Фальшивое завещание Петра Великого

Фальшивое завещание Петра Великого

Весна 1812 года. Наполеон I стягивает свои войска к Неману, готовясь к вторжению в пределы России. И как раз в эти месяцы в Париже выходит в свет объемистый труд «О возрастании русского могущества с самого его начала и до XIX столетия». Этот пухлый том в 500 страниц был написан историком Лезюром, состоявшим на службе во французском министерстве иностранных дел. Французское правительство приложило особые усилия к распространению этой книги. А когда зимой того же года разгромленная русским народом и войсками наполеоновская великая армия бежала за пределы России, солдаты Кутузова обнаружили в захваченных неприятельских штабах сотни экземпляров этого объемистого сочинения. Современники прямо указывали, что книга Лезюра была издана по личному распоряжению Наполеона, который пытался, используя ссылки на «русскую угрозу», оправдать свое вторжение в Россию.

В книге Лезюра, между прочим, сообщалось: «Уверяют, что в домашнем архиве русских императоров хранятся секретные записки, писанные собственноручно Петром I, где со всей откровенностью сообщаются планы этого государя, на которые он обращает внимание своих преемников и которых многие из них следовали, можно сказать, почти с религиозной настойчивостью. Вот сущность этих планов…». И далее излагается совершенно фантастическая программа русского завоевания всей Европы и Азии.

В книге Лезюра содержался лишь пересказ этих заметок, получивших сразу название «Завещание Петра Великого».

Но впоследствии во Франции был опубликован и полный текст «Завещания» Петра. С тех пор на протяжении многих десятилетий он неизменно использовался дипломатией и публицистикой тех европейских держав, которые находились во враждебных отношениях с Россией. А в 1941 г., когда гитлеровцы совершили вероломное нападение на Советский Союз, германское министерство пропаганды по указанию доктора Геббельса сразу же вспомнило об этом «Завещании». Не оставалось оно без употребления и в послевоенные годы. Немало поборников «холодной войны» по обе стороны Атлантического океана спекулировали все на том же «Завещании», уверяя, что большевики продолжают начертанную в нем программу.

Бросается при этом в глаза одно любопытное обстоятельство. Все многочисленные западные пропагандисты, оперировавшие «Завещанием», с редким единодушием старались забыть о том, как оно появилось на свет. И старались, конечно, далеко не случайно. А между тем история его появления связана с одним очень любопытным эпизодом тайной войны в XVIII в.

…Стояло лето 1755 г. По пыльным дорогам Восточной Германии, а потом через Польшу и побережье Балтийского моря ехала карета, в которой находились, не считая прислуги, двое путешественников. Точнее, пассажир и пассажирка, так как пожилого путника, явно чужеземца, сопровождала молодая девушка, его племянница, к которой он относился со всеми внешними знаками внимания и заботы. Путником был шотландский дворянин Дуглас-Макензи, якобит, хотя приверженность изгнанному дому Стюартов давно уже вышла из моды.

Быть может, якобинство Дугласа поддерживала ненависть к англичанам, которую он не очень скрывал. Впрочем, шотландец не раз во всеуслышание говорил, что отошел от политики и отдался своему любимому занятию – геологии. И действительно, проезжая через чешские земли, Дуглас особенно интересовался тамошними копями и даже сделал большой крюк, чтобы заехать в Саксонию и осмотреть некоторые пользовавшиеся широкой известностью рудники.

До поры до времени вряд ли кто-нибудь догадывался, что все это было лишь маской и что якобит вместе со своей спутницей едет выполнять задание Людовика XV, осуществляя «секрет короля». Под этим названием скрывалась секретная дипломатия Людовика, иногда полностью противоречившая официальной дипломатии версальского двора.

«Секрет короля» можно с полным правом назвать и его разведкой. (Агентами «секрета короля» был и Сен-Жермен, и Бомарше во время уже знакомых читателю событий.) Может быть, вернее было бы сказать, что Людовик XV с помощью разведки усердно пытался подорвать позиции собственной дипломатии.

