13. В Пекине

13. В Пекине

Самолётом над пустыней Гоби. Удивительная река. Как называется по-китайски Тибет? Пекинская улица. Ем палочками. Львы мотивом декоративным. В гроте китайца, насчитывающего пятьсот тысяч лет.

Самолёт оказался вскоре между тучами. Внизу медленно исчезали так характерные для монгольских ландшафтов резко обрисованные, без деревьев, поросшие зелёной травой горы. Вскоре их место заняла голая пустыня. Но пустыня Гоби не является монотонной. Большие плоскости исчерчены разнообразными контурами высохших русел рек, пропастями, песчаными дюнами и пригорками. Во впадинах между дюнами здесь и тут бесчисленные островки травы пробуют бороться за существование. Пустыня выглядит как ландшафт на луне, но не полностью лишённый жизни. Даже в самом большом пустынном месте внезапно появляется несколько верблюдов, а вдоль речушки тянутся кое-где зелёные чётки зарослей. Потом неожиданно появляются несколько маленьких юрт и мазанок, вокруг которых – по крайней мере, так кажется с высоты – не видно проявлений жизни, всё жёлтое, мертвеннобледное.

Самолёт начинает медленно снижаться. Мы находимся ещё в Монголии. Оказываемся на аэродроме через несколько минут, чтобы машина могла собраться для совершения последнего наиболее тяжёлого пустынного участка. С аэродрома трудно что-то увидеть в расположенном вдали городке. Только после нескольких месяцев удалось мне узнать его поближе.

Плита аэродрома выглядит в краю песка как остров. Куда достигал взгляд, везде до горизонта расстилались жёлтые хребты и долины песка, уступая взаимно место друг другу. Недалеко проходили такие худые верблюды, что рёбра их мало не пробивали растрёпанной шерсти.

Летим дальше. Сильно разогретый пустынный воздух ужасно швыряет самолёт. Менее отчаянные пассажиры привязываются поясами к сиденьям. Китайская стюардесса угощает нас конфетками. В первый момент обнаруживаю внизу маленькие озёрца. Приглядываюсь лучше к поверхности земли и вижу огромное болотистое пятно, на берегах которого блестит что-то влажное. Блестящие пятна становятся более частыми, медленно сливаясь в широкую ленту. Внезапно на дне этой ленты замечаю воду! Вдоль речного русла расположены небольшие китайские поля и сады. Мы находимся над Китаем. Сперва регулярные прямые линии каналов со сборниками воды, а позже зелёные, тонкие, как тесёмки, лоскуты земли означали, сколько вложено здесь человеческой работы. Так, как по противоположной стороне пустыни Гоби широко тянутся бескрайние пастбища, здесь ведётся борьба за каждую пядь возделанной земли. Характер ландшафта полностью изменился: человек судорожно держался около земли. Уже оттуда, сверху, было видно что-либо из того, что в течение тысячи лет сформировалось по причине разницы между кочевым и оседлым образом жизни. Здесь даже природа другая. До сих пор я думал, что такой приятный для меня настрой китайских пейзажей – это результат художественного восприятия ландшафта и техники его выражения. Я отдавал себе отчёт, что китайская пейзажная живопись – это скорее художественный стиль, чем действительность. Но теперь, даже уже в самолёте, дошло у меня до убеждения, что игра света и тени, шкала пастельных цветов, деликатность и мягкость скульптуры местности и колорит растительности диктуют настроение, которое китайские пейзажи возбуждают у человека.

Появляются всё чаще селения. Разбросанные дома укладываются в улицу, улицы группируются в городки. Впрочем, вижу первый китайский замок с угловыми башнями и башенками ворот. Зелень деревьев покрывала наготу горных скал. По старательно сохраняемым дорогам мчались машины. Между домами поднимались дымящиеся фабричные трубы. Горы поднимались внезапно высоко, как бы что-то защищали своими далеко тянущимися хребтами. И действительно! На вершинах гор торчали маленькие крепости. Выглядели они с высоты как кубики для игры. Далее тянулась змеевидная линия Большой Китайской Стены. Стена то взбиралась на гору, то опускалась до самых ущелий.

Самолёт описал дугу, а затем облетел лётное поле и с тряской сел. Мы в Пекине.

