15. В регионе Дариганга

15. В регионе Дариганга

Тонем в песке. Коты. Куда ведёт дорога в степи? Ночлег в юрте. «Двухколёсная машина». Где не дубят шкуры? «Моя буланка». Постриг. Сумерки в степи. Девушка и дракон. Старый сказитель Ядам. Тогон Темур-хан и Маньчжуры. Водка. Камень предков.

Утром проверили мы наше оснащение и дополнили его, купив несколько вещей, после чего выехали. Дорога наша проходила рядом с лагерем венгерских буровиков, следовательно, мы заехали попрощаться с ними и при оказии запастись водой. Однако колодец должен быть готов только завтра, а запас воды у них как раз закончился. Они подарили нам, следовательно, одну бутылку вина, и с ней отправились мы в пустыню.

Дороги, к сожалению, мы не знали. В Сайншанде составил, правда, я эскиз нашей трассы, но на пустынной территории, где нет никаких объектов, легко заблудиться на бездорожьях. За 45 минут добрались мы до русла высохшей речки. На сухом дне желтел мельчайший песок. Чтобы ехать дальше, нам нужно было перебраться через русло реки. Мы отыскали место, где берег был достаточно низким. Выглядело место так, что проехало здесь несколько велосипедов. Следовательно, мы полагали, что, может, и нам удастся перебраться на другой берег. Рискнули. Доехали мы уже почти до половины, когда внезапно машина встала, и только колёса крутились в мягком песке. Мы увязли.

Нигде поблизости не было видно живой души. Были мы, правда, едва в 45 минутах хода по дороге от венгерских буровиков, но автомашиной. Пешком это тридцать или сорок километров. Это больше, чем полудневный переход. Попробовали освободить машину из песка. Решились на отчаянное усилие. Мы наносили камни вокруг машины и жердью попытались освободить задние колёса. Потом насобирали столько сухостоя, травы и гравия в брезент, сколько смоги поднять. Высыпали всё это под колёса и поставили машину на эту насыпь. Шофёр запустил двигатель. Колёса вымели из-под машины принесённые нами наиболее твёрдые предметы, но машина двинулась назад на несколько сантиметров. Берег, с которого мы ехали, находился немного ближе, чем противоположный, поэтому решили мы выбираться назад. Теперь снова было нужно поднимать машину, подкладывать всё, что мы нанесли, и снова продвинулись мы на несколько ладоней. После трёх часов такой работы мы вернулись на берег. Что теперь делать дальше? Уселись на совет. Шофёр достал из машины арбуз, купленный в Сайн-шанде. В этой окрестности выращиваются арбузы, очевидно, на орошаемых полях. После большого усилия во время жары в пустыне арбуз имеет превосходный вкус.

Когда мы двинулись в дальнейшую дорогу, я уселся около шофёра и стал проверять по моему компасу, не заблудились ли мы в пустыне. Через какое-то время местность показалась мне подозрительной. Может быть, мой компас помешался. Он показывал совершенно другое направление, чем раньше. Когда сел в машину, снова компас вёл себя нормально. Теперь я должен был отгадать загадку моего компаса, который до настоящего времени действовал без ошибок. Я медленно высовывал его из машины, а игла компаса также медленно поворачивалась. Это было подозрительно. Поднёс компас к двигателю – игла тотчас же изменила положение. Из этого следовало, что в машине компас не указывал на север, а давал направление магнитного поля двигателя. А следовательно, до настоящего времени мы ехали буквально вслепую. Мы полностью заблудились.

Перед нами проходила узкая тропинка. Из-за отсутствия лучшей дороги решили держаться этой тропинки. Через некоторое время мы встретились с караваном верблюдов, перевозящим шерсть. Транспорт, направляющийся в Сайншанд, вела целая семья. Они как раз отдыхали. Разбили чёрные палатки и сидели в их тени. Было здесь двое мужчин. От них мы узнали, что дорога ведёт в Дэлгэрен, но через несколько километров отсюда встретим мы проходящую поперёк телефонную линию. Если поедем вдоль той линии, доберёмся до Баян-Монго, лежащего на нашей трассе. Мы решили последовать их совету.

Караван

Ландшафт изменился. Равнина была покрыта высокой сухой травой. На шум двигателя из зарослей выскочило стадо антилоп. Мы доехали до телефонной линии. Представляла она достаточно жалкий вид, потому что много столбов было повалено. С одного столба взлетел огромный сип. Мы уже усомнились, что в этот день достигнем какого-нибудь населённого людьми места, когда внезапно вдали заметили дома и юрты. Когда мы подъехали ближе, заметили несколько пустых деревянных домов, а рядом с ними две юрты. От жителей юрт узнали мы, что была тут раньше главная усадьба сомона Баян-Монго, но два года назад перебрались они в другое место. Сейчас же есть здесь поблизости дорога, которой мы доедем до «этапа».