Казалось, Людовик считал обременительным для себя принуждать министра иностранных дел и послов придерживаться своей политической линии. Зато у него хватало терпения противопоставлять им целую сеть тайных агентов, которые должны были разрушать усилия официальной французской дипломатии. Порой того или иного французского посла посвящали в «секрет короля», и тогда его обязанностью становилось в одно и то же время выполнять инструкции министра иностранных дел и мешать их выполнению. Чаще, однако, последние функции поручались секретарю посольства или мелкому служащему, который дополнительно должен был и шпионить за послом.

Постепенно король все более втягивался в организацию заговоров против самого себя, в игру с таинственными переодеваниями, фальшивыми паспортами и другими реквизитами, прочно вошедшими в арсенал авторов авантюрных романов. Более того, продолжая эту игру, Людовик начал создавать наряду с, так сказать, официальным «секретом короля» другой, неофициальный, действовавший не только за спиной первого, но и часто вопреки ему. В письме к одному из руководителей «секрета короля», Терсье, Людовик жаловался, что он сам уже с трудом разбирается в созданном им лабиринте, который крайне вредил интересам Франции. Но подобные пустяки интересовали Людовика XV меньше всего.

Во время, к которому относится наш рассказ, т. е. в середине 50-х гг., «секретом короля» руководил принц Конти. Ему-то и поручил Людовик направить Дугласа и его спутницу для прощупывания возможностей возобновления переговоров между Парижем и Петербургом, отношения между которыми были испорчены до предела. Послы были отозваны. Французская дипломатия подготовляла крутой поворот: от традиционного векового соперничества с австрийскими Габсбургами к союзу с ними для противодействия крайне беспокоившей обе страны политике Фридриха II. Прусский король не только пытался рядом захватов изменить в свою пользу соотношение сил в Германии, но и вступил в союз с Англией, которая продолжала упорную борьбу против Франции за колониальное и морское преобладание.

В этих условиях позиция России имела огромное значение для Парижа, занятого формированием антипрусской коалиции. А между тем в Петербурге настолько еще преобладали настроения, враждебные Людовику XV, что он опасался официально предложить возобновление обмена послами, боясь наткнуться на отказ, болезненный для престижа французского двора. Даже посылать тайных послов было небезопасно: один из них, шевалье Вилькруассан, был без всяких церемоний признан шпионом и посажен в Шлиссельбургскую крепость. Пограничная стража получила приказ отправлять за решетку и других французских агентов. Так что во всех столицах Людовик имел не менее двух послов (одного явного, другого – тайного), а в Петербурге – ни одного. Вот почему поднимала пыль на бесконечных дорогах Восточной Европы карета Дугласа и его племянницы.

Данное ему деликатное поручение совсем не располагало к экстравагантным поступкам, и Дуглас, конечно, не предполагал облачаться в традиционный национальный костюм – шотландскую юбку. Этого нельзя было сказать о его спутнице, которая не только не была его племянницей, но и не более чем бравый якобит, имела основания обряжаться в женские одежды. Дело в том, что современники так и сошлись во мнении, были она женщиной или мужчиной.

«Племянница», или иначе – шевалье д’Эон де Бомон, родился в 1728 г. Некоторые биографы утверждают, что в детстве его одевали как девочку, а лишь потом заставили носить мужское платье. Объясняют это желанием не совсем нормального отца обязательно иметь сына, которое он решил осуществить вопреки самой природе. А иногда более прозаическая – с помощью такого маскарада родители надеялись получить для своего ребенка какое-то выгодное наследство. Однако пари, которые заключались на большие суммы относительно пола д’Эона, и споры по этому вопросу, продолжавшиеся долгое время, давно уже решены. Имеются неопровержимые доказательства, что д’Эон был мужчиной. (Об этом говорит и протокол медицинского вскрытия.)

