Глава 31. А то тут поговаривают разное

Глава 31. А то тут поговаривают разное

Весь следующий день и следующую ночь продолжался «пугачёвский бунт».

– Дурное дело не хитрое, – сказала Ирина, открыв наконец рот для осуждения поведения наших деток.

Они, и, правда, сорганизовались очень быстро. На все мои расспросы – чего добиваются, дружно молчали. А когда я делала обход в вечернее время, Кира крикнула мне вслед из окна своего домика:

– Чего ищете? Чем дальше в лес, тем толще партизаны!

– Ходят тут всякие…

– А потом ложки пропадают!

И – смех. Это, стало быть, я уже – «всякие»?! Приехали. Пора, похоже, распрягать… Ни о какой систематической работе теперь и речи не было. Единственный постоянный работник – Пучок, трудится как заведённый. Он и в школе такой же – учился один из всех ещё до начала нашей просвещенческой «страды».

«Шизик», – говорила о Пучке Татьяна Степановна. Да, действительно, надо было быть «шизиком», чтобы продолжать работать в этих условиях. Анархический раздрай продолжал набирать обороты. Даже Огурец, Ханурик и Жигалов Игорь, мои самые надёжные помощники, мой последний оплот, и те от рук отбились до такой степени, что привлечь их к уборке своей же постели было задачей категорически невыполнимой. Ирочка переживала всё это болезненно. Рушился, ко всему прочему, отдых с детьми. Первый выезд на море – и вот тебе… Кроме того, у неё была устойчивая репутация «контабельной» бесконфликтной учительницы. А тут случился явный конфуз. Она была хорошей мамой, не в пример мне. И ей было вдвойне неприятно, что всё это происходит на глазах её собственных чудесных детей.

Дети её были прекрасно воспитаны и безупречно вежливы – мальчик пяти лет всегда пропускал дам вперед, не садился, если рядом стояла женщина, всегда говорил «здравствуйте, имярек», «спасибо» и «пожалуйста»… И вот попала эта чудесная семья, как кур в ощип, в этот кошмарный дурдом…

О решении Хозяйки оставить на базе с детьми только меня Ирине было уже известно. И она потихоньку уже начала собираться. Рядом с ней суетилась надувшаяся медсестричка – ей тоже завтра предстояло ехать обратно в Москву. И только Татьяна Степановна держалась как ни в чём не бывало. Уверенно и с сознанием дела, а также – собственной незаменимости она наряжалась что ни день, то в новый сарафан, поражая отдыхающих и персонал экстравагантностью покроя «от Зайцева». (Я пыталась ей намекать, что «от» – это французское слова «высокая» и, соответственно, в контексте моды, озаначает всего лишь «высокая мода», а не от кого-то. «Это просто «высокая мода»? – переспросила она разочарованно. Значит, «от Зайцева» – не означает, что сам Зайцев прислал?»

– Не означает.

Кажется, она мне не очень поверила, продолжая лапшу на уши вешать, что это «сам Зайцев прислал» сарафан…) Однако сшиты все эти сарафаны были из яркого ситца – спасибо некой мадам и международному конгрессу. Значит, всё-таки на неё можно положительно влиять?

Как и в первые дни, она регулярно, по часам, ходила на пляж, прихватив в собой корзинку фруктов; когда ей надо было, уезжала тотчас на целый день в Сочи, а вечером просиживала часами у телефона, поджидая звонки по междугородке. На все мои терзания она смотрела мудро – дело, мол, житейское, вполне заурядное, со всяким бывает.

– А что вы хотели? – повторяла она свой излюбленный рефрен. – Настоящий авторитет зарабатывается годами.

О том, что ещё совсем недавно мы были как бы приятельницами, чтобы не сказать – «лучшими подругами», и я ей простодушно поверяла все свои сомнения, она, похоже, забыла. Теперь уже это была весьма строгая моя начальница – лично для меня, знающая наперёд чёткие ответы на всевозможные трудные вопросы.

– Вы меня поняли? – уточнила она, глядя на моё недовольное лицо. – Годами! И потом: нужен ли вообще тот авторитет, к которому вы стремились?

– Я не уверена…

– Минуточку, – она подняла палец вверх, – Не на том вы их хотите подцепить, понимаете? Не на том!

– Я же хочу…

– Постойте, я ещё не всё сказала, – мгновенно меняя тон и весело стрельнув глазами в перламутровых тенях, снова прервала она меня. – Между нами, девочками, говоря, все они ублюдки. И вы это уже, конечно, сами поняли.

– Что?!

– Да, у-блюд-ки!

– Хватит уже!

– А что хватит? Что есть, то есть. Ну, и адреналин, опять же, в кровь хлестнул, как говорят медики. – Вдоволь насладившись произведённым эффектом, она продолжила: – И нечего кривить рот, будто вам туда микстуру налили… Вам мало? Они ещё добавят. И не сомневайтесь.

– Я хочу сказать, что эти дети не всегда отдают себе отчёт в том, что они делают… – всё-таки успела вставить реплику я.

– А, бросьте. Всех их надо по колониям распихать – и чем раньше, тем лучше. А вообще, и с ними ладить можно. Если с колонией пока не получается.

– Ладить? Это как?

– Легко.

– Как вы с Фроськой ладили?

– А что – «с Фроськой»? – слегка напряглась она.

– А вот это что?

Я указала на элегантные часики на руке моей ретивой начальницы.

– Ничего. Часы, а что это ещё может быть…

– Именно! Прямиком с часового завода. И Фросик вам их «подарила»?

– Ну, знаете ли… Она сказала, что тогда как бы партию списали…

– Списали?!

– Ну да, брак.

– Списали прямо как бы к Фросику в карман?

– О подарках не принято спрашивать.

– А я бы поинтересовалась, на вашем месте.

– Давайте-ка будем каждый на своём месте, – сказала Татьяна Степановна, резко прервав меня.

Я так и осталась с открытым ртом и застрявшими в нём аргументами, а она уже бодро шагала к морю, и открытая по моде «от Зайцева» до четвёртого позвонка спина её немодно выражала «высокое возмущение».