Гора Дари-ово в сомоне Дариганга

«Этап» должен был составлять когда-то военную базу во время японской войны. В 1939 году японские империалисты, которые водворились в Маньчжурии, напали на Монголию под Халхин-Голом. Началась долгая война, закончившаяся изгнанием японцев монгольской армией, которой помогали советские войска. Сегодня в восточной и южной Монголии остались уже только памятники той войны. «Этап» служит в настоящее время мирным целям. Сообщение на длинных монгольских трассах затруднено, так как трудно брать машине в рейс наибольший запас бензина, а места населённые находятся порой друг от друга на расстоянии до 400 километров. Поэтому вдоль дорог построены заправочные станции для машин. До складов этих станций завозится топливо большими цистернами. Такой именно заправочной станцией является наш «этап».

Начальник станции жил в чистой, благоустроенной юрте, расположенной рядом с двумя огромными бочками с бензином, вкопанными в землю. В юрте путалось около десяти котов. Были они любимцами хозяйки дома. Монголы не любят этих животных, так как – как говорят – приносят они злой сон. Следовательно, мои проводники смотрели недоброжелательно на жену начальника станции.

Мы купили бензин и поспешили дальше. Вдоль дороги встретили мы несколько водопоев, согласно моему эскизу маршрута. Были это объекты, с помощью которых можно было ориентироваться на местности. Пойла – это выкопанные колодцы, подобно приведённым в порядок впадинам. Мы проезжали мимо какого-то посёлка, но Сухэ-Батор не испытал желания заезжать туда, потому что, как он выразился, живут здесь «чужие».

– Как это, чужие? – спросил я с удивлением.

– Так как не дариганга.

– А что это за люди?

– Халхасы.

Оказалось, что Сухэ-Батор происходил из группы народности дариганга. По мере того, как мы приближались к землям племени дариганга, в нём отозвался местный патриотизм. Как же могли мы остановиться у «чужих»?

Группа народности дариганга находится с многих точек зрения в подобной ситуации, в какой среди монголов находятся дархаты. Группа дариганга – это монгольские пастухи стад, находящихся ранее в

персональной собственности маньчжурских императоров. С этой точки зрения в монгольской феодальной системе были они привилегированными. Они не

относились ни к какой прежней монгольской административной единице. Со взгляду на свою специфическую ситуацию, не принимали они также

непосредственного участия в революции, но вскоре подчинились народной власти. В МНР сохранили они свою обособленность ещё до 1927 года. Говорят они на диалекте, отличающемся немного от языка халхасов, но имеющем много общих черт с диалектами центрально-монгольскими.

В одном месте дороги расходились на все стороны, следовательно, мы не знали, каким путём ехать дальше. Со стороны степи рысью подъехало к нам четыре всадника. Один из них отстал по дороге, и теперь галопом нагонял остальных. На взмыленном коне объехал он вокруг машины. Другие также окружили нас в молчании. В течение каких-то двух минут мерились мы взглядами, молча. Не получалось сразу заговорить. Потом мы спросили, до каких пор идёт дорога.

– До нашей юрты, – звучал короткий ответ.

– А если покочуете дальше с юртой?

– То и дорога пойдёт дальше.

Понемногу, слово за словом, завязался разговор, прерываемый долгими минутами молчания. Вероятно, здесь, в степи, никто не спешил.

Начало внезапно темнеть. В спускающемся мраке показалась цель нашего путешествия – Вайшинт. Не знаю, почему эта местность находится на каждой большой, пригодной для чего-нибудь карте, составленной в Европе. Название местности означает: «Там, где стоят дома». Раньше, действительно, стояло здесь много домов, могло тут быть большое поселение, так как даже сегодня видны руины монастыря. Теперь стоит здесь едва ли несколько домов, таких, какие встречаем в каждом сомонном центре.

Мы вошли в одну из юрт. На счастье, её хозяева были когда-то учениками Сухэ-Батора. Мужчина был ветеринаром, а его жена – студенткой пятого курса медицинского факультета в Улан-Баторе и как раз проводила здесь каникулы. Происходила она из окрестностей озера Хубсугул, в то время как муж родился в Улястае. Оба получили сюда распределение на работу. Юрту привезли с собой из Улан-Батора. Завели себе алюминиевую мебель, а на столе стоял даже красивый аккумуляторный радиоприёмник. У стены в глубине юрты стояли два остеклённых шкафа. В одном из них лежали учебники по ветеринарии и медицине, а в другом – врачебные инструменты, перевязочный материал и лекарства, словом, подручная аптечка. В этой юрте мы переночевали.

Назавтра мы двинулись в путешествие при прекрасной ясной погоде. Травянистая степь и песчаная пустыня здесь чередовались. Мы наткнулись на следы машины. У нас была надежда, что будут они указывать нам дорогу. После какого-то времени оказалось, однако, что колеи эти оставило средство передвижения двухколёсное. Мы высадились из машины. Может, какое-то авто ехало на двух колёсах, а два оставались висеть в воздухе? Интересная загадка. Начали строить разные домыслы, но шофёр и я утверждали, что здесь не всё в порядке. Не оставалось нам ничего другого, как ехать следом загадочного двухколёсного экипажа. Колеи вели до русла высохшей речки и пересекали её. Мы хотели переехать на другую сторону, но машина застряла на первом метре. Оставалось впредь невыясненным, как могла перебраться на другую сторону машина, раз нас песок не удержал. Следы показывали на то, что чудесное двухколёсное авто могло перед нами проехать самое большее два часа назад. В этот раз мы быстрее освободились из песка. Со всё возрастающим возбуждением последовали мы за таинственным средством передвижения. В течение получаса догнали мы двигающуюся телегу, запряжённую в верблюда. Уже хотел я спросить у съёжившегося на телеге старого монгола, не видел ли он проезжающей этим путём двухколёсной машины, когда мой взгляд упал на колёса телеги. Было это два больших колеса автомобильных с покрышками. А следовательно, это была та чудесная машина. Теперь мы поняли, почему проехал он без труда через песок, в котором мы завязли.

