Писательский продуктовый заказ
Писательский продуктовый заказ
Официальное празднование 50-летия отца в Дубовом зале ЦДЛ. Выступает Аркадий Арканов
Дубовый зал в ЦДЛ
Тогда, именно в 70-х, был такой энергетический всплеск: все постоянно общались, куда-то все вместе ездили, встречались, сидели до утра, устраивали праздники на пустом месте. Рестораны в то время очень, конечно, пользовались спросом, но попасть туда было трудно, они были забиты и немногочисленны, просто по пальцам пересчитать. Мы любили, скажем, бывать в ресторанах при всяких «Домах» – при Доме журналистов, ВТО (Всероссийское театральное общество), при Доме архитекторов, ЦДРИ, Доме кино и, конечно же, в ресторане и кафе при ЦДЛ, нашем, так сказать, в буквальном смысле придворном.
Кухня во всех этих «домашних» ресторанах была более или менее одинаковая, советская: салаты оливье, «Мимоза», винегрет, селедка так и сяк, грибочки, соленья, нарезка, лангет, котлеты, судак-орли и по-польски, киевская. Гарниры в ассортименте – макароны, гречка, зеленый горошек, отварной картофель. На десерт сливочное мороженое с вареньем в высокой алюминиевой креманке на ножке. Чай, кофе. Ну и выпить. Водка, коньяк наш советский, пиво «Жигулевское», вино грузинское, советское шампанское, коктейль «Шампань-коблер» для девочек.
Празднование 50-летия отца в Дубовом зале
Рестораны были своего рода клубами, официантки – в ЦДЛ, во всяком случае, работали в основном женщины, – знали пристрастия своих клиентов, сплошь советских классиков литературы, и вопрос: «Вам как обычно?» – звучал чаще всего. Классики тоже знали их всех по именам и обычно садились за свой намоленный столик к своей любимой Людочке или Зиночке, которые были в курсе их кулинарных пристрастий. Довольно часто приходили шумными и уже нетрезвыми компаниями, поскольку модно было плавно перемещаться из клуба в клуб – начинать обед небольшой компанией в ЦДРИ, переходить во ВТО, набирая друзей уже там, усаживаться на ужин в торжественном дубовом зале ЦДЛ и заваливаться уже к ночи огромной толпой в Дом актера, где предупрежденная Валечка или Олечка уже накрыли на стол.
Когда папа стал секретарем Союза писателей, должность важная и почетная, ему начали выдавать писательский продуктовый заказ. Брала его обычно я, благо только что научилась водить машину и лишний раз выехать куда-то недалеко от дома доставляло мне большое удовольствие. За заказом спускалась в подвал под рестораном, под самый Дубовый зал. Особняк старинный, с привидениями, все как полагается. Я с детства ошивалась там – ходила на всякие кружки, утренники и концерты, пока папа занимался своими делами, знала, как мне казалось, про этот богатый особняк абсолютно всё, что было необходимо моей детской фантазии: что ночами по скрипучей лестнице Дубового зала ходит привидение самого Александра III, который сломал тут ногу, когда приходил к хозяйке, графине Олсуфьевой, и что раньше в большом Дубовом зале заседала масонская ложа. Само это словосочетание приводило меня в щенячий восторг! Какая разница, что это, главное, все масоны в ложе! Я прям представляла, как они там сидят: в золоченой, с бархатными шторками! Что тут жила после революции городская беднота и я мысленно расселяла их по комнатам, проходам и залам, как и где что могло стоять из мебели, где готовили, ели, спали. Я столько раз за все свое цэдээловское детство шастала по узеньким лесенкам для прислуги, оплетающим огромные парадные залы, но даже и не подозревала о существовании огромного подземного царства с узкими проходами, нависающими потолками, пыльными тупиками и влажными шершавыми стенками из старинного пронумерованного кирпича. Вход был со двора – жуткий скользкий сход вниз, под огромной кривой и побитой водосточной трубой, и даже когда не шел дождь, с нее капало все равно. Зимой сойти с этих нескольких ступенек было совершенно невозможно без риска поскользнуться или упасть. За обтянутой дерматином дверью с торчащей местами ватой начиналась еще одна лестница вниз, которая вела в настоящий подземный лабиринт. Низкие кирпичные своды с торчащими кое-где голыми, тускло горящими лампочками почти что скребли по голове. Направо и налево в глубь лабиринта уходили узкие темные коридоры. Иногда попадались двери с висячими массивными замками. Кое-где слышались приглушенные голоса и звуки. Я прошла мимо «каземата» за железной решеткой, открытого на всеобщее обозрение, где стояли огромные пни гигантских деревьев и раздетый до пояса атлетический мясник в переднике поигрывал топором, примериваясь к лежащей на срубе коровьей туше. Увидев меня, он что есть силы размахнулся и хрястнул коровий труп по ноге, которая шмякнулась об пол. Где-то в глубине темного коридора раздался звонкий женский смех. Сзади проехала тележка и скрылась в темноте. Я обернулась, но так и не увидела за стоящими на ней ящиками, кто ее провез. Здесь шла тайная подземная жизнь.