В аэропорту меня никто не ждал. Сперва в самолёт вошёл врач с ассистентом, затем было короткое паспортное оформление, и мы с моим новым знакомым монголом, с которым я подружился в самолёте, выходим на плиты аэродрома. Мой попутчик очень предупредителен и берётся дозвониться до Венгерского Посольства, которое, как видно, не получило вовремя моей телеграммы. Я сам не мог звонить по телефону, так как не имел ни одной китайской монеты; не говоря о том, что даже не знал номера телефона посольства; не знал, как обращаться с пекинским телефоном. Мой монгольский приятель пришёл мне на помощь. Он связывается с посольством и передаёт мне телефонную трубку. Я правильно предполагал, что в посольстве с опозданием получили мою телеграмму. Меня попросили о небольшом терпении, так как машина уже где-то выехала, нужного немного подождать. В это время ко мне подошёл таможенный служащий и вручил мне перечень, в котором я должен назвать предметы, привезённые в Китай. Мне казалось, что это очень простая процедура. Потом пришли какие-то другие служащие и задали мне разные вопросы. Сперва, казалось мне, говорят они по-китайски, но позднее начинаю понимать, что это английский язык, только с сильным китайским акцентом. Пробую для верности объясниться на русском. Они интересуются, надолго ли я приехал и что собираюсь делать в Китае. Объясняю им, что я монголист и тибетолог, а в Пекин прибыл для знакомства со здешними научными работами и учёными, прежде всего, с тибетологами.

– Тибет? – спрашивает по-русски один из служащих с удивлением. – А что это такое?

– Как это, что? Прежде это одна из ваших больших провинций?

– Не имею понятия, – отвечает он.

– Ну это провинция, столица которой называется Лхаса.

Минута молчания, затем китаец кричит:

– Сицанг! Это почему вы сразу этого не сказали!

Тибет – это название, употребляемое только европейцами. По-тибетски край называется Бод-Жул, а по-китайски – Сицанг.

Известие, что я интересуюсь Тибетом, подействовало как волшебная палочка. Служащие вмиг пожимают мне сердечно руку и начинают разговаривать приветливо.

В это время появилась машина для моего монгольского приятеля. Он предложил отвезти меня до посольства, но я не мог этим воспользоваться, так как ожидал уже отправленную за мной машину. Вынужден был с ним попрощаться. Вскоре приехала машина из посольства, которой мы помчались по отличному бетонному шоссе в сторону города.

Первое, что бросилось мне в глаза, это культурная картина города: чистота, сады, много деревьев, автострады и нескончаемая кавалькада велосипедистов. Только пестрота заполнивших улицу торговцев, велорикш и нескольких зданий в китайском стиле напоминают мне сразу при въезде, что нахожусь я в месте не европейском. Небольшие помещения скученных вдоль улицы магазинов соблазняли богатством цветов. Купец ходит по магазину с длинной палкой, которой снимает с ковра свисающие на проволочках предметы, и громко предлагает их на продажу. Когда я в первый раз услышал кричащего пекинского продавца, подумал, что он поёт, так как слова китайские, выговоренные громко и протяжно, производят впечатление пения для уха иностранного пришельца. Сидящие на корточках на мостовой мужчины пили чай. «Магазин» уличных продавцов чая состоял из одного или двух ящиков, а на них находились перевёрнутые вверх дном чашки. Рядом с ящиком стояла большая посуда с раствором марганцево-кислого калия, в котором продавец полощет использованные чашки. Горячий чай – это неотъемлемый атрибут китайской жизни. Зимой греет, летом охлаждает. Рядом с буфетом чая сидит продавец арбузов. Уложил свой товар на циновке и, держа руку на весах, ожидает клиента. В это время в другую руку ухватил хлопушку для мух и машет ею. Наша машина несётся в сторону центра города. Милиционер, стоящий под зонтом с белой палкой в руке, говорит что-то нам многократно, но мы не понимаем его.

Мои знакомые в Пекине принимают меня сердечно. Один предлагает мне своё жильё, с другим – моим преподавателем и товарищем, пребывающем здесь уже на протяжении длительного времени адъюнктом университета в Будапеште – отправляемся на разведку.

Вначале мы изучаем базар. Пекинский базар напоминает мне наиболее торговый зал. Сюда можно попасть извилистыми дорогами. В многочисленных лавочках продаётся всё, что душа желает: от венгерских лекарств до английского издания Шекспира, от художественных скульптур до сандалий. Торгуют здесь также продуктами питания и косметикой, как часами, бижутерией, одеждой и писчими приборами. Меня интересуют, прежде всего, магазины с книгами. Ищем книги о старой Монголии и Тибете.

