Глава 8. Закат карьеры Бриана
Глава 8. Закат карьеры Бриана
Лорд Ротермир. – Австрийский канцлер Шобер ведет переговоры с Курциусом о таможенном союзе-аншлюсе. – Хитроумный Бриан отделывается от аншлюса. – Сенсационное сообщение прессы. – Почему Бриан выставляет свою кандидатуру на пост президента республики. – Рене Бриан, торговец гробами на улице де ля Паруасс в Версале. – Я останусь министром иностранных дел.
Проходит несколько дней…
Май 1930 года на берегах Рейна.
Ранним теплым майским утром 1930 года командир 3-го стрелкового батальона, которого предупредили, что ввиду военной реформы его батальон будет расформирован, ведет своих людей на прогулку по направлению к маленькому городку Бахараху, и там, на берегу Рейна, когда его солдаты выстраиваются по команде смирно, он приказывает окунуть в воду военные флажки. Он чувствует всю важность акта, который будет совершен.
А во Франции прощание с Рейном проходит незаметно!
И тем не менее… 31 мая в Бреслау происходит провокационная манифестация «Стального шлема» (элитарная организация германских аристократов. – Примеч. ред.). Сто пятьдесят тысяч человек, прибывшие сюда более чем в восьмидесяти специальных поездах изо всех уголков Германии, сконцентрировались в 50 километрах от польской границы. Фельдмаршал Макензен, генерал фон Сект, бывший король Саксонии и кронпринц возглавляют эту манифестацию.
Несмотря ни на что, ровно через месяц, 30 июня 1930 года, перед дворцом великого герцога в Майнце генерал Гийома и Тирар выводят на парад единственный французский батальон, оставшийся в городе. Французские войска быстро проходят через мост и с барабанным боем приближаются к вокзалу. Войска идут по пустынным улицам, и кажется, что город необитаем.
Но к полудню облик Майнца совершенно преображается. На улицу высыпают толпы людей. Тот же самый мост, пустынный в полдень, к 5 часам вечера заполнен радостно настроенными мужчинами, женщинами и детьми. Это была шумная, восторженная масса людей, через которую с трудом могла пробить себе дорогу первая рота немецких полицейских, прибывшая из неоккупированной части Германии.
Оккупация окончилась.
Германия вновь обрела свою свободу.
Однако германские политические руководители недовольны. «Если страдания, вызывавшиеся оккупацией, окончились, то страдания, связанные с выплатой репараций, вступают в новую острую стадию», – заявляет его преосвященство католический прелат Каас.
Националистская печать подчеркивает те вопросы, которые остаются нерешенными в отношениях между Францией и Германией. «Нельзя говорить об освобождении до тех пор, пока нам не будет возвращена территория Саара», – пишет газета «Тагес цайтунг».
Утром 1 июля Мольтке пишет в «Локаль анцейгер»: «Погасли огни праздника освобождения. Вчерашний успех – это только отправная точка для новых усилий. В течение многих лет мы обращали свои взоры к Западу. В продолжение этого времени немецкие меньшинства должны были вести жестокую борьбу за сохранение своего германского духа. Для Германии теперь настало время поддержать их всеми своими силами».
И сразу был сделан упор на демилитаризацию Рейнской области.
Французский посол в Берлине де Маржери телеграфирует на Кэ д’Орсэ о новых основных направлениях германской политики:
«Теперь, когда достигнут первый этап политики Штреземана, Германия обратится к Западу».
* * *
Утром 10 сентября в Женеве во время заседания Ассамблеи Лиги Наций становятся известны результаты выборов в Германии: партия Адольфа Гитлера, за которую в 1928 году голосовало всего 800 тысяч избирателей, получила теперь более 6 миллионов голосов. В обстановке неописуемого восторга 107 гитлеровских депутатов вступают в рейхстаг.
Видя, что все начинают пересматривать свои позиции, Лушер восклицает:
«Это почти так же, как на Венском конгрессе, когда распространилась новость о том, что Наполеон бежал с острова Эльбы».
Всеобщее изумление! Англия рукоплещет!
Лорд Ротермир, владелец «Дейли мейл», пишет:
«Переход политического влияния в Германии к национал-социалистам выгоден и для всей остальной Европы, ибо таким образом воздвигается еще один оплот против большевизма». На следующий день, касаясь вопроса о пересмотре договоров, Ротермир утверждает: «В тот день, когда национал-социалистское правительство придет к власти, Германия осуществит нечто более значительное, чем союз с Австрией; она вовлечет в свою орбиту не только 3 миллиона немцев, проживающих в Чехословакии, 3 миллиона венгров, чехословаков и румын, но еще и саму венгерскую нацию». Ротермир предсказывает образование «компактной массы более чем в 100 миллионов человек в центре Европы» и заканчивает словами: «Таким образом, из-за слепоты союзных держав несчастья, вызванные войной, дадут Германии основу для такой мощной политической комбинации, какую она не могла бы надеяться осуществить, если бы она вышла из войны победительницей».
