Глава 15. ВРЕМЕННОЕ КОМАНДОВАНИЕ
Глава 15. ВРЕМЕННОЕ КОМАНДОВАНИЕ
На следующий день врач базы отправил Корни в госпиталь на Мальту продолжать лечение, и мы снова остались без командира. А ровно в 11.00 наступил самый важный момент в моей жизни. Меня вызвали к коммандеру Аллану, причем в записке было сказано, что я должен прибыть как можно быстрее. Понятно, что я отправился немедленно. Когда я вошел в кабинет, коммандер Аллан встал и подошел ко мне.
– Ровер, – начал он без предисловий, – как ты смотришь на то, чтобы на время отсутствия Корни занять место командира 658-й? Он хотел, чтобы ты согласился.
Сначала я потерял дар речи, когда же вновь обрел способность издавать звуки, то смог выдавить из себя лишь нечто не слишком вразумительное:
– Да… то есть… конечно, сэр… но…
– Тогда ты временно назначен. И для начала отведешь 658-ю завтра утром на Маддалену для заделки пробоины и ремонта двигателей. Желаю удачи!
Окончательно осознал, что произошло, я уже на обратном пути на лодку. Первым делом я сообщил новость Тони, и, благослови его Господь, он вовсе не был удивлен или недоволен.
– Отлично, Ровер, – заявил он, – я помогу, если ты, конечно, не станешь жевать мои уши, как Корни делает с твоими.
Переход на Маддалену был совершенно обычным – мы делали это много раз. Но теперь я волновался, как никогда раньше, поскольку впервые ощутил тяжелый груз ответственности, являющийся неотъемлемой составной частью командования. Но я справился.
Мы располагали только двумя двигателями, и оба находились по левому борту, так что двигались мы медленно и несколько неуклюже. Когда же погода ухудшилась и на море появилась зыбь, я заволновался еще и за пластырь: выдержит ли он? Я дважды ходил в форпик проверять, не поступает ли внутрь вода. Пока там было сухо. Если мы наберем воду в открытом море, мой первый командирский рейс станет не слишком приятным.
По пути на юг нам предстояло зайти в Порто-Веккьо (юг Корсики), взять там трех старших офицеров и доставить их на Маддалену.
Когда мы пришвартовались (не повредив при этом ни лодку, ни причал), наши пассажиры уже ждали. Ими оказались два американца и один француз, все полковники, причем один из янки оказался командиром американской эскадрильи бомбардировщиков.
658-я вышла из защищенной гавани на приличной скорости – грех было не воспользоваться спокойным морем. Как раз в это время авиатор, стоя на мостике, рассказывал своим спутникам, что ему уже доводилось путешествовать по Корсике на джипе, поезде, самолете и вот теперь – на торпедном катере. И какая благодать вокруг!
Мы постарались как можно вежливее объяснить ему, что 658-я – это канонерская лодка, а благодать перестанет быть таковой, когда мы повернем на юг, а в проливе Бонифачо нас изрядно потрясет – море там всегда неспокойное.
Он презрительно ухмыльнулся и высокопарно воскликнул:
– Черт побери, я думаю, меня достаточно потрепало на моем веку в больших воздушных змеях! Знаете, какая бывает болтанка там наверху? Куда там вашему морю!
Когда лодка легла на южный курс, ветер ощутимо усилился, и я снова принялся с тоской размышлять о временном пластыре, закрывающем пробоину. Погода стремительно ухудшалась. Стоя на мостике, мы промокли и здорово замерзли. Наши гости уже давно проявили благоразумие и удалились в кают-компанию. Только упрямый летчик оставался на мостике, правда, его громогласного красноречия значительно поубавилось – с каждой минутой он становился все тише и спокойнее.