Около полудня идём на обед в отель, где живёт мой приятель. Есть тут два ресторана, в одном подают китайские блюда, в другом можно получить европейские. Через три дня в одном из помещений на первом этаже был открыт третий большой ресторан, в котором готовят в соответствии с магометанскими предписаниями. Это связано с тем, что в отель прибыло много гостей с китайских территорий, заселённых магометанами. Мы столуемся в китайском ресторане. Наше меню состояло из молодых побегов бамбука, сладкого картофеля, запечённой в сахаре свинины, земляных орешков и многих других лакомств; всё это едим, конечно, палочками. Пользование палочками не является трудным, требует только небольшой сноровки. Одну из палочек нужно держать неподвижно, а другой двигать. Потешались мы над тем, что даже китайцы не могут ими так есть, чтобы ничего у них не падало. В лучшем ресторане скатерть менялась после каждого гостя. Сюда приходят подкрепиться также японцы, которых можно узнать, между прочим, по тому, что едят они обед в сандалиях.

Пополудни посетили мы Зимний Дворец. Стиль этого китайского сооружения не показался мне чужим, так как я изучил его в миниатюре в Улан-Баторе.

Памятники старины старого Пекина сохранил «Татарский город». Центральную часть города окружает стена. Не могу судить, чтобы во время больших войн смогла бы она представлять особую защиту. Очевидно, она могла быть эффективной при защите от небольших атак. Могучие ворота уже являются узкими для современного движения, поэтому улицы охотно их огибают. Дворцы, пагоды, оборонные стены, ворота, тесные улицы – вот характерные черты старого Пекина. Даже постороннему обитателю бросается в глаза, что здесь сохраняют и любят предметы старины. Но китайцы не только имеют идею реставрировать и оберегать существующие уже памятники. Новые здания также проектируются таким способом, чтобы их стиль не контрастировал со старым.

В Пекине много новых зданий. Стиль их удачно объединяет старые китайские формы с новыми европейскими. Традиционная китайская выгнутая крыша, мотивы зверей на её рёбрах, цветные концы балок и сложные узоры оконных решёток не вышли здесь из моды, только их упростили.

Вечером пошли мы в парк Сун Ятсена. В Пекине много публичных парков. В большинстве из них платный вход. Есть тут окружённые стеной, обсаженные деревьями променады с беседками и домиками, большие и маленькие театры и кинотеатры под открытым небом, а также прекрасные выставки цветов. Дорога вьётся среди буйных палисадников на скалах. Приятная прохлада действует оживляюще после жаркого дня.

Назавтра утром работники посольства выезжают машиной на прогулку в Чоукоутен, в гроты первобытного китайского человека. Я тоже к ним присоединяюсь. Длинный отрезок дороги проходит через Пекин. Едва мы выбираемся из центра города, как уже между небольшими домами втискиваются поля. Дома в предместье, даже если это мазанки, несмотря на своё убожество, приковывают взгляд своими украшениями. Входы домов охраняют скульптурные львы, балки крыши принимают часто забавные формы, а решётки окон импонируют разнообразием узоров.

Грот первобытных времен

Орнаменты в виде львов являются в этой окрестности очень частыми. На мосту Марко Поло весь барьер украшен львами. Известно то, что каждый из них отличается от другого: один разевает пасть, второй делает грозную мину, третий как бы усмехается зрителю, четвёртый отдыхает, пятый подкрадывается для прыжка, у шестого грива развевается на ветру. Тот, кто их вырубил из камня, вероятно, не любил монотонности. Мы встречаем львов на крышах домов, особенно на рёбрах крыш, а также перед домами в садах. У устоя моста торчат каменные надгробья. Они стоят на постаментах в виде черепахи, бывшего символа бессмертия, а на их вершинах вьются драконы, стерегущие покой мёртвых.

Столичные улочки забиты ларьками и лотками. Улица кишит здесь также от купцов, продающих свои товары, разложенные на циновках. В песке играют дети, через которых с трудом переступает человек, несущий корзину, прицепленную к концу длинной жерди. Машина наша сложным движением объезжает телеги. В этих местах они двоякого рода: одни, которые в Монголии называют конными китайскими повозками, тянут здесь порой ослы; другие – лёгкие, изготовленные в виде корзины на колёсах. На головах прохожих видим разнороднейшие соломенные шляпы. Люди в шляпах садятся на краю улицы, чтобы напиться дешёвого чая, поболтать и немного отдохнуть. Старшие дети носят на плечах своих младших братьев и сестёр. В предместьях картина Пекина начинает приобретать черты провинции. Гумно и рядом с ними стога соломы обнаруживают, что здесь молотят вручную. В тени одного из домов видно небольшую мельницу с конным приводом. Дальше тянется поле с арбузами. В покрытой циновками беседке сидит хозяин плантации и продаёт выращенные на ней фрукты.

