О суданских работорговцах, махдистах и европейских колонизаторах

О суданских работорговцах, махдистах и европейских колонизаторах

Отношения английского государства с африканской работорговлей во второй половине XIX века очень ярко иллюстрирует история Судана. К началу XIX столетия земли в верхнем течении Нила, к югу от Египта, составившие позже государство Судан, представляли собой совокупность княжеств и племенных территорий, обитатели большей части которых, частично исламизированные, в лучшем случае находились на стадии возникновения феодального строя. Два наиболее богатых суданских княжества – Сеннар и Дарфур, правда, вели довольно активную торговлю с северным соседом, Египтом. Из глубины континента они доставляли к берегам Средиземного и Красного морей слоновую кость, страусиные перья и черных рабов, которых либо добывали путем набегов на суданские деревни, либо забирали из этих деревень за долги, в соответствии с текущим политическим и экономическим моментом. Невольники составляли 20 % общей стоимости экспорта Сеннара и 67 % экспорта Дарфура. Это последнее княжество было расположено дальше от побережья и транспортных артерий (Белого и Голубого Нила) и вследствие этого более богато «охотничьими угодьями».

В 1820–1822 годах суданские земли были захвачены египтянами. Формально Египет в то время был частью Османской империи, хотя и пользовался значительной автономией. Таким образом, и Судан превратился в одну из турецких колоний. Поначалу египетское (или турецкое) владычество не вызвало особого негодования. Многие укрепления добровольно сдались завоевателям, так как видели в них объединителей исламского мира против европейской угрозы. Многие африканцы были наслышаны о сравнительно недавнем французском походе в Египет, возглавленном генералом Бонапартом. Но вскоре выяснилось, что турецкая администрация хищнически грабит Судан, не оставляя ему средств для развития. Одной из примет времени стало разрушение существовавшей ранее оросительной системы. По свидетельству немецкого путешественника А. Э. Брема, на нильском острове Арго «до турок было до 1000 водочерпальных колес; теперь же в ходу едва четвертая часть их». Зато объемы работорговли после завоевания многократно возросли. Ранее в Египет из Судана доставляли около 10 тыс. невольников в год. В 1825 году их вывезли 40 тыс., а в 1839-м – в 5 раз больше. Такое «оживление» торговли приносило стране мало пользы, даже если позабыть о моральной стороне вопроса и рассматривать всю ситуацию экономически. Многие деревни обезлюдели, а вырученные за живой товар деньги все равно не оставались в Судане. Более того, путем налогов и конфискаций у населения очень быстро были изъяты вековые запасы золота и серебра.

Если поначалу завоеватели почти не встречали в Судане серьезного сопротивления, то вскоре начались восстания. Надо сказать, что застрельщиком беспорядков далеко не всегда выступал обездоленный народ. Нередко начинали мутить воду местные олигархи от работорговли. Проблема раздела прибылей от этого весьма доходного бизнеса являлась центральной проблемой суданской политики. Довольно животрепещущим был вопрос о том, должна ли работорговля оставаться монополией государства или к этой отрасли экономики следует допустить частных предпринимателей. Не обошлось и без парадоксов. Ряд историков называли суданских политиков, ратовавших за демонополизацию работорговли, «либералами», а требовавших запретить этот почтенный бизнес – «консерваторами». И в этом есть своя логика: ведь первые пытались, пусть и опосредованно, интегрировать Судан в мировую капиталистическую экономику и добивались свободы предпринимательства, а вторые обращали свой взор назад – к родоплеменному укладу.

Образ новых властителей как защитников от засилья европейцев тоже не очень-то складывался. Во-первых, среди занимавших высшие административные должности «турок» на самом деле кого только не было. Были черкесы, албанцы, левантийцы, исламинизированные (и не очень) греки и славяне. Ко второй половине XIX века многие из них успели основательно вестернизироваться, и культурный разрыв с африканскими мусульманами был изрядный. Во-вторых, именно при турках в верховья Нила в невиданном ранее количестве хлынули настоящие европейцы: англичане, немцы, французы, русские, поляки, итальянцы. Наряду с интенсивным ограблением Судана османо-египетский колониальный режим предпринимал слабые попытки его модернизации. В 1970-е годы на севере страны удалось построить железнодорожную ветку длиной 53 км и основать Нильское пароходство. На правительственную службу приглашали инженеров, офицеров, врачей. Немало было и авантюристов, искателей легкой наживы. Были и люди, стремившиеся проводить в Судане политику, выгодную их родной стране.