И я сыграл с ним не слишком хорошую шутку. Связавшись с радиорубкой, я попросил радиста, чтобы тот приготовил наш фирменный какао – лучшее средство согреться в море. Спустя 10 минут на мостике появился Тобби Кристон. Он принес большой поднос, на котором стояли чашки и кувшин с какао, в котором в полном смысле могла стоять ложка. Оно было жирное, крепкое и очень сладкое. Чрезвычайно калорийный напиток, да и на вкус неплохо, если привыкнуть, конечно. Но когда наполненную чашку предложили бравому полковнику, он резко побледнел и отказался, после чего пробормотал:
– Капитан, надеюсь, вы извините меня, но я пойду вниз.
Кристон проводил его и показал гальюн.
Через полтора часа, когда мы миновали бушующий пролив и находились на подходе к Маддалене, я отправился в кают-компанию посмотреть, как дела у пассажиров. Как обычно, все койки были заняты. Бравый полковник выглядел – краше в гроб кладут, но, подняв на меня глаза, вымученно улыбнулся:
– Приношу свои искренние извинения, капитан, но боюсь, что я там наполнил сосуд, но понятия не имею, как его опорожнить.
Мы не могли не отметить несомненное достоинство, с которым он признал свое поражение, и прониклись к нему уважением – именно теперь, а не слушая его хвастливые тирады в Порто-Веккьо.
Я знал, что адмирал Морс, командовавший военно-морскими силами северной Италии, находится на борту эсминца «Тумулт», и я решил доставить наших пассажиров прямо туда, а не швартоваться, как обычно, у причала.
Это было нечто! Я знал, что маневрирование с использованием только двух двигателей левого борта будет нелегким, а в условиях сильного ветра тем более, но оказалось, что я был слишком оптимистичен в своих самых худших прогнозах. Вряд ли у меня имелся хотя бы один шанс продемонстрировать адмиралу высокое мастерство и профессионализм в своем первом командирском рейсе.
Когда же я увидел, где стоит «Тумулт», мне оставалось только мысленно застонать. 658-ю неизбежно снесет ветром, лишь только мы к нему приблизимся.
Скрестив пальцы, я решил положиться на удачу и, выбрав подходящий угол, направился к борту «Тумулта». Когда нос лодки приблизился вплотную, я дал полный назад, чтобы погасить скорость. Носовой конец был благополучно переброшен, но теперь следовало как можно быстрее перебросить кормовой, чтобы подработать корму. Вторая попытка с бросательным концом оказалась успешной, но матрос на борту «Тумулта» оказался слишком медлительным и потерял время, волоча конец к кнехту и закрепляя его, поэтому корма начала уваливаться под ветер.
Я снова пошел вперед на внешнем двигателе левого борта, переложив руль до упора, но, как только лодка дала задний ход, противодавление от поворота винта по левому борту снова оттолкнуло корму. Ну почему у нас не работают двигатели правого борта!
– Отдайте носовой конец – мы подойдем еще раз, только, ради всего святого, пошевелитесь там!
Краем глаза я с облегчением заметил, что место нерасторопного матроса занял старшина. Вторая попытка оказалась успешной.
Вахтенный офицер на «Тумулте» перегнулся черз борт и дружелюбно заметил:
– Не слишком приятный ветер, не правда ли?
Я был с ним всем сердцем согласен, но, тем не менее, лишь невозмутимо пожал плечами, словно желая сказать: «Это для нас обычное явление», и мы вместе с нашими пассажирами поднялись на борт.
Ремонт занял почти три недели – на этот период выпала Пасха. Нам поставили три новых двигателя, и мы стали первой канонеркой, попавшей в новый плавучий док, лишь недавно прибывший на Маддалену. Пробоина была тщательно заделана, так что к концу третьей недели 658-я была как новенькая!
В апреле в Бастии успешно продолжались боевые выходы, а самым значительным из них стала операция «Ньют» – вторая из эскапад Бобби Аллана с участием вооруженных танкодесантных кораблей. На этот раз она стала даже более успешной – в результате было уничтожено девять судов противника, большинство из них – груженые лихтеры.