* * *
Однако Бриан и Тардье успокаивают французское общественное мнение, которое весьма болезненно реагирует на происшедшие события. В правых кругах говорят: «Ведь мы же это предвидели! Все уступки, сделанные Германии, были напрасны». В кругах левых партий переживают все чувства, свойственные раздосадованному влюбленному. А Эдуард Эррио на съезде радикалов в Гренобле мрачно пророчествует: «Попробуйте приоткрыть дверь к пересмотру договора, и поток воздуха тотчас распахнет ее настежь».
* * *
В Бурбонском дворце усиливаются нападки на политику Бриана. Бриан еще выходит победителем из парламентских боев, но он уже слабеет. И вот последний удар, каким добивают, чтобы прекратить страдания! Его наносит Бриану австрийский канцлер.
Уже в течение многих месяцев канцлер Шобер совместно с германским канцлером Брюнингом ведут в чрезвычайно секретной обстановке переговоры о таинственном экономическом соглашении.
Брюнинг решил нанести поражение Бриану с помощью его же собственной идеи европейского союза, путем «установления экономической связи между нациями», которую сам Бриан так рекомендовал! Германский министр иностранных дел Курциус прибывает в Вену, чтобы завершить выработку проекта создания австро-германского таможенного союза, то есть проекта аншлюса.
Вот оно, великое пробуждение пангерманизма, против которого, по крайней мере внешне, выступал Штреземан.
Это катастрофа для Бриана. «Первый результат вашей блестящей политики – создание великой Германии, осуществление аншлюса!» – неистово кричат его враги.
Курциус желает, кроме того, дополнить свой проект унификацией юридических систем между обеими германскими странами, а затем осуществить культурный союз: «Таким образом, аншлюс будет осуществлен без какой-либо возможности вмешательства со стороны Европы, и мы будем иметь два места в Женеве», – говорит он, прекрасно зная при этом, что общественное мнение рейха, так же как и Австрии, резко разделилось. «Фабриканты кожи для ботинок – “за”, а фабриканты кожи для подметок “против”», – сообщает германский посол в Вене.
Со времени осенней сессии австрийский канцлер Шобер совершил все же не менее тринадцати поездок в Берлин, чтобы завершить выработку проекта австро-германского таможенного союза, который Бриан полон решимости отвергнуть, несмотря на то, что, отклоняя его как юридически несовместимый с Сен-Жерменским договором, он тем самым наносит удар по своему европейскому союзу. Не сам ли он рекомендовал начать его осуществление путем создания «экономических связей между нациями»?
Англичане предлагают, чтобы этим делом занялась Лига Наций. Для выяснения вопроса, совместим ли таможенный союз с мирными договорами, австро-германский проект передается на рассмотрение Международного суда в Гааге. Проще всего было бы заставить австрийского канцлера взять свой проект обратно, и Бриан предложил бы тогда принять более широкий французский проект, осуждающий австро-германский союз, но рекомендующий обширный совместный план для всей европейской экономической организации.
Но само собой это дело не двигается к разрешению. Приходится прибегнуть к особым средствам…
«Если вы хотите получить заем, – говорят по поручению Бриана австрийской делегации, – возьмите назад свой пресловутый проект!»
Делегаты Лиги Наций несколько скандализованы. «Однако вы же не можете применять новые международные законы только тогда, когда это вам выгодно!» – заявляют они Бриану.
Французской делегации дано указание дискредитировать Шобера, но не затрагивать Курциуса. Начальник службы печати французской делегации Андре Франсуа-Понсэ твердит повсюду: «Шобер – самый большой лжец в Европе».
А Шобер – это маленький старичок с белой остроконечной бородкой и воинственными усами, с небольшим золотым пенсне на носу, всегда одетый в слишком узкий для него сюртук моды 1900 года; каждый раз, когда он произносит очередную остроту, его круглый животик под серым жилетом трясется от смеха; он очень веселый человек и немного плутоватый, как все хорошие префекты полиции, – в течение многих лет он занимал этот пост в Вене. Вакареску говорила о нем: «Этот человек более всех осведомлен о любовных тайнах всей Европы. Никто не может сравниться с ним в искусстве незаметно овладевать этими тайнами».
