Опперау – Кант. Там для вас уже готов транспорт. Женщины и дети, покиньте город“.

Люди спешили в пригород и сворачивали на шоссе, идущее в Кант. Было очень холодно. Снега было много, и мне было очень жалко детей, которым вместе с матерями приходилось пробираться по сугробам.

Мы помогали всем, чем могли. Мы остановили военный грузовик и попросили водителя посадить женщин и детей. Но мы не только просили. При необходимости мы действовали жестко и решительно.

По шоссе на Кант шли не только женщины и дети. Мы задерживали также сильных, вполне способных держать в руках оружие мужчин, которые с тяжелыми чемоданами в руках спешили оказаться в безопасности.

Одного из них я помню особенно хорошо. Это был известный в Бреслау фабрикант, один из ведущих представителей оборонной промышленности, которые в прежние дни с удовольствием щеголяли в форме политических лидеров. Теперь он был в гражданском и нес два чемодана из свиной кожи с украшениями, пачками денег и добротной зимней одеждой. Он орал на меня и утверждал, что выполняет ответственное задание, что должен по приказу сверху срочно прибыть в Берлин. Но приказ предъявить он не смог и весьма оперативно изменил свою позицию. Теперь он предлагал мне деньги и золото, чтобы я его пропустил.

Я передал его патрулю криминальной полиции, который доставил его обратно в Бреслау. Я выполнил свой долг, и все же мне было как-то не по себе. Все случилось с нами слишком внезапно. Еще совсем недавно здесь царил мир».

Бреслау до той поры был оазисом мира. Здесь не было воздушных налетов, не ощущалось нехватки продовольствия. У кого были деньги, тот мог купить у крестьян в окрестностях Бреслау все, что угодно. А вечерами горожане нередко засиживались в пивной за кружкой пива, в то время как на западе рейха население проводило эти же часы в бомбоубежище.

Но теперь все изменилось.

Рано утром 12 января 1945 года советские войска после тяжелой артподготовки перешли в наступление с плацдарма Барановице. Немецкая оборона была уничтожена ураганным огнем. Через крупные бреши в линии немецкого фронта хлынули советские формирования и устремились к Одеру. Город Бреслау был объявлен крепостью.

Одним из немногих, кто сумел уцелеть в хаосе Бреслау, был генерал фон Альфен. Он вместе со своим штабным офицером и маленькой боевой группой едва успел отойти со своих позиций на Висле, когда прорвались советские танки и наводнили местность.

Генерал фон Альфен, даже захлестнутый красным приливом, сохранил присутствие духа. Он пробился сквозь массу советских танков и привел своих людей в Бреслау, где 17 января доложил о своем прибытии вышестоящему командованию и остался в ожидании дальнейших приказов.

Шефом вышестоящей командной инстанции был генерал Краузе, который был не только командиром расквартированных в Бреслау подразделений XII армейского корпуса, но и отвечал за безопасность и укрепление города.

После катастрофы в Барановице он стал поспешно готовить круговую оборону Бреслау.

При этих начальных подготовительных оборонительных мероприятиях был заложен зародыш гибельного раздора, который позднее существенно затруднил оборону города.

Чтобы было возможно вообще занять круговую оборону вокруг города, необходимо было сформировать из мужского населения Бреслау отряды народного ополчения.

Может показаться странным, но и гаулейтер Нижней Силезии Карл Ганке, и генерал Краузе – оба распоряжались этими отрядами. Они оба отдавали приказы, оба подписывали распоряжения – независимо друг от друга или вместе.

Относительно отдачи военных приказов, касающихся обороны города, конечно, сомнений не было. Ответственным за оборону Бреслау был генерал Краузе.

Однако оборона была скверно подготовлена. Оборонительные сооружения располагались примерно в тридцати километрах от городских окраин и окружали город кольцом. Само по себе это было не плохо, поскольку при круговой обороне важно, чтобы позиции располагались как можно дальше от обороняемого объекта. Однако не было боеспособных войск, которые могли бы эти позиции удерживать.

Злая участь постигла город в ночь на 22 января 1945 года. Советские танковые войска под командованием генерала Конева вышли на Одер в районе Брига, к востоку от Бреслау, и в районе Штейнау, к северу от Бреслау. В Штейнау курсант унтер-офицерской школы Яуэр организовал героическое сопротивление, стремясь во что бы то ни стало остановить русских на Одере. Но усилия его отряда оказались тщетными. Русские все равно форсировали Одер в районе Брига. Танки Конева покатили севернее и восточнее Бреслау в тыловые районы. Город оказался перед угрозой окружения.

В этой ситуации произошло нечто труднообъяснимое. Генерал Краузе с большей частью своего штаба исчез из Бреслау. До сегодняшнего дня неизвестно, покинул Краузе находящийся под угрозой город по собственной инициативе или подчиняясь приказу. В любом случае решительного человека, который отвечал за оборону, контролировал обстановку и досконально знал возможности по обеспечению города, больше не было.

Этот факт не должен остаться без внимания, чтобы правильно оценить поведение гаулейтера и рейхскомиссара обороны Карла Ганке. Ибо гаулейтер все же остался там, откуда скрылся генерал. Но прежде генерал Краузе передал генерал-майору фон Альфену командную власть над расположенными в Бреслау подразделениями вермахта.