В 1869 году некто У. С. Бейкер первым из англичан получил звание паши и пост генерал-губернатора Экваториальной провинции Османской империи. Правда, эту провинцию ему еще предстояло завоевать и населяли ее в основном чернокожие народы, часто язычники, а не мусульмане. Но через несколько лет появилась целая группа христиан – губернаторов арабских и полуарабских областей.

В 1877-м англичанин Чарльз Гордон занял пост генерал-губернатора всего Египетского Судана. Он в свою очередь добивался назначения на высшие административные и военные должности европейцев, преимущественно англичан и шотландцев, на худой конец итальянцев, австрийцев и австрийских славян, но ни в коем случае не французов и американцев. Он не только не взял на службу никого из представителей этих наций, но и уволил некоторых, служивших тут ранее. Ведь Франция и Соединенные Штаты имели свои виды на Судан и могли оказаться соперниками Великобритании. Все эти назначения давали повод говорить о «тирании неверных», которая распространялась на африканских мусульман через посредство турок. Вскоре после того, как Гордон стал генерал-губернатором, вспыхнуло восстание, которое можно было бы назвать национально-освободительным, если бы не одна пикантная деталь, о которой будет рассказано ниже.

Во второй половине 70-х годов XIX столетия Османское государство было сильно ослаблено. В 1875–1876 годах туркам не удалось захватить Эфиопию. Не последнюю роль в этом сыграла и Русско-турецкая война (1877–1878), потребовавшая напряжения всех сил дряхлеющей исламской империи. Все это заставляло ее искать могущественных союзников, которые имели возможность диктовать свои условия. В 1877-м Турция заключила с Великобританией конвенцию о борьбе с работорговлей в Судане, осуществление которой было возложено на Гордона. Предпринимаемые им меры и стали главной причиной того, что юго-запад Судана «восстал в огне». Как уже говорилось ранее, торговля невольниками была основой экономики этого района. Безусловно, в мятеж были под разными предлогами вовлечены всевозможные сирые и убогие, но возглавил его крупнейший олигарх-работорговец Сулейман вад аз-Зубейр. Между прочим, он опирался на вооруженные отряды, сформированные из его собственных рабов. Это не так уж и удивительно. Предназначенный для личного пользования, а не для дальнейшей перепродажи, невольник могущественного господина – это был определенный социальный статус, не самый худший из возможных в Судане. А что с ними будет после освобождения, никто толком не представлял.

Сперва Сулейману вад аз-Зубейру удалось одержать победу, но затем, по приказу Гордона, была установлена строжайшая экономическая блокада юго-западных областей, и к июлю 1878 года восстание попросту задохнулось. Аз-Зубейр и еще девять вождей сдались на милость победителя, но были расстреляны. В том же месяце Гордон был отозван с поста генерал-губернатора и направлен специальным послом в Эфиопию. Его место занял суданский араб Мухаммед Рауф.

Однако, как показали дальнейшие события, волнения конца 1870-х были лишь цветочками. К сожалению, страшащиеся потерять работу работорговцы были далеко не единственными недовольными в Судане. В начале 80-х процесс брожения продолжался. Теперь он принял еше и религиозный характер. В августе 1881-го прозвучала первая публичная проповедь Махди (мусульманского мессии).

Человек, назвавший себя так, прежде носил имя Мухаммед Ахмед. Он принадлежал к семье, происходившей, как полагали, от ближайших родственников пророка Мухаммеда. Несмотря на это, отец и братья будущего мессии зарабатывали себе на жизнь вполне светским ремеслом – строили лодки. Лишь Мухаммед Ахмед, единственный в семье, пожелал стать законоучителем и получить соответствующее образование. Его карьера на этом поприще была довольно успешной, и к 1881 году он имел немало учеников. Когда Мухаммед Ахмед впервые назвал себя Махди, ему было 37 лет. После нескольких лет путешествий он обосновался на острове Аба на Белом Ниле и разослал своим последователям письма, в которых призывал совершить сюда паломничество. На Абе собралось множество народу, и Махди призвал их к джихаду, священной войне против неверных.

Надо сказать, что идеология махдистов (как стали называть приверженцев мессии европейцы) несколько отличалась от ислама времен пророка Мухаммеда, что легко объяснить текущим политическим моментом. Согласно классической доктрине, мусульмане должны вести джихад прежде всего против язычников. Христиане же и евреи считались «людьми писания», и в их отношении был допустим компромисс. В Судане конца XIX века все вышло наоборот. В число «неверных», против которых был направлен непримиримый джихад, попали не только христиане и евреи, но и турки, которых Махди называл «мусульманами лишь по имени». В то же время языческие племена Южного Судана были естественными союзниками махдистов и зачастую последние довольно терпимо относились к идолопоклонству первых.