Вскоре к нам присоединился Корни, выглядевший довольно прилично – таким мы не видели его уже давно. Наше первое патрулирование с участием командира было ничем не примечательным, но потом появились интересные новости. Выяснилось, что нам вместе с 657-й и 655-й предстоит отправиться на север Корсики в Аяччо на какие-то непонятные испытания. Все подробности хранились в строгом секрете, поэтому мы получили представление о своей задаче только по прибытии на место.
На 657-й находились капитан Дикинсон и Бобби Аллан, поэтому мы не слишком беспокоились по поводу предстоящего. Рано утром мы обогнули Кап-Корсе и, попав в череду жестоких шквалов, решили переждать в небольшой живописной гавани Кальви. Попав в эту гавань, мы, можно сказать, вошли в историю военно-морского флота или, во всяком случае, подошли к ней максимально близко. Именно здесь адмирал Нельсон (который в то время являлся старшим офицером берегового командования) потерял свой глаз во время одной из операций по высадке.
По прибытии в Аяччо мы сразу же выяснили, что нам предстоит делать. Нам выделили по две штурмовых десантных баржи, которые предлагалось буксировать с разной скоростью. Во время одного из выходов мы испробовали три скорости, в результате чего едва не потопили своих подопечных. Понятно, что было очень любопытно узнать, зачем мы все это делаем, и догадки по поводу того, куда пойдет флот, постепенно собирающийся в Аяччо, строились самые невероятные. Ответ мы узнали только месяцем позже, а пока меры безопасности принимались настолько жесткие, что ни одно из наших предположений не имело под собой реальных фактов.
Здесь мы провели только двое суток, после чего снова вернулись на Маддалену, где царила суматоха. Нам приказали принять на борт пятинедельный запас продовольствия и дополнительные боеприпасы, что мы предположили приближение некоего крупного события в масштабах Сицилии.
Но в Бастии, куда мы попали через неделю, все шло своим чередом и не было видно и намека на панику.
Вскоре наши надежды на что-то по-настоящему большое укрепились. Мы получили информацию о подготовке третьей операции Бобби Аллана с участием «артиллерийских» танкодесантных кораблей, на этот раз она носила название «Бэш». Мы были готовы увидеть длинные колонны лихтеров противника, которые поливают огнем железные парни из морской пехоты, но, вероятно, потому, что враг прослышал о возвращении в строй 658-й, за две ночи мы не обнаружили вообще ни одной цели. Разочарованные не меньше нас артиллеристы выстрелили несколько осветительных снарядов в сторону берега, чтобы «поднять дичь», но безрезультатно.
В течение шести недель мы не имели ни одного контакта с противником и искренне недоумевали, куда попрятались все наши потенциальные мишени. Ответ мы узнали 25 мая, когда в компании с остальными шестью лодками флотилии наткнулись на большой конвой в районе Сан-Винченцо, охраняемый и вооруженными артиллерией траулерами, и переоборудованными по образу и подобию наших десантных кораблей лихтерами, причем последние стали, мягко говоря, изрядной головной болью. Наше участие в этой акции было омрачено несчастливой случайностью, которая в менее напряженной ситуации могла бы показаться забавной, а при сложившихся обстоятельствах едва не стала причиной трагедии и преподала нам всем серьезный урок.
Цель уже была видна с мостика, и я давал последние команды артиллеристам, когда раздался долгий звонок из машинного отделения. Согласно нашему своду сигналов это означало, что там нужна немедленная помощь.
– Иди туда, Ровер, – раздраженно проговорил Корни.
Я бросился к люку, ведущему в машинное отделение, поднял его и буквально слетел по вертикальному трапу, ожидая увидеть вокруг огонь, дым и всеобщую панику.
Все было тихо и абсолютно спокойно, только в четырех футах от меня стоял самый молодой в команде парнишка и увлеченно читал журнал. Для большего удобства он прислонился к переборке, при этом его локоть уперся в кнопку звонка.
Вспомнив выражение, застывшее на лице у Корни, когда я поспешно покидал мостик, я высказал виновному все, что о нем думаю, и устремился в обратный путь. Высунувшись из люка, я понял, что мы открыли огонь, и инстинктивно спрятал голову – над ней свистели пули.