Фон Альфен оказался в весьма сложной ситуации. Подчиненные ему войска состояли из остатков трех дивизий, которые прибыли в город изрядно потрепанными. Кроме того, он мог располагать отрядами из наземного персонала люфтваффе, воздушной разведки, резервов и некоторых отдельных подразделений, имевших общую численность около 45 000 человек.

Впрочем, у фон Альфена не было возможности ознакомиться с существующими оборонительными сооружениями. На него с большой поспешностью взвалили ответственность за город с населением 250 000 человек.

Между тем советский генерал Конев направил свою 4-ю танковую армию между Глогау и Бреслау. В Шпроттау и Загане немецкие боевые группы оборонялись с отчаянием обреченных. Все же русские прорвались в Лаузиц, и перед ними двигались бесконечные колонны беженцев.

12 февраля Глогау был окружен. Слабый гарнизон под командованием оберста графа Ойленбурга держал оборону со всех сторон.

16 февраля настал тяжелый час для генерал-майора фон Альфена, поскольку кольцо вокруг Бреслау замкнулось. По приказу Гитлера гаулейтер Ганке принял командную власть.

Военная подготовка Ганке была более чем скудной. Он был кандидатом в офицеры во время Польской кампании и лейтенантом и офицером для поручений в «призрачной дивизии» Роммеля во Французской кампании. Дальше этого его военные знания не распространялись.

В отличие от противоречий в высшем командовании настроение городского населения было не слишком скверным. Питание было налажено, поскольку скот, пришедший в город с беженцами, обеспечил людей мясом на месяц. Кроме того, в Бреслау было некоторое количество заполненных складов, созданных специально для снабжения находящихся под угрозой воздушного налета областей. Эти склады также использовались для обеспечения населения города.

К тому же войска и население были убеждены, что оборона города имеет смысл. Если удастся удержать Бреслау, тогда, по крайней мере, останутся безопасными шоссе, по которым на запад шли колонны беженцев.

Это, конечно, была побудительная причина, но не всеобъемлющая идея. И партийное руководство Бреслау, судя по всему, это понимало. Чтобы укрепить волю к сопротивлению защитников города и мужество городского населения, по улицам проехали машины с громкоговорителями. Жителям сообщили, что расхождения во мнениях между западными союзниками настолько усилились, что можно рассчитывать на скорое перемирие. Вследствие этого высвободятся войска, которые будут переброшены для укрепления Восточного фронта. После этого планируется мощное немецкое контрнаступление на востоке, так что полное освобождение Бреслау не за горами.

Людям в окруженном городе следовало верить в эти сообщения. Что они и делали весьма охотно.

При планировании обороны в первую очередь речь велась о безопасности важных аэродромов Бреслау – Гандау. На этих аэродромах могли приземляться транспортные самолеты Ju-52 с важнейшими снабженческими грузами. Транспортных машин такого типа было явно недостаточно, поэтому приходилось использовать для доставки снабжения также и боевые машины. Машины этих типов из-за высокой наземной скорости нуждались в более длинных взлетно-посадочных полосах. Как вынужденная мера, военные грузы туда сначала сбрасывали на парашютах. Однако воздушное снабжение вскоре было снова восстановлено, поскольку многие парашюты относило ветром, и грузы попадали в руки русских.

Учитывая такую ситуацию, создание большого аэродрома стало первоочередной задачей. Поэтому уже в первые дни февраля началось сооружение расширенных посадочных полос на Фризенвизе[5]. В конце февраля генерал-майор фон Альфен получил от Гитлера приказ начать строительство еще одного аэродрома на территории города.

На это Альфен объяснил, что сооружение аэродрома в городе не является необходимым, поскольку запасной аэродром Фризенвизе уже почти готов.

Этим аэродромный вопрос для Альфена был решен, но не для гаулейтера Ганке. Он тотчас приготовился, в соответствии с приказом фюрера, строить новый аэродром. Для осуществления этого плана он приказал взорвать целый жилой квартал, а для выравнивания территории согнал женщин и детей.

Это строительство стало причиной первой стычки между гаулейтером Ганке и генерал-майором фон Альфеном.

Основаниями для дальнейших разногласий явилось то, что Ганке одновременно начал активно вмешиваться в военное командование крепостью Бреслау. Он делал это ловко, но в высшей степени некорректно.

Он объяснил генерал-майору фон Альфену, что областное управление имеет в своем распоряжении мощный коротковолновый передатчик, имеющий непосредственную связь с радиостанцией рейхсканцелярии. Иначе говоря, имеется возможность поддерживать прямой контакт с фюрером. Эту выгоду генерал-майор не должен упустить. Если у него имеются неотложные пожелания, он должен сообщить их областному управлению, которое передаст их в Берлин от его имени.

Фон Альфен посчитал эту любезность приемлемой и согласился с предложением. А Ганке начал плести закулисные интриги. Хотя он и отправлял радиограммы фон Альфена в Берлин, но делал это не от имени коменданта крепости, а от имени областного управления. Таким образом, создавалось впечатление, что вся инициатива исходит от гаулейтера Ганке.

В последние дни февраля возник еще один спорный вопрос. Гаулейтер Ганке для укрепления гарнизона крепости затребовал батальон парашютистов, которые вскоре после этого прибыли в Бреслау на транспортных самолетах. Этот батальон Ганке хотел использовать для попытки прорыва. Парашютисты должны были прорвать русские позиции южнее Бреслау и установить связь с войсками генерал-фельдмаршала фон Шернера в Цобтене.