В этих условиях причины, по которым он в ряде случаев должен был продолжать мистификацию, оставаясь в женском платье, становятся не всегда понятными. Наименьший вес при этом имеют заявления самого д’Эона, надо признаться, не отличавшегося твердостью во мнении, к какому полу он принадлежал.

Если верить мемуарам д’Эона (а им и их издателю вряд ли можно доверять хоть в чем-нибудь), он однажды шутки ради явился на придворный бал в женском костюме, и это переодевание понравилось Людовику XV. Однако откуда у короля возникла мысль посылать д’Эона в женском платье в Россию, так и остается загадкой. Ясно лишь, что этот французский разведчик не собирался в духе героев плутовских романов проникать в женский монастырь или мусульманский гарем. Новоиспеченной девице, разумеется, по положению вещей было неразумно злоупотреблять кокетством. Наоборот, приходилось принимать робкий, застенчивый вид, чтобы не подпускать близко ретивых поклонников. Это было не очень удобно, но считалось, что в таком наряде д’Эону будет легче втереться в круг приближенных императрицы Елизаветы Петровны и нашептывать ей вещи, угодные «секрету короля».

Надо заметить, между прочим, что руководитель «секрета» принц Конти имел и собственные галантные планы. Именно поэтому он довольно щедро за личный счет снабдил д’Эона роскошными женскими туалетами. Честолюбивый принц собирался ни более и ни менее как предложить себя в супруги царице, а если это дело не выгорит, то просить, чтобы Елизавета предоставила ему, Конти, командование русскими войсками или, на худой конец, посадила его на престол какого-либо княжества, например Курляндии. Скажем заранее, что из всех этих планов ничего не вышло. А несколько позже русский посол уже сообщал из Парижа о раздорах принца с маркизой Помпадур. После этой ссоры принцу пришлось расстаться и с «секретом короля».

Но случилось это позднее, а пока Конти условился с Дугласом и д’Эоном о шифре. Самому Дугласу разрешалось отправить из Петербурга только одно письмо. Поскольку он должен был демонстрировать интерес к торговле мехами, то и шифр был составлен соответствующим образом. Так, усиление австрийской партии должно было обозначаться как «рысь в цене» (под рысью подразумевался канцлер А. П. Бестужев-Рюмин), а при ослаблении ее влияния следовало сообщить, что «соболь падает в цене»; «горностай в ходу» – означало преобладание противников австрийской партии; «черно-бурой лисицей» именовался английский посол.

Но этот код был не единственным. Явившись на тайное свидание с вице-канцлером М. И. Воронцовым, которого считали сторонником улучшения отношений с Францией, новоявленная мадемуазель де Бомон была буквально нашпигована шифрами и тайными бумагами. При ней была книга Монтескье «Дух законов». В кожаном переплете этой книги, предназначавшейся для Елизаветы, были вложены секретные письма Людовика XV. В подошве башмака оборотистая девица носила ключ от шифрованной переписки. Наконец, в корсете было зашито полномочие на ведение переговоров.

Конечно, не стоит переоценивать роль новоявленной «чтицы императрицы». Недаром некоторые серьезные исследователи (среди них Вандаль и Рамбо), отрицали достоверность всей этой истории в целом и утверждали, что д’Эон появился в Петербурге лишь в 1756 г. Напротив, Гайярде, Бутарик, А. Франк, А. Кастело не сомневались в ее правдивости. (Намеки на поездку «Лии де Бомон» встречаются в корреспонденции французского дипломата Л’Опиталя и в письме самого Людовика XV от 4 августа 1763 г., адресованном д’Эону.)

Миссия Дугласа и д’Эона удалась потому, что у самих руководителей русской политики появились основания для сближения с Версалем. Вернувшись на короткое время в Париж, д’Эон снова отправился в Петербург уже в качестве секретаря посольства (поверенным в делах стал Дуглас). Д’Эон продолжал некоторое время служить посредником между обоими дворами даже после того, как в 1757 г. в Петербург прибыл официальный французский посол маршал де Л’Опиталь. Когда же после ссоры с «Помпадуршей» Конти был заменен другими лицами (Терсье и Моненом), д’Эон получил новые шифры, и переписка не прекращалась.

