Барон Антон Антонович Дельвиг (1798–1831)
Барон Антон Антонович Дельвиг
(1798–1831)
О лицейской поре его жизни – см. гл. «Лицейские товарищи».
По окончании лицея служил в разных петербургских канцеляриях, нуждался сильно. Одно время жил вместе с начинающим поэтом Баратынским. В совместном стихотворении они так описывают тогдашнюю свою жизнь:
Там, где Семеновский полк, в пятой роте, в домике низком,
Жил поэт Баратынский с Дельвигом, тоже поэтом.
Тихо жили они, за квартиру платили немного,
В лавочку были должны, дома обедали редко;
Часто, когда покрывалось небо осеннею тучей,
Шли они в дождик пешком, в панталонах трикотовых тонких,
Руки спрятав в карманы (перчаток они не имели!),
Шли и твердили шутя: «какое в россиянах чувство!»
В 1821 г. Дельвиг поступил в Публичную библиотеку помощником библиотекаря И. А. Крылова, известного баснописца. В обязанности Дельвига входило дежурить иногда в библиотеке, исправлять и заполнять какой-то бесконечный каталог и выдавать книги посетителям. Он там много читал и приобрел ту начитанность, которой удивлял друзей, но в лености по исправлению служебных обязанностей нисколько не уступал своему начальнику Крылову. В апреле 1825 г. Дельвиг ездил к опальному Пушкину в Михайловское и прожил там несколько дней. Утро они проводили в чтении и литературных спорах, потом играли на бильярде, обедали поздно, вечера проводили в Тригорском. Пушкин писал брату Льву: «Как я рад баронову приезду! Он очень мил! Наши барышни все в него влюбились, – а он равнодушен, как колода, любит лежать на постели, восхищаясь «Чигиринским старостою» (поэма Рылеева)». В стихотворении «19 октября» (1825) Пушкин так вспоминал об этом посещении Дельвига:
Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев.
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О, Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.
За это посещение ссыльного Пушкина Дельвиг был удален со службы директором Публичной библиотеки А. Н. Олениным. Через несколько месяцев он поступил в канцелярию министерства внутренних дел. В октябре того же года женился на С. М. Салтыковой. С 1824 г. редактировал ежегодные альманахи «Северные цветы», замечательнейшие по подбору произведений и изящной внешности.
Роста Дельвиг был выше среднего, очень полный; эта болезненная полнота его казалась дородством; из-под высокого, прекрасного лба смотрели голубые глаза, всегда в очках с черной оправой. Был лениво-медлителен и двадцатилетним еще юношей очень степенен; Пушкин говорил, что Дельвиг «родился женатым». Однако он любил и покутить, и поскандалить, что тогда считалось молодечеством; в кругу повес «Зеленой лампы» чувствовал себя, как дома. Писал Пушкину в Михайловское: «…нет ничего скучнее теперешнего Петербурга. Вообрази, даже простых шалунов нет! Квартальных некому бить! Мертво и холодно». Первое от Дельвига впечатление было человека холодного и ко всему равнодушного, но кто узнавал его ближе, тот горячо начинал любить за глубокое душевное благородство, веселое добродушие и отзывчивость. А. П. Керн вспоминает: «Мы никогда не видели Дельвига скучным или неприязненным к кому-либо. Может быть, та же самая любовь спокойствия, которая мешала ему быть деятельным, делала его до крайности снисходительным ко всем и даже в особенности к слугам. Они обращались с ним запанибрата, могли быть и грубыми, и пренебрежительными; он на них рукой махнул, и, если бы они вздумали ходить на головах, я думаю, он бы улыбнулся и сказал бы свое обычное: «Забавно!» Он так мило, так оригинально произносил это «забавно», что весело вспомнить. И замечательно, что иногда он это произносил, когда вовсе не было забавно, а было грустно или досадно. Гостеприимный, великодушный, деликатный, он умел счастливить всех его окружающих». Жил он, женившись, на Владимирской улице. По утрам занимался в своем маленьком кабинете, отделенном от передней простой перегородкой из зеленой тафты. Дома ходил в малиновом шелковом шлафроке, за обедом сам разливал суп. Любил хорошее вино и вкусный стол. Спал долго, рано встать было для него серьезным страданием. Был, как Пушкин, очень суеверен: боялся тринадцати человек за столом, передачи соли, плевал, встретясь на улице со священником, имел, кроме того, много собственных примет. Был, однако, очень умен, обладал тонким вкусом и выдающимся критическим чутьем при полном отсутствии профессиональной зависти. Еще в лицее он восторженно приветствовал в стихах Пушкина как бесспорного преемника Державина и предсказывал ему бессмертие. Оценил Баратынского и Языкова, когда они были совсем еще неизвестны. В сонете, обращенном к молодому, только что начинавшему Языкову, в 1823 г. Дельвиг писал:
Младой певец, дорогою прекрасной
Тебе итти к Парнасским высотам,
Тебе венок, – поверь моим словам, –
Плетет Амур с Каменой сладкогласной.
