Приложение 32 Запись свидетельских показаний после покушения на жизнь Гитлера 20 июля 1944 года. Генерал Ганс Остер по поводу интеллектуальных воззрений офицеров

Приложение 32

Запись свидетельских показаний после покушения на жизнь Гитлера 20 июля 1944 года. Генерал Ганс Остер по поводу интеллектуальных воззрений офицеров

Ганс Остер намного отчетливее, чем прочие, говорил об интеллектуальном и политическом мировоззрении старых профессиональных офицеров. То, что управляло их поведением и сделало дело исключительно сложным, – это тот факт, что на протяжении тридцати лет (1914—1944) целое поколение служило при трех совершенно разных политических системах, а именно: монархии, затем в некотором роде правительству под «системой»[48] и, наконец, национал-социалистическому государству. Говоря о настроениях офицеров, Остер заметил:

«При монархии это было нечто вроде мальчишеского энтузиазма стать солдатами, который и посылал нас в армию. Нам даже не приходило в голову, что в какой-то прекрасный день режим может пасть. Политика для нас ничего не значила. Мы были в униформе, и это все, что для нас имело значение. Теперь не было «недопустимо» читать Berliner Tageblatt или Frankfurter Zeitung в «Казино».

Падение монархии по причине революции 1918 года оказалось страшным потрясением и сюрпризом для офицеров, потому что в душе они были монархистами.

Государство, которое тогда возникло, требовало от офицеров принять решение. «После суровой борьбы с самими собой мы, наконец, решили, против нашей склонности, служить социалистической республике и новому флагу. Мы надеялись и собирались помочь стране преодолеть все самое худшее».

Генерал Зеект, сказал он, запретил рейхсверу того времени участвовать в любой политической деятельности. Даже при монархии офицеры намеренно не обращали внимания на текущую политику или политические движения, однако теперь им было приказано игнорировать текущую политику по закону.

Когда армия насчитывала только 100 000, система обучения превращала нас в аполитичных солдат в критические годы нашего военного развития, и мы поняли, что вынуждены подчиняться главе государства.

В письменном заявлении Остер говорил:

«Мы были вполне уверены, что в тех политических условиях это единственная дорога к нашей цели, а именно: вновь внедрить в войска дисциплину и позднее сделать их основой для строительства армии, чтобы она превратилась в современный вермахт. Слова «партия» и «игра в политику» для нас отзывались неприятным звоном».

Во время событий 1933 года, пишет Остер, солдаты почувствовали облегчение от напряжения, с которым на их совесть давила «система». Возвращение к неистовой патриотичной политике, перевооружение и введение универсальной всеобщей военной службы – все это для офицеров означало возврат к старым традициям. При «системе» солдаты выполняли свою работу потому, что это был их долг, однако черты национал-социалистической реконструкции согревали их сердца, хотя не все до конца понимали происходящее.

Не все, например, понимали тождественность «партии» и «государства».

Нам приходилось глотать многие вещи, которые на самом деле застревали у нас в глотке, например «Песню штурмовиков», реакцию, стрельбу, путч Рема, дело Бломберга, суд на Фришем и то, что ваффен СС сделали элитой вермахта. По моему мнению, дело Бломберга было хуже всего, поскольку оно нанесло ужасный удар по репутации офицерского корпуса. Смириться со всем этим для многих из нас было очень трудно.

Даже с октября 1933 года, по мнению Остера, некоторые подразделения офицерского корпуса остались полностью невосприимчивыми к национал-социализму, хотя он охватил все стороны жизни. В офицерском корпусе все еще были люди, которые уже забыли, что национал-социализм принес с собой революцию в истинном смысле этого слова. Революцию, которая повлекла за собой ставшие необходимыми реформы, болезненные приспособления и отречение от многого из того, что когда-то было дорого.

В конце своего заявления Остер признается:

«Мы не были рождены для мира политики; мы не политические фанатики, сражающиеся за власть в государстве для одной партии. Не этому нас учили. В ноябре 1923 года мы не маршировали однородной массой. Напротив, мой генерал дал мне неприятное задание – разогнать бригаду рейхсвера, которая была среди соединений, примкнувших к Каппу».

Следующие далее выводы из признания со стороны Остера до некоторой степени говорят о том, что он все еще придерживается идеалов аполитичного офицера. Доводы, которые он приводит, справедливы для более старших по возрасту офицеров, и показывают, что, проводя идеологическую борьбу и совершая революцию, национал-социалистический рейх был вынужден использовать определенное количество офицеров, которые до того времени не осознавали историческую природу этой революции и политически были более склонны наблюдать и выжидать, или скорее встать на сторону своих оппонентов.

(С фотокопии, предоставленной доктором Г.А. Якобсеном; оригинал – в так называемых «Бумагах Кальтенбруннера» о событиях 20 июля 1944 года. Микрофильм, Вашингтон)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.