На южном склоне гор уже было видно дома и юрты сомонного центра. Вскоре мы въезжаем в посёлок. Нахожу я тут несколько домов, построенных в китайском стиле, симметричных, с выгнутыми крышами. В одном из них находим руководство сомона. Узнаём, что приготовлен для нас уртон гэр, или почтовый двор. Почтовый двор также размещается в китайском домике, состоящем из двух комнат и прихожей. В одной комнате находятся три металлических кровати, стол и лавка, в другой, или в кухне, всю меблировку составляет каменная печь. В доме этом мы обосновываемся на несколько дней.

Пополудни мы едем на конях осматривать окрестность, так как бензина у нас уже немного, и его нужно беречь.

Посещаем знакомых Сухэ-Батора. Когда мы туда приходим, пожилая женщина обрабатывает как раз шкуру. В то время, когда мы попиваем чай с молоком, она не отрывается от работы, чтобы не высохла её вымытая в холодной воде шкура с большой овцы. Шкура мокла перед этим три дня. Она занималась отделением кровяных обрывков мяса с внутренней стороны. Потом женщина вынесла шкуру из юрты, повесила её на палку, прибитую к столбу, и специальным ножом сдирала остатки жира. По окончании этого занятия вынула она деревянный подойник с простоквашей и всыпала в неё какой-то порошок. Я спросил, что это такое?

– Шю, – ответила она.

Слово это только внешне напоминает венгерское слово су (соль). Это название заимствовали у китайцев.

– Откуда же это берёте?

– Оттуда, из-за холма.

– Так близко есть тут карьер?

– Да ну, откуда, мы только сметаем.

Оказалось, что это сода. Кочевник должен свои принадлежности дополнять такими средствами, какие ему доступны в степи, поэтому для сложного химического процесса выделки шкуры нашёл он себе такие материалы, как сода и простокваша, находящиеся на этой территории под рукой в каждой пастушеской семье.

Хозяйка сняла сейчас с полки кухонной какой-то удивительный инструмент. Я попросил её, чтобы она позволила мне его осмотреть. Была это обыкновенная челюстная кость овцы, но так сметливо обработана, что можно было ею отлично размазывать кашицу на внутренней стороне шкуры. Монголка намазала хорошо шкуру, уложила её и выставила на солнце, чтобы высохла. Операцию эту нужно повторять ежедневно три или четыре раза, и чем больше раз это делать, тем лучше будет шкура. После трёх или четырёх дней снова нужно шкуру смочить и мокрую тереть специальным зубчатым инструментом и ножом попеременно так долго, пока не размякнет. Для отделки шкуры коровьей также употребляется кашица, приготовленная из соды и простокваши, но покрытая этим шкура должна лежать в течение десяти дней. Шкура верблюда только мочится и сушится, других операций не требует.

Вскоре появился хозяин. Жена его прервала работу с кожей и приготовила ужин. Сварила четыре куска жирной баранины. Монгол угостил нас водкой из молока. Узнав, какая цель моего путешествия, он предложил посмотреть мне своё стадо коней, пасущихся поблизости. Я принял его предложение.

В нескольких километрах дальше, на опушке леса увидели мы животных, которые паслись сами по себе.

По-видимому, держатся они вместе, опасаясь волков. Хозяин с гордостью показывал свои достижения. Определял он коней такими терминами, что едва я успевал за ним повторять. Так, одно название имел годовалый жеребёнок, а другое – двухгодовалый. Иначе также пастух называет шестилетнего коня, жеребца или кобылу, чем тех же самых животных, когда им семь лет. В течение получаса на месте составил я список пятидесяти разных мастей коней, а были это только основные масти или их разновидности. Я не был захвачен врасплох, когда мне показали коня «голубо-красного», так как знал, что по-монгольски цвет голубой означает также седой. Об одной кобыле хозяин выразился, что это его любимая буланка, применяя при этом выражение шарга – жёлтый. Когда я ему сказал, что в венгерском языке буланого коня называют также «жёлтый» (сарга), видел самое выразительное, что приобрёл я в его глазах. Оказывается, подобное название коня живёт также в языке монгольском.

На следующий день пополудни посетили мы одну из ближайших усадеб. Дорога наша проходила рядом с небольшим оазисом. На зелёном склоне горы росло несколько вязов. У подножия цепи холмов разливалось озеро, заросшее тростником. Как нас информировали, бывают тут и лебеди, но охота на них строго запрещена. Мы остановились у поселения, состоящего из четырёх юрт. Приветствовал нас громкий лай собак. Держащему к нам путь неустойчивым шагом монголу едва удалось отогнать собак, немного меньших телят.