При первой же возможности я кое-как добрался до мостика и принял на себя управление огнем, однако у меня было весьма смутное представление об общей ситуации, да и после ярко залитого светом машинного отделения глаза никак не могли привыкнуть к темноте. Вскоре я разглядел, что наши артиллеристы ведут успешный огонь по одному из траулеров. Вместе с тем постепенно, правда, очень медленно возвращающееся ночное зрение позволило мне заметить, что в нашу сторону летит куда больше снарядов, чем можно было бы считать нормальным.
Я чувствовал удары по корпусу лодки и с замирающим сердцем ждал сообщений о повреждениях и потерях. Но их не было. Позже выяснилось, что два снаряда угодило в бортовой топливный танк, который к этому времени уже был заполнен водой. А еще говорят, что снаряд не попадает в одну воронку дважды!
655-я получила серьезные повреждения, снарядом снесло мачты, обломки которых вместе с такелажем обрушились на головы находившихся на мостике. Пик и его старший помощник оба были ранены, обломками заклинило штурвал. Единственный уцелевший офицер – штурман младший лейтенант Кларк-Холл – не растерялся и вывел 655-ю с поля боя, вскоре присоединившись к флотилии. Мы так и не смогли пробиться сквозь эскорт, но все шесть лодок вели огонь, и каждая повредила хотя бы одну цель.
На следующий день пришел приказ 57-й флотилии Тима Блая следовать на Адриатическое море. Это означало, что нам придется на неопределенное время проститься со старыми добрыми друзьями. Я расставался с Гордоном Сертисом, который незадолго до этого перешел от Тима на 634-ю, где стал старшим помощником Уолтера Блаунта. В 20-й флотилии Гордон был штурманом Нормана Хьюса, а с тех пор, как Тим был назначен командиром 57-й, нес на своих плечах основную тяжесть навигационных задач флотилии. Так что его новое назначение было вполне заслуженным.
Наша прощальная вечеринка была и веселой, и грустной, но по большей части все-таки грустной – мы расставались с 57-й.
На этой вечеринке мы создали организацию, которая немало повлияла в последующие месяцы на моральный дух, настроение флотилии. Придумав ее, мы не преследовали серьезных целей, и только намного позже осознали, какой весомый вклад она внесла в укрепление нашей дружбы. С той поры мы называли себя «младшими собаками», а наши командиры, соответственно, стали «старшими собаками». Между командирами лодок и младшими офицерами почти всегда была изрядная разница в возрасте – как правило, 5–10 лет. Теперь почти все юные штурманы, которые привели лодки из дома на Средиземноморье, стали старшими помощниками, а после Сицилии стали прибывать новые штурманы.
На прощальной вечеринке мы утвердили целый ряд церемоний и процедур, которым должны были следовать члены нового клуба. В частности, при любой встрече двух членов братства они всегда будут обязаны первым делом поднять бокал за всех остальных «младших собак», причем процедуру этого нехитрого действа мы продумали до мельчайших деталей. Эта вечеринка была первой из организованных по случаю прибытия или отъезда новой «младшей собаки».
На следующий день появился очередной повод для празднования. Утром Корни вернулся с базы – Тони и я в это время были заняты изучением казенной части «пом-пома», давшего накануне непонятный сбой, – и молча протянул нам лист бумаги. Это был список награждений.
«Его величество король с глубоким удовлетворением утверждает награждение офицеров и матросов Средиземноморских флотилий согласно списку…»
Я пробежал глазами список: «Награждены орденом „Крест за боевые заслуги“ следующие офицеры: Исполняющий обязанности лейтенанта-коммандера Дж. Д. Мейтленд, Лейтенант К. Бёрке…»
Читать дальше уже не было смысла, нам и без того хватило информации. Тони и я, оба чрезвычайно взволнованные первым соприкосновением с наградным бизнесом, принялись наперебой поздравлять его, пожимать ему руки, хлопать по плечам, короче говоря, у него не было ни малейшего повода усомниться в нашей искренности. По нашему глубочайшему убеждению, он заслужил этот орден уже, как минимум, трижды – на Сицилии, в канале Пьомбино, а также участвуя в операциях последних месяцев.