Однако прибывшие для усиления солдаты в действительности не были парашютистами. Они были жертвой «генерала Хельденклау», который посетил аэродромы, на которых базировались бомбардировочные эскадрильи, и лично освободил летный состав для использования в наземных войсках.

Эти часто имевшие высокие государственные награды летчики были объединены со ставшим безработным техническим персоналом в наземные боевые формирования, когда абсолютное господство союзников в воздухе над Западноевропейским театром военных действий уже довольно давно сделало применение бомбардировщиков нереальным.

К тому же переброшенный в Бреслау батальон парашютистов был плохо оснащен. Он располагал только пистолетами, винтовками и ручными гранатами.

Генерал-майор фон Альфен сначала поместил батальон в резерв и оснастил его пулеметами и тяжелыми орудиями. Он также был против использования людей совершенно неопытных в наземных боях для задуманной Ганке вылазки.

Но гаулейтер продолжал настаивать на своем плане прорыва. Он даже связался с генерал-фельдмаршалом Шернером, который удерживал фронт к югу от Бреслау в районе Мюнстерберга – Штрелена. Ганке удалось ввести Шернера в заблуждение, внушив ему не соответствующие истине сведения относительно своих парашютистов.

Поэтому довольно скоро Шернер направил генерал-майору фон Альфену телеграмму следующего содержания: «Батальон парашютистов хорош. Ожидаю от вас высокой активности».

Генерал-фельдмаршал Шернер впоследствии тоже стал жертвой изощренных игр Ганке. Фельдмаршал не имел представления о взаимоотношениях руководителей Бреслау. Согласно сложившемуся положению вещей создавалось впечатление, что обороной города интересуется только областное управление – комендант крепости лишь изредка давал о себе знать. Поэтому у Шернера вполне могло сложиться убеждение, что фон Альфен командует боями вокруг Бреслау совсем не так, как тому велит долг.

А тем временем русским войскам удалось прочно обосноваться в южной части города. Советы продвигались от Южного парка в направлении Гинденбургплац.

Одним из участников этих боев был штабс-ефрейтор люфтваффе Герберт Рихтер. Он так описал события тех дней:

«Чтобы преодолеть расстояние примерно в два километра от Южного парка до Гинденбургплац, русским потребовалось одиннадцать дней. Это показывает, насколько упорные уличные бои здесь велись.

Мы удерживали дом, пробивали бойницы и вели наблюдение за окнами расположенного напротив дома, где обосновались русские снайперы. Как только кто-то из нас двигался, раздавался выстрел. И зачастую вслед за выстрелом следовал крик.

Я вспоминаю шестнадцатилетнего парнишку из числа добровольных помощников люфтваффе, который был прикреплен к нашему подразделению. Юноша быстро освоился в занятой нами квартире и в кухне обнаружил шкаф, доверху наполненный продуктами. Он на животе подполз к шкафу, распахнул дверцы и встал, прячась за ними, чтобы достать банку консервов. Но банка выскользнула у него из рук. Парень попытался ее поймать и на несколько мгновений оказался на виду. Тотчас из окна дома напротив грянул выстрел. Юноша вскрикнул и упал. Он был мертв. Пуля русского снайпера попала ему прямо в лоб.

Но и для русских бои в Бреслау вовсе не были легкой прогулкой. Однажды нам удалось захватить целую группу, которая засела в подвале соседнего дома. Ротный связной услышал их голоса и предупредил нас об опасности.

Наш командир взял связку ручных гранат и вызвал добровольца. Таким добровольцем стал я.

Под защитой опустившихся сумерек мы выбрались из дома и, пригнувшись, пробежали вдоль стены до соседнего здания. Вскоре после этого мы услышали голоса русских. Там было не меньше десяти человек. Они выбрали этот подвал для укрытия. У меня так сильно стучало сердце, что оно казалось переместившимся куда-то в горло. А дальше все прошло очень быстро. Командир прыгнул вперед и бросил в подвальное окно две гранаты. Я сделал то же самое, после чего мы оба упали на землю.

Мне показалось, что секунды растянулись, превратившись в вечность. Неожиданно все снова стихло. Голоса в подвале умолкли. После взрывов слышались только стоны.

Очистив дом, мы его сразу же подожгли. Таков был приказ – поджигать дома, чтобы помешать русским их занять. Но у русских были пожарные войска, которые весьма оперативно тушили пожары. В таких случаях мы тотчас наносили контрудар, причем с единственной целью – снова поджечь дом. Тогда в наступление переходили русские и снова его тушили.

Так я своими глазами во всей отчетливости увидел страшную абсурдность войны…»

В первые дни марта бои снова вспыхнули на доселе относительно спокойном участке фронта севернее Бреслау. Ударные войска русских попытались войти в северную часть города. Генерал-майору Альфену удалось отбить натиск русских.

В то время как фон Альфен был занят обороной Бреслау, судьба окруженного города решалась за его пределами. Генерал-фельдмаршал Шернер пребывал в твердой уверенности, что фон Альфен пренебрегает своим воинским долгом. Но Бреслау следовало во что бы то ни стало удержать. А для этого требовался командир, который направил бы все свои силы на выполнение этого задания.

Гаулейтер Ганке наконец сумел поставить мат своему сопернику фон Альфену.

Шернер искал нового коменданта крепости Бреслау. И нашел его в лице генерал-лейтенанта Германа Нихоффа. Разумеется, утверждали, что этот выбор имел свою закулисную сторону.

