Николай Иванович Павлищев (1802–1879)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Николай Иванович Павлищев

(1802–1879)

Служил по министерству народного просвещения, работал в архивах, в 1825 г. вышел в отставку, сблизился в Петербурге с кружком Дельвига, участвовал переводами в «Литературной газете». В 1828 г. женился на Ольге Сергеевне Пушкиной, сестре поэта, против воли ее родителей. Хорошо играл на гитаре, увлекался музыкой; в 1829 г. издал вместе с М. И. Глинкой «Лирический альбом на 1829 г.» – сборник романсов Глинки, Виельгорского, Шимановской и других. В1831 г. поступил на службу в Царство Польское; там и протекла вся его дальнейшая служба. Был управляющим канцелярией генерал-интенданта, помощником секретаря государственного совета Царства Польского, впоследствии обер-прокурором варшавского отделения сената, основал и редактировал официальную газету «Варшавский дневник» на русском и польском языках. Усердно работал над русификацией края, добился замены в школах польского языка русским; выпустил ряд учебников; между прочим, учебник польской истории для школьников-поляков, где доказывалось, что польское государство по непредотвратимым внутренним причинам неспособно к самостоятельному политическому существованию и спасение свое может обрести только в тесном слиянии с Россией. Павлищев за эту книгу удостоен был премии, всемилостивейше награжден бриллиантовым перстнем и почтен лестным письмом министра Уварова.

В лице Николая Ивановича Павлищева в безалаберное и бездельное родственное окружение Пушкина вошел аккуратный, очень деловой чинуша, прекрасно понимавший свои выгоды и умевший их отстаивать с упорством и систематичностью. И как иначе можно было действовать, имея дело с бестолковыми новыми родственниками, на которых ни в чем нельзя было положиться? Судите сами. Тесть его Сергей Львович обещал выдавать его жене по четыре тысячи рублей в год. Но денег у Сергея Львовича никогда нет, да по бесхозяйственности его никогда и быть не может. За управление делами принужден был взяться его сын Александр Сергеевич. Павлищев спешит написать ему письмецо: «Батюшка назначил когда-то содержание жене моей по четыре тысячи в год; назначение это было принято с полною благодарностью. Несмотря на то, в первые два года дано было только по две тысячи, в последующие два по полторы тысячи, а в остальные еще менее, так что в последние двадцать месяцев пребывания нашего в Варшаве вся выдача ограничилась только тысячью руб. Оставленный таким образом на одном царском жалованьи, я не смел никогда роптать, сократил расходы; два раза имев случай получить награду, я отказался от чинов и крестов, а удовольствовался деньгами для расплаты с кредиторами. Но случай не всегда может предоставиться, и тогда кто заплатит долги мои? Не мне одному грозит нужда: обо мне и речи нет; но жена моя, сестра ваша, имеет, кажется, право на участие родных к ее судьбе. Я порадовался, что наконец вы, вступив в управление имением Сергея Львовича, будете постоянно помогать нам хотя тысячью пятьюстами руб. Но скажите, когда именно начнется первый год? Разрешение этого вопроса, как видите, для меня очень важно». Пушкин ответил шурину: «Покамест не приведу в порядок и в известность сии запутанные дела, ничего не могу обещать Ольге Сергеевне и не обещаю; состояние мое позволяет мне не брать ничего из доходов батюшкина имения, но своих денег я не могу и не в состоянии приплачивать».

С этого времени начинается систематический обстрел Пушкина письмами из Варшавы и не прекращается до самой его смерти. Чиновник цепок, за свое держится крепко и упорно старается достичь цели не тем, так другим путем. Письма длинные-длинные, скрытно-ядовитые, полные убийственной канцелярской логики. Весной 1835 г. Павлищев пишет Пушкину: «…долгов моих платить вы не обязаны; но… этих «но» я мог бы подобрать много, ограничусь несколькими главнейшими. Или жена моя – дочь Сергея Львовича и дети ее – внуки его, или нет; последнее невероятно, следовательно, первое остается в своей силе. На этом основании я делаю вопрос: почему не выделить ее, не дать ей того, что раньше или позже ей должно быть отдано? Сыновей холостых, и даже женатых, не все отцы и не всегда при жизни своей выделяют; но замужних дочерей… все и всегда, – так водится на святой Руси. По течению дел я вижу, что вы не можете дать и не дадите нам ничего с имения: четырехлетние обещания служат тому доказательством. Итак, отделите нас, сделайте благое дело». И еще, и еще, одно за другим, плывут из Варшавы письма, как дождливые осенние тучки под западным ветром. Жена Павлищева в начале 1836 г. писала ему из Петербурга: «Я очень недовольна, что ты писал Александру. Он кричал до хрипоты, что лучше отдаст все, что у него есть, чем опять иметь дело с Болдином, с управляющим, с ломбардом и т. д. Он не прочел твоего письма, он возвратил мне его, не бросив на него взгляда. Как тебе угодно, я больше не буду говорить с Александром; если ты будешь писать по его адресу, он будет бросать твои письма в огонь, не распечатывая, поверь мне».

