Андрей Николаевич Муравьев (1806–1874)

Андрей Николаевич Муравьев

(1806–1874)

Брат М. Н. Муравьева-Виленского (вешателя) и Н. Н. Муравьева-Карского. Был учеником С. Е. Раича, участвовал в его литературном кружке. Писал стихи. Служил на военной службе в драгунах. Зимой 1826/1827 г. посещал салон княгини З. А. Волконской в Москве. Однажды, по неловкости (а некоторые уверяют, что намеренно), он в театральном ее зале сломал руку колоссальной гипсовой статуи Аполлона Бельведерского и на пьедестале статуи тотчас же написал такие стихи:

О, Аполлон! Поклонник твой

Хотел помериться с тобой,

Но оступился и упал.

Ты горделивца наказал:

Хотя пожертвовал рукой,

Зато остался он с ногой.

Стихи эти вызвали эпиграмму Пушкина:

Лук звенит, стрела трепещет,

И, клубясь, издох Пифон,

И твой лик победой блещет,

Бельведерский Аполлон!

Кто ж вступился за Пифона,

Кто разбил твой истукан?

Ты, соперник Аполлона,

Бельведерский Митрофан.

Весной 1827 г. эпиграмма была напечатана в «Московском вестнике» Погодина. Встретясь после этого с Погодиным, Пушкин сказал ему:

– А как бы нам не поплатиться за эпиграмму.

– Почему?

– Я имею предсказание, что должен умереть от белого человека или от белой лошади. Муравьев может вызвать меня на дуэль, а он не только белый человек, но и лошадь.

Муравьев на дуэль Пушкина не вызвал, а ответил эпиграммой:

Как не злиться Митрофану?

Аполлон обидел нас:

Посадил он обезьяну

В первом месте на Парнас.

В 1828–1829 гг. Муравьев участвовал в русско-турецкой войне на европейском фронте. В 1832 г. издал «Путешествие по святым местам». Поставил на сцене драму «Битва при Тивериаде», успеха не имевшую. Муравьев рассказывает: «Совершенно нечаянно я свиделся с Пушкиным в архиве министерства иностранных дел, где собирал он документы для истории Петра Великого. Пушкин устремился прямо ко мне, обнял крепко и сказал: «Простите ли вы меня? А я не могу доселе простить себе свою глупую эпиграмму, особенно когда я узнал, что вы поехали в Иерусалим. Я даже написал для вас несколько стихов: что когда, при заключении мира (в 1829 г., после турецкой войны), все сильные земли забыли о Святом граде и гробе Христовом, один только безвестный юноша о них вспомнил и туда устремился. С чрезвычайным удовольствием читал я ваше путешествие». Я был тронут до слез и просил Пушкина доставить мне эти стихи, но он никак не мог их найти в хаосе своих бумаг. С тех пор и до самой кончины я оставался с ним в самых дружеских отношениях. Ему была неприятна моя драматическая неудача, и он предложил мне напечатать в «Современнике» объяснительное предисловие к «Битве при Тивериаде» и несколько лучших ее отрывков». Пушкин действительно с одобрением отнесся к «Путешествию по святым местам» и в предисловии к «Путешествию в Арзрум» упоминает об этой книге, «произведшей столь сильное впечатление», и действительно во второй книге «Современника» напечатал отрывки из драмы Муравьева.

Известность Муравьев получил как писатель по богословским вопросам, издал целый ряд книг: «Письма о богослужении восточной кафолической церкви», выдержавшие одиннадцать изданий и переведенные на все европейские языки, «Историю русской церкви» и др. Большинство отзывов лиц, знавших А. Муравьева, рисуют его в очень непривлекательном свете. Внушал он мало уважения. Был святоша, по его доносу арестован был цензор Никитенко, за то что пропустил в «Библиотеке для чтения» стихотворение Деларю «Красавице» (см. М. Д. Деларю). Никитенко характеризует Муравьева: «Фанатик, который, впрочем, себе на уме, т. е. на святости идей строит свое земное счастье». Муравьев занимал важный пост в синоде и прибегал ко всяческим интригам, чтобы стать синодским обер-прокурором, что ему, однако, не удалось. Н. С. Лесков про него пишет: «Так, кажется, и видишь эту дылдистую фигуру, с умными, но неприятными глазами и типическим русым коком. В великосветские гостиные Андрей Николаевич вступал обыкновенно со свойственной ему исключительною, неуклюжею грацией, всегда в высоком черном жилете «под душу» и с миниатюрными беленькими четками, обвитыми вокруг запястья левой руки; здесь он иногда вещал, но более всего собирал вести, куда колеблются весы». Муравьев очень любил подарки и даже часто их выпрашивал; любил почетные встречи, ради него устроенные; часто участвовал в крестных ходах, где, благодаря его огромному росту, он не мог не быть всеми замечен, тем более что всегда шел непосредственно за митрополитом или архиереем; любил носить костюмы, схожие с военными; когда в «Северной пчеле» появился неблагоприятный отзыв об одной из его книг, он жаловался на редактора в Третье отделение. «Сочинения Муравьева, – говорит Лесков, – по нынешнему времени в большинстве так несостоятельны, что заниматься чтением их значит терять напрасно время, но тогда они читались, и даже из них кое-что обязательно заучивалось наизусть. Они приносили автору хороший доход, который к последним годам его жизни вдруг остановился. Муравьев приписывал это умалению веры, происшедшему, как все злое, от одного несчастного источника – «от тлетворного направления литературы»… Под конец жизни он проживал в Киеве и надоел киевскому духовенству своею докучною и мелочною испекциею до нестерпимости».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.