От ранних лет я пламень не напрасный
Храню в душе, благодаря богам,
Я им влеком к возвышенным певцам
С какою-то любовию пристрастной.
Я Пушкина младенцем полюбил,
С ним разделял и грусть, и наслажденье,
И первый я его услышал пенье
И за себя богов благословил!
Певца «Пиров» я с музой подружил
И славой их горжусь в вознагражденье.
Певец «Пиров» Баратынский, в самую тяжелую пору жизни нашедший опору в дружбе и руководстве Дельвига, писал ему:
Ты помнишь ли, с какой судьбой суровой
Боролся я, почти лишенный сил?
Не ты ль тогда мне бодрость возвратил?
Не ты ль душе повеял жизнью новой?
Ты ввел меня в семейство добрых муз…
…Молюся я судьбине,
Чтоб для тебя я стал хотя отныне,
Чем для меня ты стал уже давно!
Пушкин любил Дельвига горячо; по единогласному свидетельству друзей, никого он не любил больше Дельвига. А. П. Керн вспоминает их встречу осенью 1828 г. при возвращении Дельвига в Петербург после девятимесячной отлучки: «Пушкин, узнав о приезде Дельвига, тотчас приехал, быстро пробежал через двор и бросился в его объятия: они целовали друг у друга руки и, казалось, не могли наглядеться один на другого. Они всегда так встречались и прощались: была обаятельная прелесть в их встречах и расставаниях». Дельвиг имел большое влияние на Пушкина. «Дельвиг со всеми товарищами по лицею был одинаков в обращении, но Пушкин обращался с ними разно, – вспоминает племянник Дельвига. – С Дельвигом он был вполне дружен и слушался, когда Дельвиг его удерживал от излишней картежной игры и от слишком частого посещения знати, к чему Пушкин был очень склонен. С некоторыми же из своих товарищей-лицеистов, в которых Пушкин не видел ничего замечательного, обходился несколько надменно, за что ему часто доставалось от Дельвига. Тогда Пушкин, видимо, на несколько времени изменял свой тон и с этими товарищами».
После женитьбы Дельвига дом его стал одним из литературных центров Петербурга. Собирались по средам и воскресеньям. Постоянными посетителями были Пушкин, Мицкевич, Жуковский, Крылов, Гнедич, Плетнев, Вяземский, М. И. Глинка, лицейские товарищи Дельвига М. Л. Яковлев и Илличевский, начинающие поэты Подолинский, Щастный, Деларю, в последние годы – Гоголь. На этих вечерах говорили по-русски, а не по-французски, как тогда было принято. Читали новые произведения, спорили о литературе, Глинка играл на фортепиано, Яковлев пел.