Нихофф тогда командовал 371-й пехотной дивизией, которая 1 марта 1945 года в районе Кляйна – Эльгута добилась внушающих уважение успехов против русских. Генерал-фельдмаршал не имел никаких оснований быть недовольным Нихоффом и подыскивать для него «горячую должность». Он сделал это, потому что не генерал-лейтенант, а один из его штабных офицеров впал у Шернера в немилость. Тогда прошла молва о вопиющей бестактности известного офицера из штаба Нихоффа. После этого Шернер тотчас отправился на командный пункт Нихоффа и рассказал ему эту историю. Генерал-лейтенант не был информирован о происшествии и проигнорировал упрек Шернера. Генерал-фельдмаршал разозлился. Нихофф был отправлен в моравийскую Остраву[6], где должен был ожидать дальнейших распоряжений. Ждать ему пришлось недолго. Вскоре он получил следующую телеграмму:

«Штаб армии,

1-й адъютант, 2 марта 1945 г., 0:15.

Господину генерал-лейтенанту Нихоффу.

По приказу Верховного командования довожу до сведения господина генерала, что для господина генерала по предложению генерал-фельдмаршала Шернера намечено назначение на трудное место. Значение этой командной инстанции выходит далеко за рамки функций обычного командира. Решение по поводу этого предложения будет уже сегодня ночью согласовано с высшими инстанциями. Господина генерала просят быть готовым к отъезду утром 2 марта.

Подлинник подписан 1-м адъютантом».

Генерал-лейтенант Нихофф понимал, что кроется за формулировкой «на трудное место». И не хотел обманываться.

Шернер в телефонном разговоре сообщил, что фюрер назначил его комендантом крепости Бреслау. Поэтому он обязан тотчас вылететь в столицу Силезии и сменить генерал-майора фон Альфена.

Генерал-лейтенант знал, что его назначают командовать подразделением смертников. Об этом свидетельствует письмо, написанное им накануне жене и пятерым ребятишкам.

«Моя любимая!

В самый тяжелый момент своей жизни я шлю тебе и нашим детям свои искренние пожелания. Боже, дай мне силы выстоять! Я знаю, чего от меня ждут. Живите счастливо!

Ваш отец».

Бреслау и его защитники были втянуты в план, который предусматривал раскол флангов наступающих на Берлин главных сил русских. Для этой цели Шернер сконцентрировал в районе Мюнстерберга – Штрелена сильную ударную армию, которой он хотел нанести контрудар в направлении Бреслау. После снятия осады с города гарнизону крепости предстояло перейти в наступление.

Все это генерал-лейтенант Нихофф узнал из беседы с командующим 17-й армией генералом Шульцем, которая состоялась 3 марта 1945 года в Вальденбурге. Шульц сказал: «…если вы сможете удерживать Бреслау в течение четырнадцати дней, тогда Шернер будет с вами и вы сможете двигаться дальше…»

Генерал-лейтенант Нихофф был готов к вылету в Бреслау. Аэродром, с которого взлетел транспортный самолет, располагался примерно в сорока пяти километрах от окруженного города. Еще до начала полета пилот сказал генералу, что при подлете к Бреслау существует вероятность сильного советского зенитного огня. Кроме того, на борту самолета для генерала нет парашюта.

Нихофф все равно поднялся на борт. Ju-52 очень скоро попал в перекрестье лучей советских прожекторов. Когда генерал уже видел в иллюминатор огни пожаров, бушевавших в окруженном городе, самолет был подбит советскими зенитками.

Пилот, молодой лейтенант, доложил о повреждении двигателя. Он вывел самолет на встречный курс и через некоторое время с большим трудом посадил сильно поврежденный самолет на запасном аэродроме.

В телефонном разговоре со штабом 17-й армии Нихофф получил заверения, что ему будет немедленно предоставлена другая машина.

Самолет прибыл в три часа утра.

Но и этот самолет находился под явно несчастливой звездой. Он снова попал под сильный зенитный обстрел. На подлете к Бреслау пилот тоже был вынужден лечь на обратный курс и посадить самолет на том же аэродроме, с которого вылетел. После приземления пилот объяснил, что из-за обледенения рулевого управления не мог выполнить посадку в Бреслау.

Третий пилот, который должен был доставить Нихоффа в Бреслау, оказался награжденным Рыцарским крестом фельдфебелем. Он сначала поднял машину на большую высоту, затем, приблизившись к аэродрому, перевел двигатели в режим холостого хода и спланировал на землю. После благополучной посадки экипаж транспортного самолета попал под обстрел. Генерал и его сопровождающий сумели добраться до края летного поля, где были встречены инструктором. А на летном поле в это время был настоящий ад. Инструктор – обер-лейтенант из штаба коменданта крепости по имени Фишер – проводил генерала к мотоциклу. По пути он объяснил Нихоффу, что русские атаковали аэродром Бреслау.

Мотоцикл с генералом на заднем сиденье мчался сквозь сильный артиллерийский огонь. То здесь, то там темноту разрывали яркие вспышки взрывов. Звучали автоматные очереди.

Тем не менее генерал Нихофф невредимым прибыл на командный пункт в Либихгохе, устроенный в заброшенном пивном подвале. Там под пропитанными сыростью сводами его встретил генерал-майор фон Альфен.

Комендант крепости выглядел утомленным. Стараясь перекричать грохот артиллерии, Нихофф объяснил, что имеет приказ занять пост коменданта крепости. Генерал-майор фон Альфен должен следующим бортом отправиться в Цоссен и явиться в управление кадров.

