Разрушительные силы империи. Продолжение
Разрушительные силы империи. Продолжение
После смерти Хюррем султан замкнулся в себе, чаще оставаясь один, наедине с мыслями. Даже успехи на военном и дипломатическом поприще перестали трогать его. Когда Пиале-паша вернулся с флотом в Стамбул после своих исторических побед в Триполи, которые утвердили исламское господство над Центральным Средиземноморьем, «те, кто видел лицо Сулеймана в этот час триумфа, не могли обнаружить на нем и малейших следов радости. Выражение его лица оставалось неизменным, его жесткие черты не утратили ничего из их привычной мрачности… все торжества и аплодисменты этого дня не вызвали у него ни единого признака удовлетворения». Так писал Бусбек, отмечая необычайную бледность лица султана — возможно, из-за какого-то скрытого недуга, — и тот факт, что, когда в Стамбул приезжали послы, он прятал эту бледность «под румянами, полагая, что иностранные державы будут больше бояться его, если будут думать, что он силен и хорошо себя чувствует… Его высочество на протяжении многих месяцев года был очень слаб телом и близок к смерти, страдая водянкой, с распухшими ногами, отсутствием аппетита и опухшим лицом очень нехорошего цвета. В прошлом месяце, марте, с ним случилось четыре или пять обмороков и после этого еще один, во время которого ухаживающие за ним сомневались, жив он или мертв, и едва ли ожидали, что он сможет оправиться от них. Согласно общему мнению, его смерть уже близка».
Из книги лорда Кинросса
«Расцвет и упадок Османской империи
По мере того как Сулейман старел, он становился все более подозрительным. «Он любил, — пишет Бусбек, — наслаждаться, слушая хор мальчиков, которые пели и играли для него; но этому пришел конец из-за вмешательства некоей пророчицы (то есть некоей старухи, известной своей святостью), которая заявила, что в будущем его ждет кара, если он не откажется от этого развлечения». В результате инструменты были сломаны и преданы огню… Он стал есть, пользуясь фаянсовой посудой вместо серебряной, более того, запретил ввоз в город любого вина — потребление которого было запрещено пророком. Когда немусульманские общины стали возражать, доказывая, что столь резкая перемена диеты вызовет болезни или даже смерть в их среде, диван настолько смягчился, что позволил им получать недельную порцию, выгружаемую на берег у Морских Ворот».
Но унижение султана в морской операции на Мальте вряд ли можно было уравновесить аскетическими опытами. Независимо от возраста и плохого состояния здоровья, Сулейман, проведший свою жизнь в войнах, мог спасти свою уязвленную гордость только еще одной, заключительной победоносной кампанией, чтобы доказать непобедимость турецкого воина. Вначале он поклялся лично захватить Мальту следующей весной. Теперь вместо этого он решил вернуться на привычный для себя театр военных действий — сушу. Он пошел бы еще раз против Венгрии и Австрии, где преемник Фердинанда из Габсбургов, Максимилиан II, не только не хотел выплачивать причитающуюся с него дань, но и предпринимал набеги на Венгрию. В случае с Венгрией султан все еще горел желанием отомстить за отпор, полученный под Сигетваром и Эгером.
1 мая 1566 года Сулейман в последний раз выступил из Стамбула во главе самого крупного войска, которым он когда-либо командовал, на тринадцатую лично проводимую им кампанию — и седьмую на территории Венгрии. Его султанский шатер был разрушен перед Белградом во время одного из наводнений, столь частых в бассейне Дуная, и султан был вынужден перебраться в шатер своего великого визиря. Он больше не мог сидеть на лошади (исключая особо торжественные события), и вместо этого путешествовал в закрытом паланкине.
У Семлина султан церемонно принял юного Иоанна Сигизмунда Запольяи, законные претензии которого на венгерский трон Сулейман признал, когда тот был еще грудным младенцем. Как послушный вассал, Сигизмунд теперь трижды преклонил колени перед своим господином, каждый раз получая приглашение подняться, и при целовании руки султана приветствовался им, словно дорогой любимый сын. Предлагая свою помощь как союзник, Сулейман дал понять юному Сигизмунду, что вполне согласен с такими скромными территориальными претензиями, какие выдвинул венгерский король.
Из Семлина султан повернул к крепости Сигетвар, стремясь отомстить ее коменданту — хорвату, графу Николаю Зриньи. Злейший враг турок со времен осады Вены, Зриньи только что атаковал лагерь бея санджака и фаворита султана, убив его вместе с сыном и увезя в качестве трофеев всю его собственность и большую сумму денег.
Поход к крепости Сигетвар благодаря несвоевременному усердию квартирмейстера был завершен, вопреки приказам, за один день вместо двух, что совершенно измотало султана, находившегося в плохом состоянии, и настолько разгневало его, что он приказал обезглавить этого человека. Но великий визирь Мехмед Соколлу умолял не казнить его. Враг, как проницательно доказал визирь, будет устрашен доказательством того, что султан, несмотря на преклонный возраст, все еще мог удвоить продолжительность дневного перехода, как и в полные энергии дни его молодости.
Вместо этого все еще разгневанный и жаждавший крови Сулейман приказал казнить губернатора Буды за некомпетентность. Затем, несмотря на упорное и дорого стоившее сопротивление Зриньи, установившего в центре крепости крест, Сигетвар была взята в кольцо. После потери самого города тот закрылся в цитадели с гарнизоном, поднял черный флаг и заявил о решимости сражаться до последнего человека. Восхищенный подобным героизмом, но тем не менее расстроенный задержкой с захватом столь незначительной крепости, Сулейман предложил щедрые условия сдачи, стремясь соблазнить Зриньи перспективой службы в турецкой армии в качестве фактического правителя Хорватии. Однако все предложения были с презрением отвергнуты.