Еще в молодости д’Эон проявлял склонность к сочинительству и даже написал трактат о доходах, что подало Людовику XV мысль занять будущую «Лию де Бомон» в финансовом ведомстве. Эта склонность, как мы ридим, не пропала у него и в зрелые годы. Не будем останавливаться на тех придворных и дипломатических интригах, в которые был вовлечен в Петербурге д’Эон. Его роль и в них была, вероятно, значительно меньшей, чем он это представляет в своих мемуарах. Именно во время вторичного пребывания в русской столице д’Эон, по его словам, и сумел похитить из самого секретного императорского архива в Петербурге копию завещания Петра I.

Рассказ об этом выглядит более чем неправдоподобно и рассчитан на большой запас легковерия у читателя. Но еще более разоблачает д’Эона текст «Завещания». Достаточно самого беглого анализа, чтобы сделать бесспорный вывод: этот документ не исходил и даже не мог исходить от Петра. Но его автором вполне мог оказаться… сам д’Эон и его начальники по «секрету короля»! Временами это «Завещание» весьма напоминает ответ на вопросник, который был включен в тайную инструкцию для Дугласа и д’Эона.

«Завещание», несомненно, было составлено лицом, обладавшим самым приблизительным знанием русской политики. Среди массы нелепостей и очевидных выдумок вкраплены и «планы», действительно отражавшие цели политики царского правительства. Но это мог сделать любой современник, сколько-нибудь знакомый с дипломатической историей первой половины XVIII в. Нет сомнения, что д’Эону было чрезвычайно выгодно похвастать перед Людовиком XV якобы выкраденным в Петергофе документом. А проверить точность снятой копии все равно было невозможно.

Впрочем, тогда французское правительство не придало документу особого значения. Копия эта так и оставалась в архивах, пока не попалась на глаза Люзеру в 1812 г. Тот, решив, вероятно, что не стоит текстуально воспроизводить явно поддельное «Завещание», пересказал его в сокращенном виде.

Возможно, что Лезюр так поступил по указанию Наполеона. А потом, при издании тоже в основном подложных «мемуаров» д’Эона, был уже напечатан полный текст фальшивки, откуда она перекочевала в бесчисленные сочинения антирусски настроенных литераторов и журналистов.

Как же сложилась дальнейшая судьба предполагаемого автора (или одного из авторов) фальшивого «Завещания»?

Во время краткого возвращения на военную службу д’Эон дослужился до чина капитана драгун, но вскоре он возобновил свою карьеру разведчика. В качестве секретаря французского посла в Лондоне герцога Нивернэ д’Эон вновь проявил свои способности. Он сумел незаметно стащить портфель английского заместителя министра иностранных дел Роберта Вуда, когда того радушно принимали во французском посольстве, и скопировать ультиматум, который британский кабинет предполагал направить Франции. Д’Эон пересылал королю разведывательные доклады французского военного инженера де ла Розьера, который обследовал укрепления на английском побережье. После благополучного завершения этого шпионского предприятия д’Эон получил чин посланника.

Дипломатическая карьера д’Эона, несмотря на его заслуги, шла с большим скрипом. Еще во время одной из поездок в Петербург, являясь одновременно и дипломатом и тайным агентом короля, д’Эон недолго – между отъездом старого и прибытием нового французского посла – управлял делами посольства и растранжирил большую сумму денег. Новый посол отказался принять расходы секретаря посольства на казенный счет. К тому же маркиза Помпадур обнаружила, что д’Эон продолжал поддерживать связи с ее неприятелем принцем Конти. Помимо «Помпадурши», д’Эон успел нажить и множество других врагов.