Кабинет директора ресторана ЦДЛ был без окон и совсем небольшим. Хотя сам директор – как тот Магомет, к которому на поклон идут все горы, – был самый, пожалуй, влиятельный человек во всей писательской организации, да и по связям высоко котировался в Москве. Люди, распределяющие еду и заведующие сервелатами и сардельками, балыком и икрой, вырезками и корейками, заграничными коньяками и американскими «Мальборо», имели удивительную власть и над людьми. Каждый раз, когда я входила в этот небольшой, слегка отдававший плесенью сводчатый кабинетик, где вместо окна был прилеплен календарь Совэкспортфильма с фотографиями актеров, обязательно звонил массивный черный телефон а-ля вертушка, и директор нехотя поднимал трубку, закатывая глаза и чуть отклячивая рот – мол, как же мне это все надоело:
«Да, добрый! Оооо, спасибо большое, на премьеру? А когда? Нет, не смогу, уезжаю в Сочи. Как приеду, тогда обязательно!»
«Да, возьму, оставьте 52-го размера, беж, если точно югославский!»
«Бесплатная подписка? А чем это я так выделяюсь среди других советских граждан?»
«Наконец-то! Уже октябрь, зима практически, а я еще на летней резине езжу! Куда ж это годится?!!»
Внешне он был абсолютно не запоминающимся человеком, дядя из толпы: среднего роста, с реденькими, переходящими в лысину пегими волосиками, голубыми маленькими глазками, чуть извиняющейся улыбкой на обычном лице. Одет был всегда скромненько и серенько: потертые, залоснившиеся на пятой точке штаники, рубашка в одну и ту же полосочку с вечно закатанными рукавами. Эдакий школьный завхоз. Но связями обладал неимоверными и мог сделать и достать все, что угодно, не имеющее отношение к продуктам. В общем, нрава был спокойного и мирного, хотя власть над людьми сделала свое дело – он всех немножко презирал. Слегка. Чуть давая это понять. Чтобы не оставаться с этим чувством один на один. Никаких резких выпадов – просто это чувствовалось в разговоре. Открыто завидовал лишь одному человеку – директору Елисеевского гастронома, но лично с ним знаком никогда не был.
«Встретил тут недавно на променаде в Колонном зале Флориду Елисеевскую – у нее в каждом ухе по «Волге», если не по «Чайке»! Зачем так супруга подставлять?» Что я, семнадцатилетняя, могла ответить?
Променад – длинный зал, по которому прогуливались зрители в антракте на концерте в Колонном зале. Так это место называл только он. Флорида – жена директора Соколова, которая обожала украшать себя музейными бриллиантами. Чтобы было понятно.
Я кивала, почти не отвечала, и, видимо, эта односторонне-молчаливая беседа со мной приходилась ему по душе. Он говорил, я кивала. Люди, о которых он рассказывал, меня не интересовали, я сразу о них забывала. Ждала, когда кто-то из подручных постучит в дверь, просунет счет, коряво написанный от руки, и ладно.
Он показывал мне пакеты с провизией, как улов, и шел провожать до машины.
– Через месяц приходи, поболтаем, – как обычно говорил он и, щурясь, как вурдалак, на дневном свету, быстро уходил в свое подземное царство.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.