ЦЕНТОН

Самое интересное в этой книге319?– цитаты. А?цитат здесь много?– едва ли не две трети от общего объема книги, жанр которой, кстати, даже не обозначен: перед нами?– то ли научная монография, то ли учебное пособие для студентов, то ли разбухший от цитат реферат.

Авторский текст по большей части играет роль, как выразился бы Набоков, «межцитатных мостиков» или, если хотите, прокладок между цитатными блоками. Прокладки эти весьма однообразны и почти всегда строятся по схеме «имярек считает / полагает / отмечает, что…». Далее громоздятся цитаты?– анализом и интерпретацией цитируемого материала автор себя, как правило, не?утруждает: «М.Л. Гофман полагает, что хотя Карамзин…» (С.?57); «Кн. Д. Святополк-Мирский сожалеет, что…» (С.?56); «В статье Е. Ляцкого “Пушкиноведение в России” обращается внимание на то, что…» (С.?62); «А. Изюмов в статье “Пушкин и декабристы” выдвигает мысль о том, что…» (С.?65); «Б. Зайцев считает, что…» (С.?67); «Д. Мережковский печатает свою статью “Федор Михайлович Достоевский”, где отмечает, что…» (С.?74); «Е. Аничков, касаясь вопроса об отсутствии положительного учения у Достоевского, с?глубоким отчаянием отмечает, что…» (С.?74); «Ю. Айхенвальд замечает, что…» (С.?74); «Ю. Айхенвальд отметил, что Некрасов…» (С.?88); «Критик отмечает, что…» (С.?88); «Критик полагает, что…» (С.?88); «В выступлении И. Гессена отмечалось, что…» (С.?98); «А. Ященко видит уникальность Толстого в том, что…» (С.?99); «М. Алданов отмечал, что…» (С.?104); «Из учения Толстого Ильин делает вывод, что…» (С.?106).

Примеры взяты лишь из одной главы, «Русская классическая литература в критике русского Берлина», в?которой излагается содержание газетно-журнальных статей о русских писателях, от протопопа Аввакума до Чехова. В?других главах, во многом повторяющих композицию и содержание четвертого тома «Литературной энциклопедии Русского зарубежья 1918–1940»320, хлипкие «межцитатные мостики» В.В. Сорокиной столь же удручающе однообразны, а?цитатные потоки низвергаются на читателей столь же бурно: «Вследствие своих рассуждений критик приходит к выводу, что…» (С.?112); «…критик вынужден признать, что…» (С.?112); «Н. Ашукин полагает, “чтобы понять и верно оценить то или иное произведение литературы, нужно стать на точку зрении автора…”» (С.?113); «Е. Лундберг пришел к выводу, что…» (С.?113); «М. Слониму представляется совершенно очевидным, что…» (С.?115); «Ф. Иванов отмечает, что…» (С.?118); «А. Толстой в статье “О новой русской литературе” обращает внимание на то, что…» (С.?119); «Критик полагает, что…» (С.?120) и т.д.

Довольствуясь изложением чужих мыслей, В.В. Сорокина так стремительно перепрыгивает от темы к теме, от статьи к статье, так дробно, словно заправский клипмейкер, монтирует цитаты из берлинской периодики двадцатых годов, что у читателей начинает рябить в глазах. Но?когда она выбирается из накатанной стилистической колеи?– «имярек считает/полагает/отмечает, что…»?– и пытается самостоятельно, без цитат и пересказов, сформулировать мысль, получается еще хуже?– либо коряво по форме, либо мутно по содержанию, либо… то и другое. Что-нибудь в таком духе: «…литературная критика (здесь и далее курсив мой.?– Н.М.) зарубежья является также наследницей русской критики ХIХ в. с ее обращением к конкретному читателю и желанием оказывать на него воздействие, формировать общественно-политическую позицию, с?необходимостью учитывать и специфику европейской литературной жизни, которая повлияла на повышение интереса критики (круг замкнулся.?– Н.М.) к психологии и биографии писателей» (С.?8); «Предметом особого внимания Айхенвальда был его собственный литературный стиль, складывающийся из особой организации текста своих очерков, которая постоянно менялась в зависимости от идейного и эмоционального содержания» (С.?32); «Таким образом, пушкиноведение, начиная с “берлинского” периода постепенно из строго академического превращалось в общедоступное, изложенное простым и чистым языком…» (С.?68); «И всё же главным вниманием берлинской критики была русская литература ХIХ века» (С.?57); «Драматическое движение литературной критики русского зарубежья становится самстоятельной (так!?– Н.М.) отраслью историко-литературного знания» (С.?230); «В Берлине пришлось отказаться от строго научного литературоведения в вопросах классической литератур» (ей-богу, так!?– Н.М.) (С.?230).