Как представитель «секрета короля» д’Эон находился в конфликте с французским послом в Англии де Герши и министром иностранных дел герцогом Прасленом, а подчинялся официально впавшему в немилость графу де Бролье. Ни Герши, ни Праслену, ни тем более их покровительнице Помпадур не полагалось знать, что удаленный от двора Бролье теперь заведовал «секретом короля»! А если к этому добавить, что д’Эону поручалось составить планы французского вторжения в Англию, как раз накануне окончательного подписания мирного договора (1763 г.), то положение даже для такого прожженного авантюриста нельзя назвать простым.

Пока Герши не прибыл к месту своего назначения, дело еще как-то шло. Но вскоре после его прибытия начались ссоры между послом и временным поверенным в делах, снова ставшим только секретарем посольства. Д’Эон избрал своего начальника мишенью для оскорбительных острот. После этого неожиданно был доставлен подписанный Прасленом приказ д’Эону вернуться во Францию. Д’Эон не имел ни малейшего желания повиноваться. Праслен ведь не знал, что д’Эон был в Лондоне не просто секретарем посольства, а личным представителем Людовика. Для оправдания своего неповиновения д’Эон сослался на письмо короля. Весьма вероятно, что это письмо было сочинено самой «девицей де Бомон», но, может быть, оно действительно исходило от Людовика XV. Вынужденный под давлением фаворитки и министра выразить немилость своему агенту, который обладал крайне важными секретными бумагами, Людовик мог попытаться в личном письме загладить обиду.

Устраивая шумные скандалы послу, о которых на другой день говорил весь Лондон, открыто отказываясь подчиняться министру иностранных дел, д’Эон в то же время делал вид, что является по-прежнему верным агентом «секрета короля», и продолжал переписку с его руководителями Терсье и графом де Бролье. При этом письма заполнялись жалобами на попытки посла отправить или похитить д’Эона и уверениями, что он «дрался, как драгун, за короля, его секретную корреспонденцию и графа де Бролье». Прочитав эти письма, полные чудовищных преувеличений, Людовик XV не на шутку перепугался за судьбу своей тайной переписки. Не посоветовавшись даже с де Бролье и Терсье, он послал курьера к Герши, сообщая, что он одобрил официальное письмо герцога Праслена, требовавшее от Англии выдачи д’Эона. В случае же ареста непокорного секретаря послу надлежало немедленно изъять «все бумаги, которые могут быть обнаружены у господина д’Эона, не сообщая никому (т. е. – должен был понять Герши – в том числе и герцогу Праслену) их содержания». Бумаги надлежало запечатать и привезти Людовику в Париж. Отчасти посвятив Герши в «секрет короля», король надеялся обеспечить молчание посла относительно бумаг д’Эона в переписке с министром иностранных дел.

Бролье и Терсье пришли в ужас от поспешного шага Людовика, раскрывшего послу «секрет короля». Но, главное, все это являлось дележом шкуры неубитого медведя. Драгун показал, что его нельзя взять голыми руками. Выдача явно противоречила бы английским законам, и британское правительство не имело причин идти навстречу просьбам Людовика, тем более, что случай с д’Эоном приобрел шумную огласку. Когда же из Парижа прибыли полицейские агенты с приказанием похитить непокорного разведчика, д’Эон стал показываться на улице только в сопровождении нескольких знакомых. А большей частью сидел дома, который превратил в настоящую крепость, охранявшуюся солдатами.

Убедившись, что прямую атаку драгунский капитан отбил, де Герши решился на обходный маневр. С помощью наемного писаки он опубликовал отчет о своих стычках с д’Эоном, надеясь, что тот не удержится от резкого ответа и сможет быть привлечен к ответственности по законам о клевете. Но д’Эон не попался в ловушку и отвечал очень сдержанно. В свою очередь уже де Герши подготовил злобное изобличение д’Эона. В спор вмешалось много посторонних лиц, и за несколько месяцев появилась обширная памфлетная литература – за и против д’Эона. Тогда тот, чувствуя, что наступил час мести, в марте 1764 г. опубликовал книгу, полную язвительных разоблачений прошлого де Герши, а главное, цитат из писем Праслена и Нивернэ, убийственно отзывавшихся об умственных способностях посла. После этой книги английское правительство решило начать преследование д’Эона за клевету. Праслен рвал и метал, настаивая на любых мерах, обеспечивающих доставку д’Эона во Францию. Но Людовик XV был более сдержан – он отлично знал, какие бумаги еще скрывает в тайниках его секретный агент. Вероятно, опубликование этих документов и не вызвало бы войну с Англией, но во всяком случае вполне разоблачило бы «секрет короля», да и многие другие закулисные стороны жизни версальского двора.