Но Корни был человеком сдержанным и не любил проявлять чувства на людях. Он явно был доволен, но, тем не менее, его что-то тревожило.
– Вы еще не дочитали, – сказал он. – Там есть еще кое-что интересное.
Мы продолжили чтение. Матрос Хоуи, наш спокойный, надежный и удивительно меткий наводчик 6-фунтового орудия, получил медаль «За выдающиеся заслуги», а Томми Лэднер, Пикард и Питер Барлоу, так же как наши Престон и Ласт, были упомянуты в донесениях. Награды получили многие члены команд других лодок флотилии, так что, по всей видимости, их лордства с благосклонностью одобрили события января 1944 года.
Вскоре мы поняли, что Корни проявляет несвойственную ему чувствительность, когда дело касается наград. Он часто сталкивался с недовольными тем или иным решением этого вопроса у себя дома и очень боялся, что хороший настрой и добрые взаимоотношения в нашей флотилии из-за этого пострадают. И он, и Дуг ни минуты не сомневались, что Том Лэднер, так же как и они, заслужил орден. Томми участвовал во многих операциях дома и ни разу не был награжден – только единожды был упомянут в донесении. 663-я была отличной лодкой, которая постоянно поддерживалась в превосходном техническом состоянии и по праву считалась одной из самых надежных во флотилии. Она всегда была готова к выходу в море и за время существования флотилии ни разу не пропустила ни одного патрулирования.
Но все сомнения были позабыты, когда мы устроили торжественную вечеринку вместе с командой 663-й по поводу получения наград. В тот вечер, удостоверившись, что по причине бушующей непогоды нам определенно не грозит выход в море, мы пришвартовали наши лодки рядом в укромном уголке гавани Бастии. И вечеринка началась.
Деррик и я выдали команде месячную норму пива, а также несколько бутылок местного вина, главным образом любимого многими «Кап-Корсе» – довольного крепкого, бьющего в голову аперитива. А гвоздем программы вечера стал концерт, организованный двумя рулевыми, который ввиду отсутствия соответствующего помещения транслировался через громкоговорители. Солисты с 663-й и 658-й выступали по очереди.
Наш старший матрос Магуайр (концерт состоялся как раз накануне его перехода на должность рулевого на торпедный катер 7-й флотилии, позже он получил медаль «За выдающиеся заслуги») был вне конкуренции как шансонье. Его песни всегда пользовались неизменным успехом. Еще мне запомнился матрос с 663-й, который великолепно изображал Уинстона Черчилля. Его речь содержала много злободневных ссылок на действия офицеров и матросов обеих лодок.
Вскоре после этого вечера флотилия была послана на Маддалену за запасами, а Корни снова отправился в госпиталь, на этот раз в Алжир, для продолжения лечения. У него были серьезные проблемы с почками, и, попадая в госпиталь, он всякий раз должен был проводить в постели не менее месяца, но он всегда настаивал на досрочном возвращении на лодку, если знал, что ей предстояли боевые операции.
И снова я оказался временным командиром и уже через несколько дней столкнулся с весьма щекотливой ситуацией, связанной с нарушителями дисциплины. Один из матросов, совсем молодой восемнадцатилетний парнишка, уснул во время несения вахты старшины-рулевого («ночной дежурный», отвечающий за общий порядок на борту). На флоте это был серьезный проступок, однако я знал, что пареньку нужна только хорошая взбучка, и ничего более. Я был уверен, что Корни тоже не стал бы передавать «дело» на берег, а разобрался бы сам. Являясь младшим лейтенантом и официально только старшим помощником, я не имел права принимать подобные решения самостоятельно, поэтому попросил командира 659-й Питера Барлоу прийти на борт и помочь.