В 1830 г. удалось осуществить давнюю мечту пушкинского кружка – иметь собственную литературную газету для проведения в публику здравых художественных вкусов и для борьбы с растлевающим влиянием на нее булгаринской прессы. Редактором «Литературной газеты» стал Дельвиг. Булгаринские органы, почуяв опасного конкурента, яро напали на газету и пустили в ход привычное для них оружие – доносы. Дельвигу несколько раз приходилось иметь объяснения с Третьим отделением. Наконец разразилась гроза. В конце октября 1830 г. вышел очередной номер «Литературной газеты». В конце номера была помещена заметка, в которой приводилось (на французском языке) четверостишие Казимира Делавиня на памятник, который в Париже предполагалось поставить «жертвам 27, 28 и 29 июля» (июльской революции). Стихи такие: «Франция, скажи мне их имена, я их не вижу на этом погребальном памятнике. Они победили так быстро, что ты стала свободной раньше, чем успела узнать имена их». Дельвиг получил предложение явиться в Третье отделение. Бенкендорф встретил его очень грубо и спросил, обращаясь на «ты»:
– Что ты опять печатаешь недозволенное?
Кричал, что он Дельвига с его друзьями Пушкиным и Вяземским упечет в Сибирь, топал на него ногами. Дельвиг оправдывался с большим достоинством, – по терминологии Бенкендорфа, «самонадеянно и дерзко». Бенкендорф выгнал его из кабинета, повторив:
– Вон, вон, я упрячу тебя с твоими друзьями в Сибирь!
Дельвиг собирался жаловаться на Бенкендорфа царю, но сановные его друзья пришли в ужас от такого его намерения и отговорили его, растолковав, что можно царю жаловаться на кого угодно, даже на самого царя, только не на Бенкендорфа, что этим Дельвиг погубит и себя, и жену с маленькой дочерью. По их заступничеству, Бенкендорф послал к Дельвигу своего чиновника заявить, что сам по нездоровью не может приехать, а прислал извиниться в том, что погорячился при свидании, что издание «Литературной газеты» будет снова разрешено, но только под редакцией Сомова (помощника Дельвига), так как уже состоялось высочайшее повеление о запрещении издания под его редакцией. Извинение Бенкендорфа нисколько не подействовало на Дельвига к лучшему. Он, всегда хворый и постоянно принимавший лекарства, заболел сильнее прежнего, впал в апатию, не хотел никого видеть. Зимой он простудился, заболел «гнилою горячкою» и умер 14 января 1831 г.
На Пушкина смерть Дельвига произвела впечатление потрясающее. Он был в то время в Москве и писал Плетневу: «Грустно, тоска. Вот первая смерть мною оплаканная. Никто на свете не был мне ближе Дельвига. Из всех связей детства он один оставался на виду, около него собиралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели. Вчера провел я день с Нащокиным, который сильно поражен его смертью. Говорили о нем, называя его «покойник Дельвиг», и этот эпитет был столь же странен, как и страшен. Нечего делать! Согласимся. Покойник Дельвиг. Быть так. Баратынский болен с огорчения. Меня не так-то легко с ног свалить. Будь здоров – и постараемся быть живы».
В этом же году, в стихах на лицейскую годовщину, Пушкин писал:
Чем чаще празднует Лицей
Свою святую годовщину,
Тем робче старый круг друзей
В семью стесняется едину,
Тем реже он; тем праздник наш
В своем веселии мрачнее;
Тем глуше звон заздравных чаш
И наши песни тем грустнее…
Мы возмужали; рок судил
И нам житейски испытанья;
И смерти дух средь нас ходил
И назначал свои закланья.
Шесть мест упраздненных стоят,
Шести друзей не узрим боле:
Они разбросанные спят –
Кто здесь, кто там, на ратном поле,
Кто дома, кто в земле чужой,
Кого недуг, кого печали
Свели во мрак земли сырой,
И надо всеми мы рыдали.
И мнится, очередь за мной,
Зовет меня мой Дельвиг милый,
Товарищ юности живой,
Товарищ юности унылой,
Товарищ песен молодых,
Пиров и чистых помышлений,
Туда, в толпу теней родных
Навек от нас ушедший гений.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.