Не получив поддержки от «секрета короля», д’Эон неожиданно сблизился с лидером английских буржуазных радикалов – Уилксом и его сторонниками. Они надеялись получить у д’Эона доказательства, что английский премьер-министр лорд Бьют был подкуплен французским правительством во время мирных переговоров, приведших к окончанию Семилетней войны. После этого Людовик решил подослать своего тайного эмиссара к д’Эону, но тот отверг предложения короля.

Осенью состоялся суд, и д’Эон был осужден за клевету. Но когда судебные приставы в сопровождении военной охраны явились для исполнения приговора к нему на дом, они нашли там только трех женщин. Где уж полицейским было узнать в одной из дам осужденного иностранного посла кавалера д’Эона! А тот завел тем временем свою личную «секретную службу», наблюдавшую за полицейскими, пытавшимися его разыскать.

Передвигаясь, по его собственным словам, «только с предосторожностями, которые должен соблюдать драгунский капитан на войне», д’Эон успешно избежал ареста и подвел контрмину под торжествовавшего посла.

Один из агентов Герши, некий Трейссак де Вержи, посаженный в тюрьму за долги, был перекуплен д’Эоном и сделал важные разоблачения. А именно, что Герши подготовлял похищение и убийство д’Эона. Теперь тот мог начать контрпроцесс против посла. Д’Эон имел наглость послать письмо де Бролье (т. е. королю) с просьбой прислать денег на покрытие судебных издержек, поскольку он будет бороться в суде за интересы Людовика против преступного де Герши. Положение стало настолько серьезным, что де Бролье, с разрешения Людовика, решил сам отправиться в Лондон для переговоров с д’Эоном.

Но в это время обстановка еще более усложнилась. В Кале был арестован слуга д’Эона, некто Югонне, служивший курьером для доставки донесений «секрету короля». Югонне имел при себе письма Друэ, секретаря де Бролье. Закованный в кандалы, Югонне был доставлен в Бастилию. Вскоре последовал арест Друэ. Герцог Праслен торжествующе сообщил королю, что у него в руках доказательства связей между графом де Бролье и государственным преступником д’Эоном. Людовик не посмел открыто прекратить преследование, которое угрожало раскрыть «секрет короля». Вместо этого он приказал начальнику полиции де Сартену тайно изъять из следственного дела Югонне и Друэ все бумаги, относившиеся к Бролье, Терсье и другим лицам, связанным с «секретом короля». Бролье сам просмотрел все захваченные документы и оставил в деле лишь совершенно неважные бумаги.

После этого Терсье тайно посетил Югонне и Друэ и прорепетировал с ними их будущие показания на суде. Праслен, хоть и сообразил, что его одурачили, был вынужден признать свое поражение. Друэ выпустили через несколько дней. Что же касается Югонне, то с целью не вызывать подозрения таким милостивым отношением к шпионам, его просто оставили на два с лишним года в Бастилии и довели до совершенной нищеты.

Между тем в Лондоне 1 марта 1765 г. столичные присяжные вынесли решение о привлечении графа де Герши к суду по обвинению в попытке убить кавалера д’Эона. Международное право оказалось на этот счет не очень ясным, а тем более, невозможно было точно разобраться в джунглях английских законов, основанных на прецедентах – прежних решениях судов по подобным делам.

Единственным подходящим прецедентом была казнь португальского посла во времена Кромвеля.