Ирония ситуации заключается в том, что проповедь Махди упала на почву, взрыхленную ужасами работорговли, которые стараниями Гордона и ему подобных уже начали отходить в прошлое. По сути, негодование махдистов было направлено не против нынешнего, а против предыдущего режима. Но сторонники нового пророка были не в состоянии понять такие различия. Доведенные до отчаяния, они попросту не доверяли всем чужакам без разбора. А чужаки, в свою очередь, не слишком заботились о том, чтоб их поняли правильно. Они боролись с работорговлей в своих собственных интересах, считая, что поддержка местного населения им не так уж и нужна, и недооценили суданцев. А те взяли и решили, что не позволят кому попало себя освобождать.

Для подавления бунта генерал-губернатор Мухаммед Рауф послал из Хартума (столицы Судана, расположенной у места слияния Белого и Голубого Нила) пароход, который должен был доставить на Абу военный отряд. Но операция была организована крайне неумело, и вооруженным лишь палками или, в лучшем случае, копьями махдистам удалось разгромить карателей. Затем повстанцы стали одерживать победу за победой, стремясь в каждом из сражений захватывать необходимое им огнестрельное оружие. В конце концов это привело страну к состоянию, которое позже называли «окружением городов восставшей деревней».

К началу 1883 года Махди создал регулярную армию – джихадию. Ее пехотные части состояли в значительной степени из недавно освобожденных и новообращенных в ислам чернокожих невольников. В частности, ими становились захваченные в плен воины противника (рядовой состав правительственной армии комплектовался из специально купленных для этой цели рабов). Основной боевой единицей был полк под командованием амира, полк включал пять сотен. Каждая сотня делилась на пять взводов, которые назывались мукаддамии. Полки объединялись в бригады, бригады – в корпуса. Всего корпусов было три, и во главе каждого стоял халиф, ближайший помощник Махди. Каждый из корпусов имел знамя своего цвета: черное, зеленое и красное. Кроме того, в состав джихадии входили кавалерийские и пехотные сотни, выставленные отдельными племенами.

Между тем, в Хартуме один за другим сменялись наместники, но это не очень-то помогало. Было очевидно, что османо-египетские власти не справляются с ситуацией. Тем временем англичане решили воспользоваться отделением большей части Судана от Египта, чтобы единовластно утвердиться на этой территории. Дипломатическими средствами они добились временного, как утверждали дипломаты, вывода египетских войск и администрации из Судана. На смену им были срочно переброшены войска из Британской империи. Главой провинции назначался Чарльз Гордон, зарекомендовавший себя при подавлении восстания 1878–1879 годов. Он получил чрезвычайные полномочия.

Восстание махдистов – исторический эпизод, глубоко врезавшийся в память англичан и нашедший многочисленные отражения в их культуре. В частности, в 1966 году на эту тему был снят фильм, где роль Махди исполнил Лоуренс Оливье, генерала Говарда – Чарлтон Хенстон. На русском языке фильм известен под названием «Джихад», его оригинальное название – «Khartoum». Общую концепцию авторы, очевидно, почерпнули из книги «Война на реке», впервые принесшей широкую известность молодому Уинстону Черчиллю, пока что в качестве военного журналиста. Он писал: «Регулярные и нерегулярные военные отряды, дикие арабские кочевники и отважные чернокожие жители лесов, истерзанные лишениями и несправедливостью, – все они считали иностранных пришельцев главными виновниками своих бед, и лишь неспособность объединить усилия не позволяла им стереть их с лица земли. Ведь египетское правление в Судане представляло собой карточный домик.

Говоря о том моменте, когда этот карточный домик рухнул, необходимо упомянуть двух храбрых и благородных людей. Один из них был английским генералом, другой – арабским священником. Несмотря на огромную разницу в положении, между ними существовало определенное сходство. Оба были честными и верящими в свою правоту людьми, тонко чувствующими и вспыльчивыми. Оба знали, что такое религиозный пыл. Оба оказывали большое влияние на тех, кто был с ними знаком. Оба были реформаторами. В конце концов они столкнулись в смертельной схватке, но значительную часть своей жизни они делали одно и то же дело. О Мухаммеде Ахмеде «Махди» мы поведаем в свое время. Но сначала – рассказ о Чарльзе Гордоне.