Но стилистические ляпы и опечатки (коих немало)?– это полбеды. Куда важнее, на?мой взгляд, концептуальный изъян книги. Опорное понятие?– «литературная критика русского Берлина»?– трактуется в ней предельно (хочется написать?– беспредельно) широко. Знакомя читателей с литературной критикой русского Берлина, автор щедро цитирует и пересказывает не только критические статьи, литературные обзоры и рецензии, но?и мемуарные очерки, некрологи, архивные публикации вроде публикаций писем И.С. Тургенева, «справочно-библиографические сведения» (С.?109), юбилейные заметки, работы по поэтике, стиховедению и текстологии (в?частности, статью «Пятистопный ямб Пушкина» Б.В. Томашевского из сборника «Очерки по поэтике Пушкина» (Берлин, 1923) или «скрупулезное исследование» Г.М. Бараца «О составителях “Повести временных лет” и ее источниках, преимущественно еврейских»), а?также «репортажи с юбилеев, хроники праздничных мероприятий и выставок и речи общественных и культурных деятелей диаспоры» (С.?98)?– в общем, все мыслимые газетно-журнальные жанры, к?критике, строго говоря, не?относящиеся.

Мешая в одну кучу публицистику и мемуаристику, литературоведение и литературную критику, В.В. Сорокина размывает базовое понятие и, отклоняясь от заявленной темы, производит подмену: вместо критики ведет речь о печати русского Берлина в целом, без различия жанров и стилевых регистров (а?порой и нарушая обозначенные в заглавии пространственно-временные границы).

Весьма показательна здесь вторая глава, «Русская классическая литература в критике русского Берлина». Повествуя о восприятии творческого наследия русских классиков, В.В. Сорокина на одном дыхании цитирует и пересказывает тексты, как написанные в двадцатых годах в Берлине, так и изданные в России до и после революции. Заходит речь о Ф.М. Достоевском?– В.В. Сорокина обращается к литературно-философскому этюду Розанова «Легенда о великом инквизиторе Ф.М. Достоевского» (1891)?– при этом она каждый раз дает неполное название, отсекая «Ф.М. Достоевского» (С.?72, 76–77),?– и к двум дореволюционным работам Льва Шестова: «Добро в учении гр. Толстого и Ф. Ницше» (1900) и «Достоевский и Ницше» (1903); в связи с юбилеем Н.А. Некрасова автор «Литературной критики русского Берлина» не может не процитировать знаменитую анкету Чуковского «Некрасов и мы», опубликованную в петроградской «Летописи дома литераторов», а?затем перепечатанную в берлинском «Руле»; среди публикаций о Л.Н. Толстом в одном ряду с «Силуэтами русских писателей» Ю. Айхенвальда упоминаются и цитируются: рецензии Ю. Офросимова на театральные постановки «Живого трупа» и «Власти тьмы» (пусть и театральная, но?все же критика!), «беллетризованный эскиз жизни писателя в Ясной Поляне» А. Дроздова, стихотворение В. Сирина «Толстой», а?также опубликованные в русскоязычной берлинской периодике «отзывы западноевропейских писателей и критиков» (С.?103), причем не только немцев, которых хоть как-то можно привязать к русскому Берлину?– Г. Гауптмана, С. Цвейга, Т. Манна,?– но и французского театроведа А. Пакэ.

Если во второй главе В.В. Сорокина группирует газетно-журнальный материал вокруг русских писателей ХVIII–ХIХ веков?– Радищева, Державина, Карамзина, Жуковского, Грибоедова, Баратынского, Пушкина, Тютчева, Тургенева, Островского (примечательно, что драматург награждается инициалами Н.А. (С.?94)), Достоевского, Толстого, Чехова,?– то в четвертой главе, «Западноевропейская литература глазами берлинской критики», «среди разножанрового потока публикаций о западноевропейской литературе» в первую очередь выделяет публикации, посвященные Шекспиру, Лессингу, Гёте, Клейсту, Мериме, Гофману, Байрону, Гейне, Уайльду (которого несколько раз зачем-то величает «Уальдом»), Мопассану?– авторам, которых едва ли можно считать активными действующими лицами литературного процесса 1920-х годов.

По сути, непосредственное отношение к заявленной теме имеет лишь половина четвертой главы, где речь идет о восприятии европейских писателей ХХ века (Рильке, Франса, Роллана, Шоу), и?третья глава, «Проблемы и темы современного русского литературного процесса в освещении берлинской критики», в?которой не только излагаются и цитируются статьи, посвященные творчеству тех или иных эмигрантских и советских авторов, но?и делается робкая попытка проанализировать ряд существенных вопросов, поднимавшихся в берлинской периодике 1920-х годов: суть и предназначение литературной критики в условиях эмиграции, граница между классикой и современностью, взаимоотношения между двумя потоками русской литературы, между метрополией и эмиграцией. Правда, и?здесь В.В. Сорокина верна своей реферативно-цитатной манере и продолжает заваливать читателя глыбами цитат. Порой она пытается высечь из них искры осмысленных выводов, но, увы, как правило, ее умозаключения неубедительны либо просто-напросто звучат банально.