Здесь, в юрте услышал я первый раз песенку под названием «Моя буланка», одну из наиболее любимых песен народности группы дариганга. Позднее я слышал её многократно, следовательно, мне удалось записать слова.

Песенки никто не сумел допеть до конца, так как каждый из поющих запомнил какой-то её фрагмент, но из услышанных строф можно понять, что содержанием её является печаль покинутого любимой человека. Слушая песню в первый раз, можно уже заметить, что рифма в монгольских песнях находится не в конце строки, а в начале; есть это, следовательно, аллитерация. Этот старинный способ написания стихов является повсеместно применённым в наиболее ранних монгольских литературных памятниках, а следовательно, также в «Тайной Истории Монголов». Любовь является содержанием ещё другой народной песни. Вот она:

Конёк

Мчится твой конёк тёмно-гнедой,

Крепко вожжи в руке держи!

До твоей любимой дорога долгая,

Хорошо сиди, не шатайся!

Злых приятелей имеешь, что любимую

Забрать у тебя хотят, итак, спеши!

Через пустыни и долины

Пусти конька рукой в галоп!

Помогут тебе доброжелатели.

Хорошо сиди, не шатайся!

Молодой пастух спешит к своей, находящейся вдали, любимой, которую злые приятели хотят у него забрать. Об этом говорит эта красивая народная песня.

Очень частой темой монгольской песни есть какой-то любимый, которого по дороге останавливают родственники или знакомые.

Рассматриваем юрту. На середине стоит печь, вылепленная из глины. Только в эту минуту я увидел эту этнографическую редкость. В Монголии, а может быть, даже во всей Центральной Азии, населённой кочевниками, есть это единственная окрестность, в которой посередине юрты находится не подставка под котёл или железная печь, а вылепленная из глины топка. Изготовлена она на земле, и нет возможности её перенести, а следовательно, при переселении нужно её оставить. При обратной дороге, когда переходили мы через поле, по одной и другой стороне видели выглядывающие из травы остатки таких брошенных топок.

В то время как в юрте раздавалось пение, одна из молодых девушек пряла что-то из верблюжьей шерсти. Служило ей для этой цели небольшое веретено, головка которого была изготовлена из дна старой деревянной кружки. Воткнут был в неё стерженёк, и веретено было готово. За штаны девушки держался испуганный ребёнок. На его измазанное лицо спадали длинные волосы. Не исполнилось ему ещё время пострижения, называемое здесь «праздником первых волос», который у девочек бывает на четвёртом году жизни, а у мальчиков – на третьем или на пятом. С оказии этого торжества ребёнок получает подарки, а родители устраивают выпивку. До этого времени нельзя было прикасаться к волосам ребёнка ножницами.

Был прекрасный вечер. Мы возвращались домой пешком. Перед нами в поле передвигались склонённые женщины. Искривлёнными маленькими вилами необычайно ловко выбирали они из травы сухой навоз на топливо и бросали его в корзину, помещённую за плечами.

Над полем медленно сгущалась темнота. Наклонённые женщины порасходились каждая до своего дома. Через двери юрт не видно света, так как они старательно закрыты. Угасает огонь, хозяева прикрывают войлоком отверстия на крышах юрт и вместе с семьями идут спать. Осматривал я вечером сомонный центр. Всё выглядело здесь вымершим. В публичных зданиях никто не остался на ночь. Те, которые работали в каких-то службах, поспешили, если вообще монгол способен к поспешности, до своих усадьб, юрт, отдалённых на несколько километров от посёлка.

После возвращения с работы домой монголы любят друг друга навещать. Это становится их единственным развлечением. При такой оказии хозяин забивает овцу, и пиршество готово. В честь гостя, прибывшего издалека, сходятся все соседи. Разговаривают о погоде, животных, женщинах. От времени до времени кто-то выглядывает за стадом, а часто посылаются дети, чтобы поехали на конях под взгорье и возвратили стадо. В обществе появляется временами какой-то красноречивый рассказчик или песенник. Прежде разные случаи рассказывали профессиональные сказители или странствующие монахи. Сегодня дети изучают сказки в школе, и потому часто именно они их рассказывают. От учащихся записал я, например, сказку об отважной девушке.

«Очень давно жила себе отважная девушка, которая имела сивого коня и два рыжих пса. Девушка жила вместе со своей матерью. Мать, умирая, дала девушке ведро и метлу и так сказала:

– Если подумаешь об этих двух предметах, каждое твоё желание исполнится.

Девушка была настолько мужественной, что пошла на двор Баин-хана и там объезжала коня. Была она очень сильной. Смогла даже натянуть чёрный лук короля, для чего обычно требовалось два человека.

В первый раз девушка выехала в далёкий мир. По дороге встретилась со страшным драконом. Влезла она на одно из придорожных деревьев. На счастье, появились там в это время две собаки. Дракон так их испугался, что возвратился в свою пещеру. Две собаки так сказали девушке:

– Слушай хорошо. Если из пещеры потечёт красная кровь, то дракон умер; если жёлтая – то мы оба умерли.

Сказавши это, собаки вошли в пещеру дракона. Вскоре из пещеры потекла красная кровь, а потом вышли обе собаки. Таким способом девушка спаслась, возвратилась домой и жила долго и счастливо».