Совершенно невозможно рассказать об одном из этапов жизненного пути Чарльза Гордона, не упомянув все остальные. Переменчивая фортуна вела его из Севастополя в Пекин, из Грейвсенда в Южную Африку, из Маврикия в Судан – читатель может лишь затаить дыхание и проследить за всеми этими передвижениями. Пребывание в каждом из этих мест было полно ярких, невероятных, а порой и ужасных эпизодов. Но как бы ни были впечатляющи декорации, главное действующее лицо всегда производило еще большее впечатление. Властители различных рангов из многих стран мира – китайский император, бельгийский король, премьер Капской колонии, египетский хедив – все они пытались привлечь его к себе на службу. Уровень занимаемых им должностей был так же разнообразен, как и характер его деятельности. Он мог быть младшим офицером в отряде саперов, а на следующий день – командующим китайской армией; он мог руководить приютом, а затем становился губернатором Судана, распоряжаясь жизнью и смертью людей, обладая правом заключать мир и начинать войну. Но кому бы он ни служил, он всегда оставался человеком с незапятнанной репутацией. Когда он резко критиковал тактику штурма Редана, или с негодованием размахивал перед изумленным взором сэра Холлидэя Маккартни извлеченной из-под собственной кровати головой Лар Вана, или в одиночку въезжал в лагерь повстанцев Сулеймана, где его приветствовали те, кто собирался его убить, или сообщал хедиву Исмаилу, что ему «нужен весь Судан, чтобы он мог там править», или уменьшал в два раза свое жалованье от положенного ему, поскольку считал, что «это слишком много», – он никогда не обращал внимания ни на хмурые лбы мужчин, ни на улыбки женщин, не испытывал тяги к жизни в комфорте, богатству или славе».

Возможно, это излишне романтическая точка зрения, но мы настоятельно рекомендуем вниманию читателя и фильм, и книгу.

Черчилль считал Гордона бескорыстным идеалистом, в фильме он и вовсе изображен чуть ли не религиозным фанатиком, таким же как Махди. А вот советские историки говорили о нем как об авантюристе и властолюбце. Все это недоказуемо и зависит лишь от личных пристрастий автора, тем более, что Гордон мог быть и тем и другим одновременно. Один из его знакомых вспоминал примечательное высказывание генерала: «Посмотрите на меня сейчас. У меня нет армий, чтобы ими командовать, и нет городов, чтобы ими управлять. Я надеюсь, что смерть освободит меня от боли, и мне дадут великие армии, и я буду владеть огромными городами». Другая известная его фраза: «Англию никогда не создавали ее государственные деятели; Англия была создана ее авантюристами». Так что, возможно, он бы не слишком возражал против такого своего определения в советской историографии. Бесспорно лишь одно: он был личностью незаурядной. Впрочем, Черчилль, набросавший портрет рыцаря без страха и упрека, все же сетовал на неуравновешенный характер британского генерала, на то, что иметь с ним дело было непросто.

Об обстоятельствах назначения Гордона Черчилль сообщает следующее: «Английский кабинет с озабоченностью следил за попытками Египта эвакуировать Судан и вывести оттуда свои гарнизоны. Он ответил решительным отказом на просьбу оказать военную помощь, но был готов содействовать своим советом. В тот момент многие сомневались в успешности предприятия и полагали, что поставленную задачу можно будет выполнить, только если руководство операцией будет поручено человеку более честному и более опытному, чем те, кто был рожден на берегах Нила. Министры искали такого человека, и не в добрый час кто-то прошептал имя Гордона. В Каир была немедленно отправлена телеграмма: «Может ли генерал Гордон быть полезен вам или египетскому правительству, и если да, то в каком качестве?» От имени египетского правительства сэр Эвелин Баринг ответил, что, поскольку движение в Судане имеет религиозную окраску, едва ли будет разумно назначить христианина главнокомандующим. Все те, кто владел информацией о реальном положении дел, обратили свои взоры к другой кандидатуре. Был один человек, который мог бы с успехом бороться с махдизмом и восстановить власть Египта в Судане или, по крайней мере, спасти суданские гарнизоны. Находясь в полной растерянности, советники хедива и полномочные представители британской короны в отчаянии обратились к человеку, которого они до этого лишили свободы, к человеку, чье имущество конфисковали, к человеку, сына которого они приговорили к смертной казни, – к Зубейру-паше.