Генерал-майор обманывался относительно глубокого смысла этого приказа. И он кратко ввел Нихоффа в курс дела.

В это время фон Альфен уже хорошо понимал, какую роль в действительности играет гаулейтер Ганке. Поскольку он мог покинуть Бреслау только когда противник будет оттеснен от аэродрома, у него оставалось достаточно времени, чтобы написать докладную записку относительно ситуации в Бреслау. Нихофф ее изучил, и у него сложилось впечатление, что генерал-майор фон Альфен во всех отношениях выполнил свой воинский долг и использовал все возможности для защиты крепости. Поэтому ему было нетрудно подтвердить правильность всех принятых фон Альфеном мер.

Пока два генерала совещались в подвале в Либихгохе, перед немецкими позициями звучали громкоговорители русских: «Не надейтесь на Нихоффа, прежде чем Ганке будет висеть…»

В ночь после своего прибытия новый комендант крепости отправился на командный пункт Ганке в Ноймаркт.

Войдя в защищенное от бомбежек подвальное помещение, Нихофф был изумлен комфортабельной внутренней обстановкой бункера гаулейтера. В распоряжении Ганке была душевая, обшитая деревянными панелями спальная комната, кухня с выложенными кафелем стенами и уютный рабочий кабинет, в центре которого стоял массивный письменный стол.

За столом сидел сам гаулейтер Нижней Силезии Ганке. Нихофф увидел рослого молодого человека внушительного телосложения, одетого в коричневую форму с красно-золотыми петлицами.

Разговор был начат весьма вежливым, учтивым тоном. Слегка «прощупав почву», Ганке решил, что может позволить себе большее, и заявил, что считает прежнего коменданта крепости фон Альфена неудачником, не справившимся со своими обязанностями. Далее он выразил радость, что в лице Нихоффа нашел наконец хорошего коменданта крепости.

Нихофф внимательно выслушал собеседника, прежде чем подойти к делу с совершенно другой стороны… И первые же его слова не могли не встревожить Ганке.

– Гаулейтер, – сказал генерал, – я нахожусь здесь по приказу фюрера. В соответствии с этим приказом я должен удерживать город, пока не будет снята осада силами извне.

Ганке намекнул на возможность компромисса:

– Полагаю, мы договоримся.

Генерал не был впечатлен:

– Гаулейтер, здесь, в Бреслау, я обладаю командной властью. Во всем, что касается боевых действий и обороны города, приказываю только я один. И я не позволю вам вмешиваться в мои дела.

Ганке оперся о письменный стол, встал и в упор уставился на генерала.

– Вы хотите меня отодвинуть в сторону?

– Во всем, что касается ведения боевых действий в Бреслау, да.

Далее последовал короткий поединок взглядов. Генерал его выдержал. Ганке подошел к Нихоффу и протянул ему руку.

Свою первую задачу генерал Нихофф видел во внесении ясности в вопрос о намерениях своих русских противников.

Он установил, что советский генерал-лейтенант Глуздовский совершил много ошибок. Одна из них, по мнению Нихоффа, заключалась в том, что русский военачальник атаковал город преимущественно с южного направления. Он добился бы более существенных успехов, если бы одновременно организовал наступление с запада. В таком случае Нихоффу пришлось бы распылить свои резервы. А пока он мог их сконцентрировать в самой важной точке.

Сопротивление защитников Бреслау было несколько облегчено тем фактом, что русские принципиально отправляли свои радиограммы открытым текстом. Поэтому немцы во многих случаях заранее знали, где следует ожидать очередного штурма.

Первые меры Нихоффа нашли выражение в приказе: оборонительное кольцо вокруг города ослабить и эшелонировать оборону в глубину. Хотя в основу этой стратегической концепции коменданта крепости была положена логическая последовательность, эта мера столкнулась с сильным сопротивлением войсковых командиров. Понятно, что ни один из них не желал уступить и тем самым ослабить собственную позицию. Сопротивление командиров перешло в открытый протест, когда генерал перебросил два самых сильных батальона с фронта в город для использования в качестве «пожарных команд».

Насколько верными были планы Нихоффа, показала первая же крупная атака русских. Сразу после вторжения ударных частей русских Нихофф бросил в бой тыловые резервы. Брешь в линии фронта была закрыта раньше, чем противник сумел закрепиться.

Подразделениям Красной армии, кроме прорыва в пасхальные дни, больше не удалось достичь решающих успехов.

В это время чрезвычайно обострился вопрос снабжения боеприпасами. Аэродром под Бреслау для обеспечения снабжения больше не мог быть использован, поэтому срочно необходимые боеприпасы приходилось сбрасывать в специальных контейнерах с парашютами над окруженным городом. Но при этом значительная часть контейнеров оказывалась в руках русских.

Обеспечение амуницией временами оказывалось столь трудным делом, что применялись даже русские трофейные боеприпасы. Бывали дни, когда артиллерия Бреслау не имела ни одного снаряда. Постоянная нехватка боеприпасов вынуждала защитников города пускаться на хитрости. В частности, ими была сооружена катапульта, как это делали в Средние века, с помощью которой они забрасывали ручные гранаты и взрывчатку на русские позиции.

Положение могло быть исправлено только появлением в Бреслау полноценного аэродрома. Было установлено, что запасной аэродром Фризенвизе из-за сырого грунта непригоден для низколетящих самолетов. Многие транспортные машины при посадке на рыхлую почву вязли и терпели крушение.