Эта удивительная сказка содержит три разных сказочных элемента. Первая часть – это мотив школьной сказки поучительной, что прилежная работа, символами которой являются метла и ведро, всегда приносит пользу. Мотив этот является характерным для сказок типа «столик, накройся». Второй мотив – храбрая и сильная девушка, натягивающая лук и объезжающая коня – это характерный мотив номадов. Сказка всегда показывает идеалы, а идеал поставляет общество, из которого происходят сказители. Подчёркивают они основные черты, выражают свои пожелания и описывают свою среду, делают из этого вещи необычайно красивые и достойные подражания. Третья часть – два рыжих пса и дракон – это международный известный мотив народных сказок: животные помогают герою победить дракона.

В окрестности, населённой группой дариганга, я не встретил настоящего сказителя, только двумя неделями позднее в местности Асгат познакомился со старым Ядамом. Этот настоящий сказитель любил сказки с раннего детства. Ему было едва пять лет, а уже он подкрадывался к юрте, прилагал ухо к решётке и прислушивался, как старшие рассказывают сказки. Он не умел писать, не мог, следовательно, записывать того, что слышал, и, однако, не забыл ни слова.

Старый сказитель Ядам

Когда жители Асгата слышат, что появился старый Ядам, тотчас же юрта, в которой он пребывает, заполняется. Все усаживаются тогда вокруг старика и принимают живое участие в сложении сказки, добавляя что-то либо задавая вопросы. Временами слушают что-нибудь с недоверием, временами подзадоривают старика, потакая ему; всё зависит от того, какое есть направление действия в сказке. Рассказывание сказок создаёт впечатление скорее общей беседы, в которой тон задаёт сказитель, а другие берут голос. Не каждый среди обычных принимает одинаковое участие в разговоре. Например, кто-то после каждого предложения кричит громко дзаа (да ну!), что как бы придаёт рассказу ритм. Другие слушатели добавляют временами что-то от себя, а временами кивают только головами.

Сказка имеет свой ритм. Её ритмичными единицами в монгольском языке являются отдельные предложения. На первом слове предложения находится сильный акцент, в то время как последний слог предложения звучит протяжно. Там, где в прозе случайно выступает аллитерация, места эти всегда акцентированы. Если текст говорит о песне, сказитель поёт этот фрагмент, несмотря даже на то, что приведённая в сказке песня не имеет определённой мелодии.

Монгольский сказитель является своего рода актёром.

От старого Ядама в Асгате записал я много сказок, песенок, сцен бытовых и пословиц. Особенно красивым было сказание, которое под плоскостью сказки скрывает выяснение связи господствующего в Китае последнего императора монгольского Тогон Темура с Маньчжурами:

«Тогон Темюр был ханом монгольским. Когда китайцы атаковали его и победили, забрал он с собой своих жён, а также печать страны и убежал. Прибыл он на Ледовитый океан. Какой-то ночью Темур-хан положил свою печать на скалу и уснул. Назавтра хотел он её забрать, но примёрзла она так крепко к скале, что не мог её сдвинуть. Принуждён был оторвать печать силой, но удалось ему забрать только одну половину, так как другая осталась. Когда преследующие его китайцы дошли до океана и нашли половину печати, взяли её с собой, после чего возвратились.

Китайский хан, объявивши своё господство, взял себе самую молодую жену Тогон Темюра. Молодая женщина была высокого сословия. Так как китайский хан приказал истребить монголов до последнего, королева боялась, что из мести прикажет он убить и её ребёнка. Стала, следовательно, молиться. Ребёнок родился не через десять месяцев лунных, а после одиннадцати. По причине этого добавочного месяца китайский хан судил, что это его сын. Министры догадывались, что ребёнок имеет монгольское происхождение, и начали покушаться на его жизнь. Китайский хан дал мальчику имя Дзюан Тайши. Вскоре также и собственная жена хана китайского родила мальчика. Ребёнку этому он дал имя Юан Тайши. Мальчиков берегли хорошо. В одну из ночей китайскому хану приснилось, что у его двух боков вьются две змеи. Когда он утром проснулся, Дзюан Тайши и Юан Тайши как раз поспорили и ранним утром пришли к отцу с жалобой. Старший мальчик уселся к отцу на правое колено, а младший – на левое. Совет, который уже давно покушался на жизнь Дзюана Тайши, принял решение довести его до казни, чтобы освободиться от него. Однако большая часть народа не одобряла этого жестокого плана. Хан поэтому постановил послать мальчика в изгнание. Дзюану Тайши придавалась армия, состоящая из трёх тысяч старых, сивых, ободранных солдат, вооружённых отслужившим своё, обветшавшим оружием и снабжённых хромающими конями. Армия эта должна была маршем уйти на пограничную полосу и больше не возвращаться.

И в самом деле, армия двинулась в дорогу. Вскоре солдаты попали в большую нищету. Не имели они еды и никакой силы на возвращение. Так как наступила их последняя минута и ждала их неизбежная погибель, молодой хан обратился к своей армии:

– Ребёнок готов к дороге. Идите к моему отцу, к хану. Попросите его о благословении «Вечного прощания в золотых стременах».