Весной 1836 г. умерла мать Пушкина. Ее имение Михайловское должно было перейти к наследникам. Дочери Ольге Сергеевне следовала по закону 1/14 часть, мужу покойной – 1/7 часть (Сергей Львович от нее отказался в пользу дочери), остальное – пополам сыновьям. Павлищев счел нужным выяснить ценность имения и на лето приехал в Михайловское – уже как один из совладельцев. Обследование его вскрыло чудовищные вещи. Немец-управитель Рингель со всех доходных статей огромные куши клал себе в карман: на ржи за год украл 280 р., на сене 2150 и т. д. Павлищев управителя прогнал. Вскрылся еще один курьез: и сам Пушкин, и отец его считали, что в Михайловском около 700 десятин земли, оказалось – около двух тысяч. В связи с выясненной им фактической доходностью имения Павлищев определил и долю, следуемую его жене, а кстати, и брату Пушкина – Льву. Познакомив Пушкина с результатами своего расследования, он продолжал: «…так, самая низкая цена Михайловскому 70 тысяч. Я хлопочу о законной, справедливой оценке потому, что действую не за себя, а за Ольгу с сыном и Льва. Чем справедливее оценка, тем законнее будет выделяемая четырнадцатая часть. Если имение купите вы, то я готов спустить еще шесть тысяч и отдать вам его за 64 тыс., т. е. по 800 руб. за душу. Ниже этого нельзя ни под каким видом. Таким образом вы заплатите Ольге вместо 8500 – 13 700, – капитал, составляющий все достояние нашего сына, залог его существования в случае моей смерти или удаления от службы по каким-нибудь непредвиденным случаям. Разумеется, что и Лев поблагодарит, получа вместо 15 700 – 25 000, – о чем я уже писал ему». И предлагал Пушкину либо оставить имение за собой, выплатив сонаследникам причитающиеся части, либо продать имение и поделить вырученную сумму. Пушкин любил Михайловское, терять его было для него очень горько, оставить имение в общем владении Павлищев не соглашался, для выкупа же имения у Пушкина не было денег; притом все друзья на произведенную Павлищевым оценку пожимали плечами и находили, что красная цена за душу не 800 рублей, а 500. Пушкин сдержанно ответил Павлищеву: «Оценка ваша в 64 тысячи выгодна, но надобно знать, дадут ли столько. Я бы и дал, да денег не хватает, да кабы и были, то я капитал свой мог бы употребить выгоднее». Павлищев, как цыган на ярмарке, стал спускать цену, предлагал Пушкину оставить за собой имение за 40 тысяч. В то же время решил насесть на старика-тестя и потребовать у него выдела причитающейся его жене части из нижегородского поместья самого Сергея Львовича. «Я давно считаю его для себя посторонним человеком, – писал Павлищев Пушкину, – но для Ольги он покамест отец. Хочу попробовать его отцовскую нежность, которую он так забавно рассыпает в своих идиллических письмах. Потребую ее приданого – четырнадцатую часть, но не доходов с имения, а самого имения. Предвижу ссору; но тут лучше хорошая ссора, чем дурной лад. Старик будет помнить меня». Тригорская соседка Пушкина П. А. Осипова, насмотревшаяся на Павлищева в Михайловском, писала о нем Пушкину: «Павлищев – форменный негодяй и, кроме того, сумасшедший». Сумасшедший, – конечно, нет, напротив, даже очень сообразительный. Считая дело решенным и согласие Пушкина на 40 тысяч несомненным, Павлищев захватил весь урожай Михайловского, призанял часть урожая у соседей – Осиповой и барона Вревского, все это продал и деньги увез с собой в Варшаву, засчитав их за часть выкупной суммы. И опять из Варшавы поплыли к Пушкину длинные, образцово-логические, пропитанные тайным ядом послания. 4 февраля 1837 г., когда гроб с замерзшим телом Пушкина мчался в сопровождении жандармов по псковским равнинам, Павлищев, еще не зная о смерти Пушкина, строчил у себя в Варшаве: «Странно вы толкуете мои слова… Я никак не мог думать, чтобы вы захотели обсчитывать, и кого? – сестру вашу… Вы не хотите оставить имение за собою, толкуя Бог знает как мои слова… Я не ожидал вашего отречения – теперь что я отсюда сделаю?» и т. д.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.