Именно его египетское правительство желало видеть во главе экспедиционного корпуса. Все, кто был знаком с обстановкой, придерживались того же мнения. Через неделю после того, как сэр Эвелин Баринг отклонил кандидатуру генерала Гордона, он написал в письме: «Каковы бы ни были ошибки Зубейра, он решительный и твердый человек. Египетское правительство полагает, что его услуги могут быть крайне полезны». Совершенно очевидно, что если бы египетское правительство действовало в то время самостоятельно, то Зубейр был бы направлен в Судан как правитель этой страны, который должен возглавить борьбу против Махди; он имел бы вооруженную и финансовую поддержку. Вполне вероятно, что в тот момент Махди не удалось бы устоять перед человеком, слава которого была равна его собственной, а возможности были более широкими. Но британское правительство не могло иметь дело с Зубейром. Оно с презрением отбросило мысль о назначении Зубейра, тем самым вынудив себя искать ему замену. Итак, кандидатура Зубейра была отвергнута, и тут снова вспомнили о генерале Гордоне».

Гордон пытался справиться с махдистами, опираясь на старую аристократию. В его планы входило создать на территории Судана ряд вассальных султанатов, более зависимых от Великобритании, чем от Египта. Самому Махди он предлагал стать султаном Кордофана, области, лежащей западнее Белого Нила. В своих заявлениях, предназначенных для широкой публики, Гордон критиковал турецкую власть и говорил о политике «исправления зла».

Несмотря на развернутую Гордоном бурную деятельность, британцы оказались ненамного успешнее египтян. Им мало кого удалось привлечь на свою сторону, мятеж зашел слишком далеко. К тому же Гордон не встречал должного понимания в Лондоне. Еще раз дадим слово Черчиллю: «Гордон считал, что лично обязан осуществить эвакуацию Хартума, его гарнизона и гражданских жителей. На некоторые ответственные посты он назначил горожан, тем самым скомпрометировав их перед Махди. Остальные жители Хартума решили отложить свой отъезд. Генерал полагал, что от безопасности этих людей зависит его честь. Он был непреклонен. Ни награды, ни угрозы не могли заставить его сдвинуться с места. Ничто из того, что один человек может предложить другому, не заставило бы генерала покинуть Хартум до того, как его жители окажутся в безопасности. Но правительство со своей стороны проявляло такое же упрямство. Ничто на земле не вынудило бы его направить в Хартум войска.

Это был тупик. Кому-то министерство иностранных дел могло бы указать пути отступления, приукрашенные официальными славословиями. Другие довольствовались бы лишь приказом оставить такой опасный пост. Но тот, кто сейчас находился в Судане, не подчинялся официальным распоряжениям, ему было совершенно безразлично все то, что власти могли ему дать или отнять у него. События развивались по самому неблагоприятному сценарию. Предложения Гордона становились все более неосуществимыми, ведь наиболее удачные из них были отвергнуты правительством еще в самом начале. Он просил направить к нему Зубейра. Ему было отказано. Он просил турецких войск. Ему было отказано. Он просил мусульманских полков из Индии. Правительство с сожалением призналось в своей неспособности выполнить и эту просьбу. Он просил, чтобы султан издал фирман, который бы упрочил его положение. Снова категорический отказ. Он просил разрешения отправиться на юг к экватору на своих пароходах. Правительство запретило ему появляться на территориях южнее Хартума. Он просил, чтобы в Бербер было отправлено двести британских солдат. Ему отказали. Он просил, чтобы еще меньшее число солдат отправили в Асуан. Не был послан ни один. Он предложил встретиться с Махди, чтобы лично уладить все вопросы. Возможно, генерал чувствовал, что Махди духовно ему близок. Правительство конечно же воспретило ему поступать так.

Наконец началось открытое противостояние. Гордон не пытался скрыть своего раздражения. «Оставление гарнизона – это несмываемый позор, и это ваш позор», – пишет он. Генерал еще более утверждается в своем решении не оставлять Хартум. «Я не покину этих людей после всего того, что они пережили». С презрением он складывает с себя полномочия: «Я также прошу правительство Ее величества принять мою отставку». Правительство «полагает, что он не уйдет в отставку», и откладывает решение этого вопроса. В конце концов горечь досады охватывает генерала, и, полагая себя покинутым и лишенным поддержки, он лично обращается к сэру Эвелину Барингу: «Я уверен, что бы вы ни делали как государственный деятель, я всегда могу рассчитывать на вашу помощь, помощь человека, считающего себя джентльменом». В отчаянии Гордон просит сэра Самуэля Бейкера обратиться к миллионерам Британии и Америки, чтобы те собрали сумму в 200 000 фунтов стерлингов для эвакуации без помощи правительств в Каире и Лондоне и даже вопреки им. Сэр Самуэль Бейкер пишет в газету «Таймс» полное мольбы и справедливого негодования письмо».