«В Берлине был сделан важный прорыв по включению русской классики в контекст европейской литературы. Переводы на европейские языки и популяризация их творчества (так у автора.?– Н.М.) были не только надежным куском хлеба для литераторов, но?и возможностью познакомить европейцев с русской литературой и культурой» (С.?231),?– утверждает В.В. Сорокина. Но?разве не занималась этим же «включением» русская критика на протяжении всего своего существования? И как могли повлиять на европейцев, на?их восприятие русской литературы статьи, появлявшиеся в русскоязычных изданиях Берлина?

И к чему это надуманное противопоставление критики русского Берлина Парижу, которое дается в «Заключении»? По мнению В.В. Сорокиной, «ядро критики в Париже составляла деятельность “толстых” журналов, с?их неспешным темпом и внушительной объемностью материала», а?«в Берлине центр литературно-критической мысли располагался в ежедневных газетах “Руль” и “Дни”» (С.?230). Да, в?Париже, не?в пример Берлину, выходило гораздо больше журналов, где были сильные критико-библиографические разделы (взять хотя бы «Современные записки»?– самый внушительный и самый долговечный из «толстых» журналов эмиграции – или эстетские «Числа»), но?не меньшую роль играли и газеты, особенно «Возрождение» и «Последние новости»; во второй половине тридцатых годов, когда «толстяки», словно динозавры, стали вымирать, и?даже «Современные записки» выходили по два-три номера в год, именно там находились главные литературно-критические площадки зарубежья, где выступали лучшие критики русского Парижа: Г.В. Адамович, В.Ф. Ходасевич, З.Н. Гиппиус, В. В. Вейдле, М.А. Осоргин, Ю.В. Мандельштам.

Отсутствие именного указателя?– еще один немаловажный минус этой перенасыщенной именами и цитатами книги, напечатанной «по постановлению редакционно-издательского совета филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова»?– при благодушном попустительстве аж трех рецензентов-профессоров (доктора культурологии и двух докторов филологических наук, чьи имена не называю из присущей мне деликатности). Вместо указателя нам предлагается странный раздел «Персоналии», в?котором даются биобиблиографические справки избранным, шибко избранным литераторам, упомянутым в книге (разумеется, без привязок имен к страницам). Справки эти составлены весьма прихотливо: биографические сведения даются выборочно, а?некоторые определения так и вовсе бросают в оторопь. Например, отец знаменитого писателя, Владимир Дмитриевич Набоков, определяется как… энтомолог (!), а?уж затем как политический деятель, юрист, публицист (С.?310); русско-немецкий критик, литературовед и переводчик Артур Лютер аттестуется как «бывший профессор Московских женских курсов» (С.?307) и лишается отчества (Федорович).

О хорошо известных авторах вроде Георгия Адамовича, Андрея Белого, Михаила Булгакова или Саши Черного (который в основном тексте именуется то как С.?Черный, то как А. Черный) пишется пространно?– на полстраницы и даже больше; о малоизвестных же фигурах?– гораздо меньше, иногда даже без расшифровки инициалов, без указания дат рождения и смерти, например: «Быков П.В., журналист, сотрудник “Нивы”» (С.?294). О?ком идет речь? Скорее всего, о?Петре Васильевиче Быкове (1844–1930), поэте, прозаике, историке литературы, библиографе, о?котором имеется весьма содержательная статья в словаре «Русские писатели. 1800–1917» (М., 1989. Т. 1. С.?381–382). В?пятом томе этого же словаря можно было найти даты рождения и смерти прозаика Н.Н. Русова, а?заодно уж узнать, что отец критика Д.П. Святополк-Мирского был не министром просвещения (С.?315), а?министром внутренних дел.

Из столь же легкодоступных изданий В.В. Сорокина могла бы почерпнуть информацию о других лицах, обделенных в ее «Персоналиях», хотя бы даты жизни и смерти Августы Филипповны Даманской (1875–1959), Артура Федоровича Лютера (1876–1955), Бориса Семеновича Оречкина (1888–1943), Евгения Васильевича Спекторского (1875–1951) и «А. Савельева»: для мало-мальски квалифицированного специалиста по литературе русского зарубежья не секрет, что это псевдоним Савелия Григорьевича Шермана (1894–1948), так же как и то, что «Леонид Чацкий»?– псевдоним поэта, одного из соучредителей берлинского Братства Круглого стола Леонида Ивановича Страховского (1898–1963).

Честное слово, я?не люблю играть в игры деда-буквоеда, коими часто изводят авторов придирчивые рецензенты. Однако рецензируемое издание, рассчитанное «на специалистов по истории русского зарубежья, истории критики, студентов-филологов», бьет все мыслимые рекорды по количеству логических неувязок, фактических ошибок и стилистических корявостей.

Не стал бы я рекомендовать студентам-филологам опус В.В. Сорокиной, этот гигантский, неряшливо скроенный центон. Ну а специалистам по истории русского зарубежья и русской критики, увы, нередко приходится читать и не такое…

Ежегодник Дома русского зарубежья имени Александра Солженицына. 2012. Вып. 3. С.?606–610.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.