Положение Герши, ежеминутно ожидавшего ареста, стало совсем невыносимым; не привыкшая церемониться лондонская толпа недвусмысленно продемонстрировала ему свое враждебное отношение. Экипаж посла забросали камнями. Де Герши пришлось спешно убраться из Англии. На этом дипломатическая карьера де Герши закончилась. Его место занял временный поверенный в делах Дюран, являвшийся одновременно агентом «секрета короля». Людовику XV пришлось вступить в сделку с д’Эоном, который к этому времени завел уже широкие знакомства в Лондоне (и, по мнению некоторых исследователей, активно играл роль шпиона-двойника). Один за другим прибывали к д’Эону тайные посланцы из Версаля со все более заманчивыми предложениями. Тот твердо решил не продешевить.

Д’Эон предъявил королевской казне претензию на круглую сумму и пригрозил, в случае, если ему будет отказано в иске, обнародовать секретную переписку короля с рядом его агентов. А пока что он опубликовал через подставных лиц несколько королевских писем, прозрачно разъясняя, что это самые невинные из его коллекции, и снабдил их сведениями об «Оленьем парке» – тайном гареме, который содержали для Людовика XV и где он появлялся под именем одного польского графа… В 1766 г. король капитулировал и приказал любой ценой договориться с д’Эоном о продаже писем. Тот обменял их на большую ежегодную пенсию. Некоторые, наиболее «пикантные» письма он, однако, оставил у себя, как гарантию регулярности денежных выплат из Парижа.

Кроме того, д’Эон вновь стал разведчиком «секрета короля» и в течение ряда лет посылал в Париж секретную информацию о политическом положении Англии, подписывая шифрованные депеши своим собственным именем, а остальные – псевдонимом Уильям Уолф.

Однако в заключенной сделке был, по некоторым сведениям, один странный пункт: д’Эон должен был получать регулярно следуемые ему деньги только в том случае, если он снимет мундир драгунского капитана и облачится в женское платье. Зачем это было нужно Людовику XV, можно лишь догадываться. В литературе высказывается предположение, что таким путем король хотел, во-первых, наказать шантажиста, а во-вторых, превратив в старую деву, – «убить смехом» и лишить тем самым всякого доверия исходящие от него сведения. Другим объяснением считается попытка предотвратить столь оригинальным способом дуэль д’Эона с молодым Герши, желавшим отомстить за отца.

Если верить мемуаристам, то, убеждая д’Эона исполнить приказ короля, новый министр иностранных дел герцог Эгуийон писал, что все прежние победы драгунского капитана в дипломатии и на поле битвы, если они принадлежат мужчине, не прославят его. Иное дело, если все это подвиги женщины: «Никому не известный как мужчина, вы сделаетесь знаменитой женщиной… Шевалье! Его величество предоставил Вам патент на чин лейтенанта, а потом капитана драгун. То, что король ныне желает предоставить Вам, является патентом на бессмертие». Эти ли аргументы или сопровождавший их звон золота оказали свое действие. Еще не скинув драгунский мундир, бравый капитан при встрече с секретарем французского посольства поспешил сообщить: «Я – женщина!».

Английский парламент, согласно известной пословице, может все, кроме того, чтобы превратить мужчину в женщину. Французской разведке удался и этот эксперимент. Но все же есть документы, свидетельствующие, что, по крайней мере, инициатива принадлежала самому д’Эону. Возможно, идея возникла у него в связи с тем, что слух о том, будто он женщина, давно гулял по Лондону. Некоторые историки и поныне передают версию, что будто д’Эон был любовником английской королевы и, будучи застигнутым в ее покоях, решил не ставить под сомнение законность наследника престола и обрек себя на ношение женского наряда. Остряки сравнивали д’Эона с Жанной д’Арк. А Вольтер даже иронически заметил: «Наши нравы явно смягчились. Д’Эон – это орлеанская девственница, которую не сожгли на костре».