Шобер взбешен направленными против него яростными нападками со стороны Франсуа-Понсэ, который создает ему скверную репутацию в международной печати.
Когда Бриан пытается оказать на него давление, чтобы побудить его взять назад свой проект, Шобер выдвигает свои условия:
«Ну, хорошо, пусть будет так, я забираю свой проект, но я хочу, чтобы во французской печати появилась очень хорошая статья обо мне!» Руководитель австрийской печати Мартин Фукс отправляется отыскивать Жюля Зауэрвейна, журналиста из газеты «Матэн», которая больше всех нападала на Шобера, и говорит ему:
«Услуга за услугу. У меня есть для вас великолепная scoop,[16] но я вам сообщу ее только при условии, если вы согласитесь сопроводить ее комментариями, которые я вам продиктую». И вот таким образом на следующий день газета «Матэн» публикует ошеломляющую новость: австрийский канцлер берет назад свой проект таможенного союза. И в статье добавляется по этому поводу: «Это доказывает, что господин Шобер – человек редкого ума, ибо именно тут он продемонстрировал свое высокое политическое чутье» и т. д.
Таким образом оказалось возможным избежать аншлюса до 1938 года…
* * *
Но по возвращении Бриана в Париж против него организуются интриги с целью добиться его отставки. Парламентариям до последней степени надоело то, что они называют «зловредными тучами Женевы».
* * *
Несколько месяцев спустя, в феврале 1931 года, Пьер Лаваль становится председателем Совета министров.
Приближаются выборы президента республики.
Среди близких Бриану лиц возникают тогда великие замыслы… продвинуть его в Елисейский дворец!
Многие из его окружения заявляют:
«Его триумфальные выборы водрузили бы на французском древке флаг мира. Будучи президентом республики, Бриан получил бы право устранить от власти как неблагоразумных, так и экзальтированных, которые могут нарушить франко-германскую гармонию».
Восхваляя Бриана, все левые круги высказывают мнение, что «став президентом республики, Бриан в случае чрезвычайных обстоятельств мог бы даже составлять послания, которые имели бы широчайший отклик во всем мире».
Что касается правых партий, тут полная неожиданность. Они открыто побуждают Бриана выставить свою кандидатуру на выборах 13 мая. Но потихоньку каждый уже говорит о том, что это только ловушка, с помощью которой они надеются отделаться от него.
На самом же деле только прогрессированием болезни объясняется неожиданное решение выставить свою кандидатуру на пост президента республики, принятое в конце первой недели мая 1931 года Брианом, который всегда приходил в ужас от условий жизни, выпадающих во Франции на долю главы государства.
«Стать президентом республики! Для меня это неприемлемо с точки зрения гуманизма, и, кроме того, я хочу продолжать свою линию внешней политики», – всегда повторял он.
Действительно, Бриан желает сохранить все свои силы для достижения успеха в создании европейской федерации, во франко-германском сближении и в Лиге Наций.
* * *
Итак, до последней минуты Бриан был полон решимости не выдвигать своей кандидатуры. Но все его окружение, за исключением Алексиса Леже, все больше и больше склоняет его к этому.
Накануне выборов я была в квартире Аристида Бриана, которую он занимал теперь на третьем этаже на Кэ д’Орсэ, когда к нему пришел сенатор Поль Думер.
«Если вы не выступите в качестве кандидата, то я выставлю свою кандидатуру!»
Бриан уверяет, что он не будет баллотироваться на выборах. Но внизу, в салонах, собралась делегация из восьмидесяти сенаторов и депутатов от левых партий во главе со старым политическим деятелем, пользующимся большим влиянием в партии радикалов, – Гастоном Томпсоном, в сопровождении председателя Пэнлеве, многочисленных депутатов-радикалов и даже представителей правых кругов. Все желают видеть Бриана.
Старый Гастон Томпсон взволнованно говорит ему, взывая к «его гражданскому долгу перед республикой». Бриан, который очень плохо чувствовал себя в тот день, упорно, но не категорически отказывается. И мало-помалу, в обстановке всеобщей путаницы эта делегация политических деятелей добивается от Бриана решения выставить свою кандидатуру.
* * *
На следующий день, 13 мая 1931 года, в день выборов, Бриан печален. Он чувствует, что скоро свершится непоправимое. Он чувствует, что попал в капкан. В последнюю минуту Пьер Лаваль, бывший тогда премьер-министром, приглашает его на завтрак.
«Я хочу сопровождать вас в Версаль», – говорит он.