Потом обратился к вождю по имени Толбот:

– Остановить в этом месте, навсегда. Ходи определёнными дорогами.

Хан подумал, что это, однако, его сын и происходит из семьи ханов. Послал до него собственного посла с известием, что исполнит каждое его желание.

«…Солдаты маршировали дальше и зашли в такое место, в котором кроме воды и птиц не было ничего другого. Они были такие голодные, что перерезали и съели своих коней. Позднее охотились на птиц и этим кормились. Один раз под крыльями застреленной голубой птицы они нашли очень много серебра. С этого серебра построили себе город.

По истечении какого-то времени умер хан. Дзюан Тайши, узнавши об этом, подумал:

– Это был, однако, мой отец, хорошо будет, если я помолюсь при его останках, отдам ему последние почести.

Собрал он войско, и помаршировали они молиться у катафалка отца. В это время его младший брат Юан Тайши занял трон хана. Когда он услышал, что приближается его старший брат, чтобы при останках отца отдать ему последние почести, подумал:

– А появился ли он здесь только в целях отдания последних почестей? Наверное, пришёл для того, чтобы меня убить. Ох, наверное, я приговорён на гибель!

Принял яд и умер.

Появился Дзюан Тайши, сложил при останках отца последние почести и занял его трон.

Потом не называли уже его ни монголом, ни китайцем, только маньчжуром. Имел только он, однако, полпечати. Первый город, какой он заложил, был Дзандзчю (Калган)».

Эта легенда не имеет, конечно, ничего общего с исторической правдой. Монгольская династия Юань господствовала в Китае с 1280 по 1368 годы, а последним владыкой был действительно Тогон Темюр. В 1368 году под руководством одного буддийского монаха свергли династию Юань и ввели на трон национальную династию Минг, которая сидела на китайском троне до 1644 года. Тогда начался период господства маньчжурской династии. Была это династия Цин. Не может быть, следовательно, речи, чтобы сын последнего монгольского императора, или хотя бы даже любой из его потомков мог иметь какую-то связь с позднейшей маньчжурской династией. Основанием допускаемой связи может быть наиболее событие историческое, что последний монгольский император убежал из Пекина в северо-западном направлении, а триста лет спустя маньчжуры с того направления атаковали Китай. Не является возможным, однако, чтобы китайцы или кто другой спутал монголов с маньчжурами, ведь после упадка монгольской династии Юань сохранилась тесная связь между отступившими в степи Центральной Азии монголами и китайцами. Является правдоподобным, что легенда родилась под влиянием великого престижа прежнего монгольского государства. Впрочем, для маньчжуров не стало бы бесчестьем, что их происхождение восходит к монголам. Легендой прикрывались, вероятно, в первую очередь, монголы. Был это в прямом смысле реванш за поражение, испытанное в Китае. В каждом случае в монгольских исторических произведениях и, следовательно, в «Золотой Пуговице» и в работе Саранг Сечена есть упоминание об этой легенде.

Поиски такого рода псевдопредков не являются, впрочем, чужими для номадов. В позднейших источниках встречаем предков у королей тибетских, а у позднейших историографов монгольских – тибетских предков Чингис-хана.

Когда я работал в сомоне Дариганга, всего чаще навещала меня одна семилетняя девочка, которая каждое утро гнала в сторону моей квартиры коз и на минуту заходила ко мне. Спешила, чтобы подержать мне кувшин с водой для умывания. Потом мы садились перед домом, и девочка показывала мне свои игрушки: войлочную куклу и бич. Ей очень нравилось, когда я совершенно серьёзно записывал название каждого предмета, спрашивая её даже многократно о каждом слове. Потом я нарисовал ей в моей записной книжке несколькими чёрточками человека, а также коня, и спросил, знает ли она, что это такое. Она покатилась со смеху, рассматривая чудачества чужого человека. Потом я показывал последовательно на рисунке голову, шею, гриву, хвост и копыта коня, а она говорила названия каждой из этих частей. Конечно, позже я часто спрашивал это самое у взрослых. Когда один пастух услышал, что я записываю названия частей тела овцы, а один присутствующий, старый монгол, не смог разъяснить мне название одной части из внутренности (вероятно, это я не смог его понять), попросил меня зайти в соседний дом. Там как раз разделывали овцу. Старый ветеринар, который работает уже 30 лет по своей профессии, с анатомической подробностью показал мне отдельные части тела овцы и привёл их монгольские названия. Только у одной овцы я записал 80 разных названий, но он меня уверял, что имеется их значительно больше. Монголы в это время знают гораздо меньше названий частей человеческого тела.

22 июля попрощались мы со знакомыми из сомона Дариганга, между прочим, с моей милой девочкой, которую трудно было утешить даже пакетом конфет, и поехали в сомон Асгат. Дорога наша вела на север через окрестность холмистую и гористую. Среди пологих низких холмов возносилась горная цепь Асгат, от которой сомон получил название. Мы миновали озеро Цаган-булак-нур. Это озерцо, берега которого белы от соды. Потом наша машина опередила караван верблюдов. На тянущихся гуськом верблюдах виднелась удивительная упряжь. На шее и между двумя горбами были переброшены холщовые пояса, связанные кольцом с поясом, создающим петлю вокруг хвоста. На одной из телег, тянущейся верблюдом, прикреплена была полотняная палатка, в которой сидел погонщик. Другие люди – женщины, мужчины и дети сопровождали караван на конях.