Мысль о ношении женского костюма укрепилась у авантюриста, видимо, тогда, когда он убедился в беспочвенности своих надежд на возобновление дипломатической карьеры и обдумывал способы подольше сохранить свою дешевую, но выгодную популярность. Кавалер неоднократно жаловался на стеснительность для него женского наряда, уверял, что быстро устает от хождения в дамских туфлях, и просил разрешения одевать этот наряд только по воскресеньям (в чем ему было отказано).

Однако возможно, что жалобы носили демонстративный характер и также преследовали цель дать пищу для скандальной хроники. В то же самое время д’Эон писал о себе изумленному графу де Бролье, много лет отлично знавшего своего агента, – «как о самой несчастной из женщин».

В других письмах бывший драгунский капитал обыгрывал тему о непорочности своей девичьей чести, которую он сохранил, несмотря на все превратности военной жизни.

Шли годы. Незадолго до смерти Людовика XV последовал новый скандал с «секретом короля» – французские власти арестовали двух агентов графа де Бролье – Фавье и Дюмурье. Их приговорили к нескольким месяцам тюрьмы. Когда в 1774 г. Людовик XV умер, «секрет короля» стал секретом полишинеля. Правительство Людовика XVI занялось вопросом об агентах «секрета» и, конечно, о д’Эоне, получавшем огромную, ничем не заслуженную пенсию. Министр иностранных дел Вержен потребовал от д’Эона в обмен на гарантию продолжения уплаты пенсии, чтобы тот выдал наиболее ценные секретные бумаги, которые заботливо им сохранялись, и вернулся во Францию.

В качестве тайного агента для переговоров с д’Эоном в Лондон прибыл маркиз де Прюнево. Однако, д’Эон выдвинул совершенно фантастические требования – уплаты ему капитанского жалованья за 15 лет, проведенные в Лондоне, возмещения всех понесенных им расходов за время нахождения в британской столице. Он требовал даже круглую сумму за все не принятые им подарки от различных лиц, которые якобы ему предлагались во время нахождения на государственной службе.

В Париже были в ярости, но переговоры не прервали. Их доверили на этот раз вести Бомарше, который, как мы знаем, уже ранее ездил в Лондон с аналогичным поручением умиротворить Моранда. Соглашение было достигнуто. Д’Эону была сохранена пенсия и сделаны другие уступки, но взамен его обязали по-прежнему носить женское платье. Д’Эон отомстил автору «Севильского цирюльника» за этот последний пункт, разыгрывая фарсовую «влюбленность» к Бомарше. «Все сообщают мне, – писал тот в ярости Вержену, – что эта сумасшедшая дама влюбилась в меня. Какой дьявол мог предполагать, что с целью верно служить королю я должен буду превратиться в галантного рыцаря драгунского капитана?» Однако, негодование не воспрепятствовало прославленному драматургу стать героем малоприличных любительских спектаклей, которые ставились во многих парижских домах.

Д’Эон не раз делал попытки уклониться от обязательного ношения женского платья (его явно заставляли теперь носить его, чтобы избежать еще более громкого скандала). Когда д’Эон вернулся на некоторое время во Францию и должен был представиться ко двору, он жаловался, что у него нет хороших нарядов. Ему тут же прислали королевскую модистку. Кавалера даже арестовали в 1779 г. за неповиновение и обязали подпиской не надевать драгунский мундир. Впрочем, по словам одной современной газеты, скверно выбритый кавалер «выглядел более чем когда-либо мужчиной теперь, когда он – женщина».

Бывший разведчик снова вернулся в Лондон. Самое любопытное, что и после начала революции, когда прекратилась выплата королевской пенсии, д’Эон остался в женском костюме. Очевидно, он носил его для оригинальности. Д’Эон снова стал зарабатывать себе на жизнь шпагой, сделавшись учителем фехтования. Полиция склонна была считать шевалье фальшивомонетчиком. Так протекли последние годы этой «кавалерист-девицы» наизнанку.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.