На этот завтрак, устроенный в маленьком особняке Пьера Лаваля на вилле Сайд в Париже, не был приглашен Леже, который почти не покидал Бриана с того времени, как его здоровье сильно ухудшилось. На завтраке присутствовали только Тардье и Мажино.
Весьма любопытно то, что строгий режим, который все сотрудники Бриана старались заставить его соблюдать, в этот день был нарушен. И еще более странное обстоятельство заключается в том, что Бриана заставляют чрезмерно много есть и пить, в результате чего он прибывает в Версальский дворец, чувствуя себя очень плохо физически. Как всегда, дорогу из Парижа в Версаль охраняют полицейские кордоны.
Когда транспорт двигается по городу, полицейские время от времени останавливают машины, чтобы дать пройти пешеходам. Машину с близкими сотрудниками Бриана останавливают перед выкрашенным в черный цвет магазином Рене Бриана, крупного торговца гробами в Версале. «Зловещее предзнаменование», – возникает у них мысль. Пейселон говорит: «Нам следует ожидать измены в последнюю минуту! Восемь дней назад Тардье обещал Бриану в палате депутатов шестьдесят голосов, позавчера он гарантировал ему не более сорока. А вчера вечером он позволил ему надеяться только на десять».
И тем не менее в «Отель де резервуар», как и в «Трианон паласе», где в этот день был дан роскошный завтрак, все верили в успех Бриана.
В два часа дня ложи для публики в зале заседаний были переполнены, так как все хотели видеть, как по очереди поднимаются на трибуну шестьсот депутатов и четыреста сенаторов и, скромно опустив в урну бюллетень, спокойно возвращаются на свои места.
Все это время Бриан, ожидающий в кулуарах, окружен плотным кольцом людей.
Серьезное физическое недомогание Бриана уступает место страшному негодованию, когда после подсчета голосов ему сообщают, что в первом туре голосования Думер получил на 40 голосов больше.
Во втором туре его близкие друзья говорят ему: «Фланден, Мажино и Тардье затеяли против вас закулисную игру, хотя именно они главным образом и толкали нас на то, чтобы мы предложили вам выставить свою кандидатуру. Действуя таким образом против вас, они осуществляют двойной маневр: побудив вас выдвинуть свою кандидатуру, они надеются тем самым полностью развенчать вас в глазах общественного мнения и в особенности дискредитировать вас как министра иностранных дел».
Бриан снимает свою кандидатуру. Очень бледный, он, шатаясь, направляется тогда к маленькой комнатке, где, согласно традиции, вновь избранный должен принять поздравления своего несчастного конкурента, прежде чем предстать перед лицом Национального собрания, которое встретит его бурными аплодисментами.
Немного спустя Бриан, болезненное состояние которого еще больше ухудшилось, поддерживаемый Леже, медленно садится в машину, чтобы возвратиться в министерство иностранных дел.
Однако Бриан спокойно и с достоинством переносит свое унижение, единственной причиной которого является резко выразившийся уже в то время упадок его физических сил.
* * *
И тем не менее на следующее утро Бриан отправляется в Женеву председательствовать в комиссии Европейского союза.
В поезде он проводит часть ночи за беседой со своими сотрудниками: «Я спрашиваю вас, своевременно ли сейчас мне выйти из кабинета этого Пьера Лаваля, который меня предал и будет действовать в том же духе?»
На следующий день его застают еще в том же кресле пульмановского вагона машинально перелистывающим детективный роман.
А по прибытии на вокзал Корнавэн он заявляет при всеобщем молчании своих сотрудников:
«Я чувствую, что моя политика находится под угрозой… под большой угрозой. Ее хотят изменить! Когда речь идет о мире во всем мире и в твоей стране, никто не имеет права уклоняться от обязанностей, если только его к этому не принуждают! С тем же твердым желанием продолжать свои усилия я останусь министром иностранных дел».
По возвращении Бриана во Францию его поклонники, не имевшие возможности продемонстрировать ему свою преданность на следующий день после его поражения на президентских выборах, ожидают женевский поезд, в котором прибывает Бриан, чтобы устроить ему триумфальную встречу.
И когда машины Бриана и его окружения двигались от Лионского вокзала до Кэ д’Орсэ, они были встречены с таким энтузиазмом, что потребовалось вмешательство полиции.
Поднимаясь по ступеням парадной лестницы Кэ д’Орсэ, очень взволнованный, Бриан произносит несколько слов. Он не сказал ничего особенного, если не считать последней фразы: «Несмотря ни на что, я не отчаиваюсь!»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.