После этого в ходе подготовки к решающему штурму по приказу султана турецкие саперы за две недели подвели мощную мину под главный бастион. 5 сентября мина была взорвана, вызвав опустошительные разрушения и пожар.
Янычары
Но Сулейману не было суждено увидеть эту свою последнюю победу. Он скончался той же ночью в своем шатре, возможно, от апоплексического удара, возможно, от сердечного приступа, ставшего результатом крайнего напряжения. За несколько часов до смерти султан заметил своему великому визирю: «Великий барабан победы еще не должен быть слышен». Соколлу вначале скрыл весть о смерти султана, позволяя воинам думать, что султан укрылся в своем шатре из-за приступа подагры. Как утверждали, в интересах секретности великий визирь даже задушил врача Сулеймана. Так что сражение шло к своему победоносному завершению. Турецкие батареи продолжали обстрел еще на протяжении нескольких дней, пока цитадель не была полностью разрушена, за исключением одной башни, а ее гарнизон не перебит, кроме шестисот оставшихся в живых человек. В последний бой Зриньи вывел их, роскошно одетых и украшенных драгоценностями, словно на праздник, чтобы умереть достойно и принять венцы христианских мучеников. Когда янычары вклинились в их ряды с целью захватить Зриньи, он выстрелил из большой мортиры таким мощным зарядом, что сотни турок полегли замертво; затем с саблей в руках Зриньи и его товарищи героически бились до тех пор, пока Зриньи не пал. Его последним подвигом была закладка фугаса под склад боеприпасов, который взорвался, унеся жизни примерно трех тысяч турок.
Великий визирь Соколлу больше всего на свете желал бы, чтобы наследование трона Селимом, которому он послал известие о смерти его отца со срочным курьером в Кютахью, в Анатолии, было мирным. Соколлу не раскрывал свой секрет еще несколько недель. Правительство продолжало вершить свои дела так, как если бы султан был по-прежнему жив. Приказы выходили из его шатра как бы за его подписью. Производились назначения на вакантные должности, продвижения по службе и награды распределялись в привычном порядке. Был созван диван, и традиционные победные реляции направлялись от имени султана губернаторам провинций империи. После падения Сигетвара кампания продолжалась так, как будто войсками по-прежнему командовал султан, причем армия постепенно отходила к турецкой границе, осуществив по пути небольшую осаду, приказ о которой султан якобы отдал. Внутренние органы Сулеймана были захоронены, а его тело забальзамировано. Теперь оно следовало домой в его закрытом паланкине, сопровождаемое, как и тогда, когда он шел в поход, его охраной и с соответствующими выражениями почтения, nолагающимися живому султану.
Только когда Соколлу получил известие, что шейх-заде Селим достиг Стамбула, чтобы официально занять трон, великий визирь позволил себе сообщить солдатам о том, что их султан мертв. Они остановились на ночь на опушке леса недалеко от Белграда. Великий визирь вызвал к себе чтецов Корана, чтобы те встали вокруг паланкина султана, славя имя Бога, и прочли полагающуюся молитву об усопшем. Армия была разбужена призывом муэдзинов, торжественно поющих вокруг шатра султана. Узнав в этих звуках знакомое извещение о смерти, солдаты собирались группами, издавая скорбные возгласы. На рассвете Соколлу обошел воинов, говоря, что их падишах, друг солдат, теперь отдыхает у единого Бога, напомнил им о великих деяниях, совершенных султаном во имя ислама, и призвал солдат выказать уважение к памяти Сулеймана не стенаниями, а законопослушным подчинением его сыну, славному султану Селиму, который теперь правит вместо отца. Смягченные словами визиря и перспективой подношений со стороны нового султана, войска возобновили свой марш в походном строю, эскортируя останки покойного правителя и командира в Белград, город — свидетель первой победы Сулеймана. Затем тело доставили в Стамбул, где оно было помещено в гробницу, как завещал сам султан: в приделе его великой мечети Сулеймание.
Сулейман умер так же, как он, по существу, жил, — в своем шатре, среди войск на поле битвы. Это заслуживало в глазах мусульман приобщения великого воина к лику святых. Отсюда заключительные элегические строки Бакы, великого лирического поэта того времени:
Долго звучит прощальный барабан, и ты
С этого времени отправился в путешествие;
Смотри! Твоя первая остановка посреди долины рая.
Восславь Бога, ибо он в любом мире благословлял
Тебя и начертал перед твоим благородным именем
«Святой» и «Гази».
Учитывая преклонный возраст и кончину в момент победы, это был удачный конец для султана, правившего огромной военной империей. Сулейман Завоеватель, человек действия, расширил и сохранил ее; Сулейман Законодатель, человек порядка, справедливости и рассудительности, преобразовал ее; Сулейман Государственный Деятель завоевал для своей страны господствующий статус мировой державы. Десятый и, пожалуй, величайший из турецких султанов, Сулейман привел империю к пику могущества и престижа, но само величие несло в себе семена вырождения. Ибо султану наследовали другие люди: не завоеватели, не законодатели, не государственные деятели. Пик турецкой империи весьма резко и неожиданно перешел в крутой склон.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.