Небольшие участки здесь орошаются. Проходим через мелкие рвы. Хозяин мотыгой делает плотину в том месте, в котором хочет задержать воду для увлажнения земли. Когда одна грядка становится влажной, хозяин пускает живительную влагу на следующую. Проезжаем между новыми постройками и, наконец. Добираемся до Чоукоутена. Это, собственно, каменоломня. Находится она у подножия высоких гор, в которые вгрызается всё глубже. Останки первобытного человека находятся в большом музее. В своё время были открыты в этом месте люди первобытные из двух разных периодов. Более старый человек обитал в Чоукоутене в гроте, находящемся в нижней части горы. Младший его на 445000 лет человек устроил себе жильё на вершине горы. Выставка показывает также кости и реконструированные скелеты нескольких первобытных зверей.

Проходя тропами между гротами, пытался я в своём воображении воссоздать период, в котором жил китайский прачеловек. Рассчитанный учёными период в 500000 лет – это страшно далёкая история. Находка относится к более раннему периоду, чем тот, о котором знаем на основании написанных источников. Как давно жили люди здесь и в Монголии? Существуют также монгольские археологические находки из периода каменного века.

Пополудни выбрались мы на прогулку в Летний дворец. Это строение интересовало меня особенно с точки зрения на свою похожесть на дворец Богдо-гегена в Улан-Баторе. Сравнение нескольких фрагментов подсказало предположение, что при строительстве обоих зданий могли работать те же самые строители. Пекинский Летний дворец – это, собственно говоря, просторный сад с храмами, строениями, променадами и озером.

Похоже, в конце минувшего столетия королева Цы-ши приказала построить этот дворец за деньги, предназначенные на развитие флота. Правда, что японцы по этой причине победили китайский военный флот, но дворец Летний будет вечно возвещать красоту китайской архитектуры. Здесь имеется изготовленное из бронзы небольшое святилище буддийское, фарфоровая пагода, золочёная статуя Будды и длинные крытые променады. На озере видим чудесный каменный корабль. Посетители ищут возможности освежиться в плавании на лодках. Есть здесь один кораблик в форме дракона, похоже, построенный в периоде более позднем и происходящий из Южного Китая. Большие лодки напоминают гондолы, и толкают их с помощью длинных шестов. С одного из находящихся на территории парка взгорий видно весь Пекин. Во дворце устраиваются часто выставки. Когда бы кто-то хотел во время прогулки по парку приглядеться только ко всяким формам окон, то имел бы развлечение в течение целого полудня.

У нас оставалось немного времени, чтобы всё осмотреть. В конце восхищаемся одноэтажным храмом, возведённом на огромных каменных глыбах, а потом проходим мимо домов с многокрасочным фаянсовым фасадом и возвращаемся в сторону города.

Во время шатания по Пекину уладил я также только все мои служебные вопросы. Посетил я Главную Национальную Школу, Институт языкознания, а также Национальный Дворец Культуры, где нашёл множество ценной информации о монгольской и тибетской народностях в Китае. Познакомился я также с несколькими работающими в Пекине молодыми учёными из монгольского автономного региона в Китае, называемого Внутренней Монголией.

Лишь когда имели мы время, ходили с приятелем улицами города. Всегда было что-то новое для осмотра. Например, пекинские странствующие ремесленники носят свою «мастерскую» на длинных жердях. Купец с оливковым маслом имеет деревянный молоток, который ударяет о кусок планки при каждом его шаге. Ремесленник, занимающийся ремонтом посуды и мелких вещей, носит материалы и инструмент на плечах в двух корзинах, подвешенных на концах жерди. Из одной корзины свисают две медные тарелки, которые ударяются одна о другую в ритме движения, громко сигнализируя о приближении хозяина «мастерской».

Собственным голосом пользуются только купцы: наибеднейшие – торгующие арбузами, а также наисовременнейшие – продавцы мороженого.

Продолжающееся несколько дней «интермеццо» в Пекине быстро закончилось. В результате проведённых мною бесед начали вырисовываться будущие возможности экспедиции в Тибет.

Обратную дорогу домой прервал я на несколько дней в Улан-Баторе, затем одну неделю добирался в Москву. Здесь я также приобрёл новые знакомства с монголистами и посетил несколько коллег, с которыми встречался уже в Улан-Баторе.

После трёх с половиной месяцев, которые прошли с минуты выезда из дома, снова находился я в аэропорту Ферихеги в Будапеште.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.