По крайней мере, теперь некоторые прежние планы Ганке были признаны верными. Сооружение приказанного Гитлером, желаемого Ганке и отвергнутого фон Альфеном аэродрома в центре города теперь было принято всерьез. Все население в возрасте от 14 до 65 лет было привлечено к отбыванию трудовой повинности и использовалось для строительства аэродрома. Впоследствии на строительстве работали преимущественно девушки и женщины.

Фрау Хельга Шлипкорте, которая была эвакуирована в Бреслау из Дюссельдорфа, рассказала о тех днях следующее:

«Саперы взорвали целый городской квартал с жилыми домами, улицами, скверами, аллеями и памятниками.

Наша работа заключалась в выравнивании территории таким образом, чтобы получилось ровное летное поле. Все мы были привлечены для отбывания трудовой повинности, но наша работа считалась „почетной службой“. На это название реагировали не иначе как с язвительной усмешкой. Ибо каждое опоздание, каждый прогул, каждый затянувшийся перерыв и каждое нарушение правил карались драконовскими наказаниями. Так что наш труд был скорее рабским, чем почетным. Но со сторожевых вышек все выглядит совсем по-иному, как и из люков командного бункера. И все же каждый рабочий делал все, что от него зависит, поскольку никто и думать не хотел о том, что Бреслау может быть оставлен. Все мы были убеждены, что Шернер придет и освободит нас.

Мы грузили телеги обломками камней. Полные телеги везли на край поля и там опрокидывали. Затем строительный мусор использовали для выравнивания.

Нередко мы подвергались обстрелу советской артиллерии. Но мы уже приобрели некоторый опыт и умели оценивать близость попадания снарядов, так что лишь редко уходили в укрытие.

Намного опаснее были советские истребители-бомбардировщики. Как только один из охранников замечал такую машину, он включал тревогу, после чего все работающие начинали искать укрытие.

Зачастую тревогу объявляли слишком поздно. Я один раз видела, как под огонь бортового орудия самолета попало сразу шесть молодых девушек – вряд ли хотя бы одной из них было больше восемнадцати.

По меньшей мере один раз в день прилетали советские бомбардировщики, и тщательно выровненные поверхности снова покрывались воронками. Незадолго до Пасхи большая группа рабочих была засыпана в убежище. Мы работали без перерыва шестнадцать часов, чтобы расчистить завал, но оказалось слишком поздно. Они все задохнулись.

Между Фюрстенфельдбрюке и Кайзербрюке, где сооружался аэродром, погибло много людей. Ни на одной мемориальной доске не указаны их имена. Они пали безымянными. Возможно, многих из них до сих пор ждут родные и близкие…»

Русские между тем изменили наступательную тактику. Теперь они начали штурмовать оборонительное кольцо вокруг города с востока.

Нихофф контролировал ситуацию, впрочем, остался на прежних позициях. Пренебрегая существующим риском, он убрал все боеспособные подразделения с других позиций вокруг Бреслау и бросил их на запад, где в районе Пильзница, Козела, Гандау, Мохберна и Шмидефельда русские готовили наступление. Эти подразделения подчинялись оберст-лейтенанту Мору. Направленное Моделем подкрепление еще не успело занять позиции, когда русские начали мощное наступление. Бывший штабс-ефрейтор Тео Клозе рассказал: «Солнце грело так сильно, что я снял шинель. Я проезжал на своем мотоцикле мимо городской ратуши, которая до сих пор осталась невредимой.

И тут все началось. Прилетела эскадрилья советских бомбардировщиков. Воздух наполнился грохотом разрывов. Облако пыли закрыло небо. Тут же раздался пронзительный вой. Советская артиллерия и „сталинские органы“ открыли огонь.

Я опрокинул свой мотоцикл и вслепую кинулся в ближайшую подворотню. Пока я нащупывал ступеньки, вблизи прогремел взрыв. Я кубарем скатился по ступенькам и оказался между стонущих, кричащих людей.

Это невозможно описать. Давление, созданное взорвавшимися снарядами, давило на барабанные перепонки. Кричали дети, плакали женщины. Казалось, что стены подвала качаются. С потолка сыпался цемент, в воздухе висела пыль. В дом попал снаряд – он горел. Но люди не торопились выбираться наружу. Я снова нащупал ступеньки лестницы и подошел к двери. Мой мотоцикл превратился в груду металлолома. Я побежал вдоль стены в уверенности, что живым мне из этого ада не выбраться. Вся улица горела. Длинные языки пламени вырывались из домов, которые до сей поры война щадила. Не знаю, сколько раз я падал на землю. Только знаю, что разбил все лицо. В конце концов я увидел бомбоубежище. Здесь тоже слышались крики и плач.

Ураганный огонь длился до самого вечера второго дня Пасхи. Весь город превратился в пылающий костер. На улицах лежали трупы. Наконец я увидел солдат, занимавшихся пожаротушением. Это был самый страшный штурм, который мне довелось пережить…»

Только это было еще не все. В самой гуще массированного налета появилась искорка новой надежды. В небе над Бреслау появилась целая эскадрилья немецких боевых самолетов.

Люди облегченно вздохнули. Но им было суждено жестоко обмануться в своих надеждах. Немецкие машины были захвачены русскими. В них посадили советских пилотов, загрузили немецкими бомбами и отправили против Бреслау.

Штурм русских сопровождался ураганным огнем. Их боевой клич гремел над немецкими линиями. К винтовкам были примкнуты штыки.