Мы посетили несколько придорожных юрт. У одной старой хозяйки сохранилась ещё нарядная диадема для волос (нарин габчар), употребляемая женщинами группы дариганга. По моей просьбе вынула она её из сундука. Диадема украшала две косы, заплетённые с двух сторон. У основания кос вплетался в волосы кусок зелёного шёлка. Ниже волосы украшала диадема, выложенная небольшими цветными мозаичными плитами и розовыми полудрагоценными камнями в форме валиков. На концах кос свисали серебряные кольца. К этому украшению головы относились ещё серёжки.

В другой юрте была нам показана употребляемая в этой окрестности железная ловушка. Два замыкающихся полукольца хватают, замыкаясь, наступившего в капкан зверя за ноги. Здесь, в степи, ловля зверей происходит иначе, чем в северных лесистых окрестностях. Пастух находит время на установку силков только после выполнения работы при стаде. Силки он устанавливает преимущественно поздней осенью и зимой, улавливая в них волков, тарбаганов, лис, антилоп, барсуков и много других мелких зверей. За их шкурки хорошо платят в магазинах.

Сыр и творог сушатся на крыше юрты

Был шестой час вечера, когда наша машина приехала в сомонный центр Асгат. Сухэ-Батора приняли здесь с великими почестями, так как он здесь родился, все его здесь знали и гордились им. После короткого совета выделена была для нас просторная юрта. Мы быстро устроились, а потом до полудня работали. Я переписывал собранный в течение дня материал. Делал я это каждый вечер, частично с целью самоконтроля, частично потому, что только таким способом можно было на следующий день дополнить недостающие записи.

Назавтра посетили мы 52-летнего отчима Сухэ-Батора, которого звали Шерабджамц и который жил в сомонном центре. Мы познакомились с ним. В следующие дни он предоставил мне очень много ценных данных. Теперь, когда я его посетил, он гнал водку для кооператива. Шерабджамц является членом кооператива.

На печи стоял котёл, а в нём находился усечённый конус, изготовленный из фанеры. В конусе висел горшок, а в верхней точке конус был прикрыт миской с выпуклым дном. В котле парил кипящий кумыс. В миске находилась холодная вода. Под влиянием разницы температур на дне миски конденсировалась из пара вода и стекала в горшок, повешенный в конусе. Это очень простой способ дистилляции кумыса. Процесс, смотря по обстоятельствам, можно повторить. Белую массу, оставшуюся в котле после выпаривания, монголы используют вместо йогурта, а после смешивания с содой можно её использовать для выделывания шкур.

Кроме мяса, наиважнейшим продуктом для монгола является молоко. Употребляет он его в виде различных сыров, творога, сливок, йогурта, сметаны и масла. Сыр и творог играют такую роль в питании монгола, как для европейца хлеб. Находятся они всегда под рукой и питаются ими при каждом приёме пищи.

Очень распространённым среди монголов блюдом является аарц. Готовится он таким способом, что йогурт кипятится в котле, а затем сваренную массу вешают в полотняном мешке, чтобы вытекла из него – как говорят монголы – жёлтая вода. После отцеживания укладывают этот мешок между двумя досками и прижимают грузом. Спрессованный таким способом сероватый материал вынимается и ломается на небольшие куски или кроится конским волосом на пластинки и выставляется на крышу юрты с целью высушиванию.

Если вместо сжатия между досками сжимать мешок руками, продукт носит название аарвал.

Излюбленный кочевниками сыр приготовляют они таким способом, что цельное молоко кипятят, добавляют в него немного старого йогурта, затем из кислого молока отцеживают сыворотку, а остальное высыпают на полотно. Из этой массы вытекает остальная сыворотка, а когда сыр сбивается в одну массу, сохраняют его во влажном виде. В сомоне Дариганга удалось мне записать двадцать пять разных молочных продуктов, но это отнюдь не предел.

Однажды пополудни выехали мы машиной на охоту. Продвигаясь под ветром, подъехали мы к стаду антилоп, пасущихся на склоне горы. Когда они нас заметили, пустились мы за ними в погоню на полном газу. Несмотря на то, что эти в своём большинстве ловкие животные не сумели убежать от машины, имели они такое счастье, что не по каждой местности мы могли за ними мчаться. Три из них удалось нам застрелить. На обратной дороге убили мы ещё большую дрофу. Через полчаса после возвращения с охоты одна антилопа уже была освежевана, но таким способом, что шкура с неё была стянута от шеи без разрезания брюха. Шкура осталась целой, а после связывания ног сделалась закрытым мешком. Теперь быстро развели костёр. В него было вложены камни величиной с кулак, и прежде чем они разогрелись докрасна, мясо было порублено на кусочки. Всё это выполнял один мастер, а собравшиеся около двадцати «зрителей» постоянно вставляли свои замечания, давали советы, объясняли, но не касаясь мяса руками до той поры, когда оно было готово. Когда камни были уже полностью разогреты, щипцами один камень был вброшен внутрь шкуры антилопы, а вслед за ним был заброшен внутрь кусок мяса, затем снова камень и снова кусок мяса. Каждый кусок мяса был посолен. Мешок шипел и парил. Когда шкура наполнилась мешаниной раскалённых камней и кусков мяса, быстро завязали шею и положили мешок полностью на огонь.