В марте 1884 года армия Махди блокировала Хартум. Осада длилась более трехсот дней. Деньги, которыми платили жалованье солдатам, кончились, и Гордон стал выдавать векселя, подписывая их своим именем. Для поддержания боевого духа он приказал оркестрам играть веселую музыку и пускал ракеты. Это не слишком помогало, и по городу упорно ползли слухи, что ожидаемый экспедиционный корпус – это ложь генерала, от которого отказалось правительство, и помощи ждать неоткуда. Чтобы пресечь эти разговоры, Гордон нанял все лучшие дома на берегу для размещения офицеров экспедиционного корпуса. Беспокойство горожан имело серьезные основания. Тогдашний премьер-министр Гладстон упорно противился посылки войск в Судан. В конце концов он вынужден был уступить под давлением общественности. На помощь осажденным была послана пехотная колонна численностью около тысячи человек и четыре полка верблюжьей кавалерии. Экспедиционный корпус смог достичь места назначения 27 января 1885 года. А 25 января Хартум был захвачен махдистами, и генерал Гордон растерзан толпой. В дневнике, который он вел во время осады, осталась последняя запись: «Теперь заметьте: если экспедиционный корпус – я прошу не более чем двести солдат – не подойдет в течение десяти дней, город может пасть; я сделал все, что было в моих силах для чести нашей родины. Прощайте».

21 апреля 1885 года до времени смирившийся с поражением британский парламент принял резолюцию «не предпринимать каких-либо дальнейших наступательных операций в Судане», и иностранные войска были выведены из страны, а спустя два месяца вождь и знамя восстания Махди отошел в мир иной. Его наследником стал один из трех назначенных мессией халифов – Абдулла.

Столицей победивших махдистов стал пригород Хартума Омдурман. Здесь расположилась резиденция халифа Абдуллы и был возведен мавзолей усопшего Махди. В новом Судане запрещалось носить одежду европейского, турецкого и египетского покроев, пить алкогольные напитки, курить табак, надевать золотые украшения, исполнять турецкую и египетскую музыку. Из привнесенных во время османского владычества новшеств сохранили артиллерию, производство пороха и кирпичей, чеканку монеты. Что касается работорговли, то ее объемы значительно сократились, набеги на южные племена с целью захвата новых невольников не одобрялись властью, но в самом институте рабовладения махдисты не видели ничего дурного. Он не противоречил их традиционной морали. Свободу получили лишь рабы, принадлежавшие ранее туркам и европейцам.

Идеалом махдистов был мелкокрестьянский натуральный уклад, и они пытались искоренять аренду земли, но это им не удалось. Бедные крестьяне, владельцы мелких участков были не в состоянии проводить мелиорационные работы, вводить новшества, собираемый ими урожай был слишком мал. Взимаемые с таких крестьян налоги не покрывали расходов государства, так что с наличием крупных землевладельцев пришлось смириться.

Налоговую систему новая власть привела в относительный порядок, оставив лишь предписанные Кораном подати и положив сборщикам твердое жалованье (при турках чиновники получали процент от собранного).

Однако это не спасло Судан, страну с замкнутой архаичной экономикой, от бедствий. Наладить дружеские отношения с соседями не удалось из-за религиозных противоречий. Монополизированная государством торговля чахла, и в 1888 году разразился жестокий голод. Во владениях махдистов вновь начало назревать недовольство. В 1891-м был раскрыт заговор, направленный против халифа Абдуллы. Между тем к 1896 году завершилось окружение территории Судана владениями европейских держав и англичане пожелали взять реванш за давнюю неудачу. Во второй половине марта того же года десятитысячный корпус британских и египетских войск выступил из приграничного города Вади-Хальфа и начал наступление на юг. Им командовал генерал Китченер, будущий военный министр в годы Первой мировой войны. В дни осады Хартума он был майором разведки и пытался наладить связь с Гордоном, правда, без особого успеха. В 1886 году Китченер был назначен губернатором Суакина и принял ряд действенных мер против поднимающей голову работорговли, в 1888-м стал генерал-адъютантом египетской армии, в 1892 году – ее главнокомандующим, сирдаром. Наконец, когда момент сочли подходящим, ему поручили руководство суданской операцией.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.