Питер был очень популярен во флотилии. Умный человек и опытный моряк, он был легким в общении и компанейским парнем. К тому же он имел собственную «фишку», которой развлекал нас во время совместных вечеринок. Он прекрасно пародировал манеру известного комика Оливера Уэйкфилда, который не мог закончить ни одной вразумительной фразы.
На следующий день все было подготовлено к «судилищу». Кают-компания была преобразована в помещение суда – для этого из нее убрали стол, – и рулевой ожидал наготове с подсудимым. Пришел Питер, и я вкратце рассказал ему о проступке юного сони, который, конечно, был разгильдяем, но вовсе не плохим парнем.
Питер кивнул, и рулевой ввел любящего поспать матроса. Обвинение было зачитано, свидетели выслушаны, настало время объявлять приговор. Питер устремил на провинившегося пронзительный взгляд и громко начал:
– Д-д-д-девяносто суток карцера…
Рулевой вздрогнул, на его физиономии появилось выражение откровенного изумления, пожалуй, даже потрясения. Тони вопросительно взглянул на меня, а я ошеломленно уставился на Питера. Несчастный матрос побледнел так, что даже стал слегка отливать синевой – должно быть, наглядно представил себе бесконечную хлебно-водную диету. И тут Питер после паузы продолжил:
– …вот куда я мог бы тебя послать.
Лицо Питера хранило совершенно бесстрастное выражение, а Корни, рулевой и я предпринимали героические усилия, чтобы не расхохотаться во весь голос, пока он продолжал публично обличать и клеймить позором несчастного нарушителя, который определенно не видел ничего смешного в ситуации. Впоследствии эту историю часто рассказывали в кают-компаниях флотилии, но смеяться тут в общем-то было не над чем. Эффект от речи Питера был несомненный и положительный: с этим юнцом мы больше никогда не имели проблем.
Во время пребывания на Маддалене мы лишились Тони, который получил назначение старшим помощником на 640-ю Кэма Маклахлана. Мы успели стать настолько хорошей, сплоченной командой, что его перевод стал для меня весьма болезненным ударом. Но Корни всегда придерживался строгих правил в отношении повышения по службе и считал, что мы должны всемерно способствовать движению Тони вверх по служебной лестнице. На борту 658-й он провел восемь месяцев и был с нами и в сражениях, и в обычных, ничем не примечательных походах.
Новым штурманом 658-й стал Майк Уокер-Манро, шотландец и выпускник Итона. Майк некоторое время был «запасным игроком» флотилии и много раз выходил с Дугом на 657-й. Он был очень воспитанным молодым человеком и нередко подвергался из-за этого шутливым нападкам канадцев. Он всегда старался показать, что это его не беспокоит, но, тем не менее, довольно метко мстил, часто переиначивая наиболее колоритные выражения канадцев.
Когда мы вернулись в Бастию, Корни все еще оставался в Алжире, и Дуг сам повел 658-ю на два патрулирования, во время которых ничего существенного не произошло. Он сделал ставку на нас, поскольку 657-я ушла в Бизерту, где на американской базе на нее должны были поставить радар с РТ. Дуг уже давно мечтал заполучить один из этих приборов, потому что лучше, чем кто бы то ни было, понимал, как важен эффективный радар в боевых операциях.
Он долго и упорно вел переговоры на этот счет с парнями с РТ в Бастии, и при их содействии (в первую очередь Стэна Барнса) в конце концов было достигнуто джентльменское соглашение. Говорят, что уплатить за эту операцию пришлось всего лишь одну бутылку скотча – вряд ли ее можно было употребить на более благое дело. Позже на многих британских лодках были установлены эти замечательные приборы – очевидно, финансовый вопрос был урегулирован.
Наша дружба и сотрудничество с американцами носили вполне бескорыстный характер.
Как-то раз я предавался ничегонеделанью, лениво загорая на верхней палубе, когда на борт поднялся Деррик:
– Слышал новости, Ровер?
– Ты о чем?
– Союзники высадились во Франции – в Нормандии – и, похоже, закрепились на берегу.
– Вот это да! – присвистнул я. – Похоже, это начало конца. А как ты думаешь?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.