Была уже тёмная ночь. Красный огонь освещал лица сидящих вокруг пастухов. Некоторые держали рядом с собой коней за узду. Другие сидели на корточках и курили трубки, ожидая нетерпеливо, когда погаснет огонь. Мясо из антилопы, которые сразу жарилось, варилось и тушилось, было уже готово. Когда открыта была шкура, не было в ней ни одного жёсткого куска, а при этом мясо не высохло так, как печёное непосредственно на огне. Что более того, тушёное в собственном жире и вытекающей крови, пропитанное немного солью, было очень вкусным.

После ужина я заметил, что Сухэ-Батор отозвал в сторону несколько здешних людей и что-то у них выпытывал, делая при этом записи. Как оказалось, так сильно ему понравились мои исследования обычаев группы дариганга, что сам, несмотря на то, что был историком, занялся собиранием узоров клейм на животных. Позднее он показал мне свою коллекцию, и сразу мы обсудили очень подробно материал. К сожалению, здешние клейма не являются особо интересными. Преимущественно это буквы тибетского алфавита, остатки признаков животных, принадлежащих окрестным монастырям. Было также несколько других знаков, как солнце или месяц. Но попадались они редко.

В воскресенье утром открыл я привезённую из дому банку сардин. Съел её с пахнущим бензином печеньем, попивая чай с молоком и овечьим салом. Потом мы поехали с визитом к дяде Сухэ-Батора. Жил он в той же окрестности.

В минуту нашего приезда дяди не было дома, но его дочка – которой было не более шести лет – вскочила на коня и поскакала за отцом. Прежде чем она вернулась, я имел немного времени на осмотр. Вглуби юрты, под стеной, нашёл я на сундуке кусок камня. Был это камень предков (аавин чолоо). Привезён он был со святой горы Дари-овоо. Каждое утро чтит он предков таким способом, что смазывает камень кожушком первого молока.

Дядя имеет шестеро детей, из которых младшего жена кормила собственной грудью, разжигая одновременно очень спокойно со свечой огонь под котлом. Малютка должен был держаться обеими ручками, чтобы не выпасть из объятий матери. У двери стоял привязанный, едва имеющий несколько дней телёнок.

Около меня остановились двое детей, старшая девочка и младший мальчик, оба в возрасте около пяти лет. Вытягиваю для них конфеты умышленно так, чтобы оба имели до них одинаковое расстояние. Руку вытянул только мальчик, девочка подождала и только потом взяла конфету. Вскоре появился дядя. Они не виделись с Сухэ-Батором десять лет, следовательно, ничего удивительного, что оба расплакались, когда бросились в объятья. Хозяин дома немедленно выбрал несколько добрых кусков мяса из запаса, который сушился в северо-западной части юрты. Для гостя предназначил дал или часть от лопатки, полагающуюся всегда уважаемым особам. Эту часть мяса может есть только гость и глава семьи, не может её есть ни жена, ни ребёнок, даже если это взрослый парень. Мяса этого нельзя жевать, можно только резать ножом. После приготовления и съедания мяса на кости оставляют тонкий слой. Сухэ-Батор, как старший из гостей, порезал мясо на столько частей, сколько особ было в юрте, не исключая женщины и даже самого маленького ребёнка. Каждому он дал по кусочку, так как – как принято у монголов говорить – если человек проживёт даже семьдесят лет, то не дождётся, чтобы кто-то съел этот тонкий слой мяса сам.

Охотничья добыча, привязанная к седлу

Дядя же со смехом поведал, что в связи с поеданием мяса есть также и менее приятный обычай. Так вот, через три дня после свадьбы пришёл к нему с визитом тесть. Взаимным визитом он должен был ответить тестю через месяц. При таких визитах угощают гостя мясом, а молодой муж получает большую берцовую кость овцы. Однако прежде он должен был раздавить кость, и сделать это надо большим пальцем руки. Трудное это дело. Дядя, может быть, десять раз пробовал это сделать среди громкого смеха собравшихся гостей, а впрочем, это ему удалось. Причиной смеха было то, что перед свадьбой тоже нужно один раз раздавить кость. Теперь оказалось, как сильно ослаб со времени свадьбы молодой наречённый.

Кость овцы служит для многих уловок. У номадов заменяет она кость, употребляемую при разных играх в Европе. Когда она падает, может принять четыре разных положения: гладкой частью вверх или вниз; или отростком влево или вправо. Таким способом бросок назывался «конём», «верблюдом», «овцой» или «козой». Ценность броска определяется согласно иерархии зверей, а следовательно, наивысшую оценку получает «конь». Известны разные комбинации игры. Можно играть одной или многими косточками, могут играть две или больше особ. Ест также различные способы бросания кости.

После обеда взяли мы детей в поездку машиной, а позже должны были ехать дальше, так как узнали, что поблизости можем быть свидетелями очень интересного дела.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.