Солдаты полка Мора ждали в своих стрелковых окопах. Нападавших встретил концентрированный оборонительный огонь. В сражении также участвовали находившиеся в Бреслау зенитные и артиллерийские орудия.

Генерал Нихофф немедленно отправился на опасный участок фронта. Вместе с оберст-лейтенантом Мором он принял все необходимые меры для усиления обороны. Было решено направить семь батальонов на западный участок фронта вокруг Бреслау. Две боевые группы были оставлены вблизи аэродрома Гандау в качестве резерва. Они имели задание, в случае прорыва русских, остановить и отбросить противника.

Русские наступали, имея примерно двенадцатикратный перевес в силах. Их поддерживал огонь тяжелых орудий и танки.

Завязался жестокий бой. Немецкие защитники оборонялись с отвагой обреченных. Зачастую доходило до ближнего боя, в процессе которого в качестве оружия использовались только штыки и саперные лопатки.

Генерал Нихофф и оберст-лейтенант Мор следили за сражением, находясь в непосредственной близости. На западном участке советской ударной группе силой до роты удалось осуществить местный прорыв. Противостоявшие им немецкие солдаты отчаянно оборонялись, но силы были неравны.

Когда вечер опустился на гибнущий город, сражение этой кровавой пасхальной субботы наконец подошло к концу. Подразделения Мора потеряли 73 процента живой силы. В некоторых ротах в живых осталось лишь полтора десятка человек.

Мирная передышка продлилась недолго. Уже в шесть часов утра советская артиллерия снова открыла ураганный огонь. Русские орудия стреляли шесть часов.

Около двенадцати часов в наступление пошли советские танки. Советские танки появились и возле командного пункта Нихоффа, устроенного в приюте для слепых. Несмотря на страшный огонь и превосходящую силу противника, это массированное наступление тоже было отбито.

На станции Пёпельвиц тоже шел кровопролитный бой. Несмотря на сильное сопротивление, русские все же сумели прорваться и оказались в тылу немецкого боевого формирования силой до роты. В ходе последующего сражения командир роты обнаружил брешь в кольце русских. Его люди сумели просочиться сквозь нее и выйти к собственному переднему краю обороны.

В то пасхальное воскресенье судьбы защитников Бреслау находились на острие ножа. Однако случай дал им трофей, имевший огромное значение. Полицеймейстер Бреслау Герман Душау рассказал об этих событиях следующее: «Было пасхальное воскресенье, когда мы вблизи Гнезенерштрассе сумел вывести из строя советский бронированный автомобиль. Экипаж – два красноармейца и советский старший лейтенант – сдался в плен. У советского офицера был при себе большой планшет, верхняя сторона которого была целлофановой. Я взял планшет и увидел под целлофаном карту Бреслау, покрытую координатной сеткой».

Оказавшаяся в руках полицеймейстера Бреслау Германа Душау карта была воистину бесценной. На ней было указано движение войск на всем театре боевых действий вокруг Бреслау.

Теперь немецкие радисты могли давать ценные сообщения относительно тактических замыслов противника. Когда, например, перехватывалась советская радиограмма, содержащая текст «Танковая рота Макарова передислоцируется с В 1 на G 3», достаточно было одного взгляда на трофейную карту, чтобы установить новые позиции подразделения, о котором шла речь.

В вечерние часы того памятного пасхального воскресенья советский натиск стал слабее. Тем временем красноармейцы вышли к Одеру. Благодаря этому три батальона в районе Козела оказались в окружении. Генерал Нихофф принял немедленные меры к деблокированию окруженных войск.

Запланированная попытка вырваться из окружения оказалась успешной. Под прикрытием темноты три батальона на шлюзах Рамзенер отошли за Одер и вернулись окольными путями обратно на западный участок фронта. Насколько своевременным оказался их подход, стало очевидно очень скоро. Уже в ночь на пасхальный понедельник солдаты этих батальонов столкнулись с русскими, принимая участие в отражении концентрированного удара советских войск.

В пасхальный понедельник сражение вокруг Бреслау снова пошло по нарастающей. Около восьми часов утра советский генерал Глуздовский снова бросил свои войска в атаку на немецкие позиции. Ее тоже поддержал сильный артиллерийский огонь. В ходе сражения в небе над городом появились советские самолеты. Во время воздушной атаки только на здание, в котором находился командный пункт гаулейтера Ганке, упало 22 бомбы.

К этому времени советские танки подошли к району скотобойни. Состоявший в основном из железнодорожников отряд народного ополчения сумел остановить русских. В ходе сражения это боевое формирование было усилено полицейским батальоном. Советские войска понесли тяжелые потери.

Но только резервы русских казались неисчерпаемыми. Все новые и новые ряды красноармейцев шли в атаку на немецкие позиции. И постепенно силы немцев пошли на убыль. А русские продолжали наступать. Вперед катили советские танки, за стальными колоссами бежали красноармейцы. Ударные отряды русских вышли к железнодорожной насыпи Пёпельвица и ворвались в «сады Шредера», расположенные на так называемом выгоне. Ввиду большого превосходства сил противника два батальона СС Цицмана и Рогге были вынуждены покинуть свои ранее твердо обороняемые позиции. Да и батальон майора Тилгнера тоже не смог больше сдерживать вражеский натиск.

Ситуация становилась критической. Почти все резервы уже были брошены в бой.

В распоряжении командования оставалась единственная боевая группа ополченцев – последний резерв. Она состояла из шестнадцатилетних подростков. Пришлось генералу Нихоффу принять тяжелое решение – бросить в бой детей. Но выбора у него не было.

Что делали эти дети – уму непостижимо. Они шли на советские танки с ручными гранатами и фаустпатронами. Они использовали бутылки с зажигательной смесью и другие импровизированные средства. Назначенный командиром взвода в этом мальчишеском отряде житель Бреслау Герхард Шмоллер один уничтожил в течение двух часов четыре русских танка.

Затем юноши Бреслау перешли в наступление. Уже при первом штурме они прорвали линии русских. Несмотря на тяжелые потери, они не остановились. Этим подросткам из Бреслау удалось освободить от противника район «садов Шредера» на выгоне! К вечеру в их руках оказалась железнодорожная насыпь Пёпельвица.

Два батальона из гитлерюгенда Бреслау в тот пасхальный понедельник 1945 года сумели еще раз изменить судьбу своего города.

Ночью над полем боя были слышны только отдельные пулеметные очереди. Иногда раздавались ружейные выстрелы. После вакханалии боя предшествующего дня над полем залитым призрачным лунным светом воцарилось безмолвие.

К этому времени сила советских атакующих частей тоже начала уменьшаться. Учитывая тяжелые потери, генерал Глуздовский приостановил дальнейшие попытки прорыва.

Советский военачальник решил взять измором гарнизон и гражданское население города. Сражения, имевшие место впоследствии, носили только местный характер.

В оборонительном кольце вокруг Бреслау к этому времени образовалось множество слабых мест. Одним из них был маленький деревянный мост через Одер, который находился в 600 метрах от передовых линий русских. По этому мосту русские доставляли к фронту подкрепление. Этот мост через реку был настоящей «занозой в теле» оборонительного фронта Бреслау.

В штабе коменданта крепости уже давно размышляли, как лучше всего уничтожить этот мост. Отправка к мосту ударной группы, которая устроила бы взрыв, ввиду принятых русскими беспрецедентных мер безопасности представлялась невозможной. Проще всего было уничтожить его воздушной атакой.

Генерал Нихофф связался с 17-й армией и потребовал воздушной поддержки.

Спустя два дня звено ^-111 вылетело к цели. Самолеты попали под жесточайший зенитный огонь. Предназначенные для поражения цели бомбы упали примерно в трехстах метрах от моста. Атака пикирующих бомбардировщиков тоже не принесла желаемого результата. Хотя бомбы упали ближе к цели, мост все равно остался невредимым.

В эти дни в штаб Нихоффа явилась молодая девушка с телефонной станции, которая изъявила желание поговорить с генералом. Она объяснила офицерам, что, работая на коммутаторе, узнала, что деревянный мост через Одер доставляет генералу много забот. Генерал спросил у девушки, почему, собственно, ее это интересует.

Девушка – она назвалась Урсулой – дала ошеломляющий ответ. Он сказала, что хочет взорвать мост. Она сообщила, что очень хорошо знает местность и нуждается только в инструктаже относительно производства непосредственно взрывных работ. Для выполнения этой задачи девушка планировала подплыть к мосту на складной лодке.

Нихофф отклонил ее предложение. Он сказал, что уже нашел способ уничтожить мост.

Телефонистка покинула командный пункт. Генерал больше ее не видел.

Однако девушка из Бреслау имела весьма серьезные намерения. Говорили, что она вскоре после этого познакомилась с сапером-фельдфебелем, который научил ее, что надо делать.

Где девушка впоследствии раздобыла необходимую взрывчатку, никто так и не узнал. Но как-то раз юная жительница Бреслау решила претворить свое намерение в жизнь. Ей помогали две подружки.

Свидетелей этого безрассудного предприятия не было.

А мост взлетел на воздух.

О трех девушках никто и никогда больше не слышал.

Бои вокруг окруженного Бреслау продолжались. Положение день ото дня ухудшалось. Страдания населения даже трудно себе представить. Электричества не было, водоснабжение осуществлялось с большими перерывами. Также не было возможности вовремя хоронить мертвецов, и воздух был насыщен зловонием разлагающейся плоти.

Каждый день и каждую ночь над городом появлялись советские бомбардировщики и истребители. Артиллерийский обстрел не стихал. Несмотря на тяжкое бремя, моральный дух защитников и населения не был сломлен. Люди продолжали надеяться на освобождение города немецкими войсками. Когда же последние искорки надежды начали гаснуть, люди стали тешить себя мыслью о возможности вырваться из окружения. Они считали, что можно нанести удар в южном направлении, прорвать кольцо окружения и затем достичь линии фронта фельдмаршала Шернера.

Генерала Нихофф отчаянно боролся со своей совестью. С одной стороны, он получил приказ защищать город до последнего патрона, с другой стороны, он осознавал, что ситуация безнадежна. Ибо русские уже стояли у ворот Берлина.

Никто не знал, каким именно размышлениям предавался в те дни комендант крепости Бреслау. Но одна идея вполне могла прийти к нему в голову, когда он обдумывал план прорыва из окружения. Эта идея основывалась на том факте, что прорыв мог быть осуществлен, только оставив мирное население.

Сверх того существовала только возможность капитуляции. О собственной судьбе генерал не тревожился. Командование переправило в Бреслау «Физелер-Шторьх», чтобы генерал мог обеспечить свою безопасность, если у него не останется другого выхода.

Самолет ожидал, спрятанный в ангаре. Но только Нихофф меньше всего думал о спасении собственной жизни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.