Федор Николаевич Глинка (1786–1880)

Федор Николаевич Глинка

(1786–1880)

Поэт, преимущественно на религиозные темы. Был военным, участвовал в наполеоновских войнах. С 1819 г., в чине гвардии полковника, состоял для поручений при петербургском генерал-губернаторе Милорадовиче. С Пушкиным он познакомился очень скоро после выпуска Пушкина из лицея. «Я очень его любил как Пушкина, – рассказывает Глинка, – и уважал как в высшей степени талантливого поэта. Кажется, и он это чувствовал и потому дозволял мне говорить ему прямо-напрямо насчет тогдашней его разгульной жизни. Мне удалось даже отвести его от одной дуэли».

Однажды, весной 1820 г., Глинка встретился на улице с Пушкиным. Пушкин был бледен и серьезен.

– Я шел к вам посоветоваться, – сказал он. – Вот видите: слух о моих и не моих пьесах, разбежавшихся по рукам, дошел до правительства. Вчера, когда я возвратился поздно домой, мой старый дядька объявил, что приходил в квартиру какой-то неизвестный человек и давал ему пятьдесят рублей, прося дать ему почитать моих сочинений и уверяя, что скоро принесет их назад. Но мой верный старик не согласился, а я взял да и сжег все мои бумаги… Теперь меня требуют к Милорадовичу. Я не знаю, как и что будет, и с чего с ним взяться. Вот я и шел посоветоваться с вами.

Они долго обсуждали дело. В конце концов Глинка посоветовал:

– Идите прямо к Милорадовичу, не смущаясь и без всякого опасения. Положитесь безусловно на благородство его души: он не употребит во зло вашей доверенности.

Пушкин так и сделал. Явился к Милорадовичу и в его присутствии сам написал все свои нелегальные стихи, чем привел Милорадовича в восторг.

После высылки Пушкина Глинка напечатал в «Сыне отечества» приветственные стихи к опальному поэту:

О, Пушкин, Пушкин, кто тебя

Учил пленять в стихах чудесных?

Какой из жителей небесных

Тебя младенцем полюбил?..

Судьбы и времени седого

Не бойся, молодой певец!

Следы исчезнут поколений,

Но жив талант, бессмертен гений!

Пушкин ответил Глинке из Кишинева благодарным посланием:

Когда средь оргий жизни шумной

Меня постигнул остракизм,

Увидел я толпы безумной

Презренный, робкий эгоизм.

Без слез оставил я с досадой

Венки пиров и блеск Афин,

Но голос твой мне был отрадой,

Великодушный гражданин!

Пускай судьба определила

Гоненья грозные мне вновь,

Пускай мне дружба изменила,

Как изменяла мне любовь,

В моем изгнаньи позабуду

Несправедливость их обид:

Они ничтожны – если буду

Тобой оправдан, Аристид.

Глинка был масон, состоял в «Союзе благоденствия», но с переформированием Тайного общества отстал от него. Был членом общества «Зеленой лампы». После 14 декабря просидел три месяца в Петропавловской крепости и был сослан в Петрозаводск с определением на службу по гражданской части. Был советником олонецкого губернского правления, потом на той же должности в Твери и Орле. В 1835 г. вышел в отставку и поселился в Москве. В 1830 г. Пушкин с Вяземским заезжали к Глинке в Тверь, – вот все, что мы знаем о позднейших встречах Глинки с Пушкиным.

Глинка был большой добряк. «Я не встречал подобного энтузиазма ко всему доброму, – сообщает современник. – Расскажите при нем о каком-нибудь благородном поступке, – тотчас цвет лица его переменится, и вид его, обыкновенно мрачный, сделается веселым. Он жил в бедности, но, невзирая на то, послал однажды заключенным в тюрьме сто горшков цветов. Людей он не знал». Этот благороднейший и добрейший человек был вместе с тем суетен и тщеславен в высшей степени. Под старость он весь ушел в чинопочитание и в мелочное самообожание. Был он маленький, черненький, сморщенный старичок с очень добродушным личиком; всегда носил все имевшиеся у него ордена; поэт Щербина называл его ходячим иконостасом и уверял, что бабы к нему прикладываются. Остряки утверждали, что Глинка даже купается, не снимая орденов. Жена его Авдотья Павловна тоже была поэтесса и тоже писала на божественные темы. Они были влюблены в стихи друг друга и представляли курьезную парочку. Иногда они устраивали у себя чтение «Таинственной капли» – сборника мистических стихов Глинки. Это было настоящим священнодействием. Приглашались только достойные. В зале устраивалось возвышенное место, на нем ставился стол и два стула рядом; на столе зажигались свечи и ставились сахарная вода, и самыми восторженными поклонницами с таинственной осторожностью раскладывались фолианты рукописи. Для слушателей ставились кресла полукругом; все рассаживались заблаговременно. Вдруг все смолкали, и автор с женой восходили на трибуну. Засим неукоснительно происходил следующий разговор:

– Ma che?re, кто начнет?

– Ты, конечно, mon cher.

– Уверяю тебя, ma che?re, ты гораздо лучше меня читаешь.

Наконец, кто-нибудь начинал: и муж, и жена читали совершенно одинаково: патетично, певуче, монотонно. «Никогда не забуду мучений, которые доставляли мне эти чтения!» – с ужасом вспоминает Ек. Ф. Юнге.

Стихи Глинки были не лишены своеобразного дарования. Ему, между прочим, принадлежат слова распространенной песни «Вот мчится тройка удалая». Любимым его жанром, как уже сказано, были стихотворения религиозные. Пушкин признавал Глинку оригинальным поэтом со своим, ни на кого не похожим лицом, с поэтическим воображением, теплотой чувств и свежестью живописи, но в то же время небрежным в рифмах и слоге, однообразным в мыслях, с простотой, переходящей в изысканность, с оборотами то смелыми, то прозаическими. Смелые обороты эти не раз веселили Пушкина. Например, в «Северных цветах» за 1831 г. было помещено стихотворение Глинки «Бедность и утешение»:

Не плачь, жена! Мы здесь земные постояльцы;

Я верю, где-то есть и нам приютный дом!

Под час вздохну я, сидя за пером,

Слезы роняешь ты на пяльцы;

Ты все о будущем полна заботных дум:

Бог даст детей?.. Ну, что ж! – пусть Он наш будет Кум!

Пушкин по этому поводу писал Плетневу: «Бедный Глинка работает, как батрак, а проку все нет. Кажется мне, он с горя рехнулся. Кого вздумал просить себе в кумовья! Вообрази, в какое положение приведет он и священника, и дьячка, и куму, и бабку, да и самого кума, которого заставят же отрекаться от дьявола, плевать, дуть, сочетаться и прочие творить проделки. Нащокин уверяет, что всех избаловал покойник царь, который у всех крестил ребят. Я до сих пор от дерзости Глинкиной опомниться не могу. Странная вещь, непонятная вещь!» А в 1834 г. Пушкин писал в дневнике: «Цензор Никитенко на гауптвахте под арестом и вот по какому случаю: Деларю напечатал перевод оды Гюго, в которой находится следующая глубокая мысль: если де я был бы Богом, то я бы отдал свой рай и своих ангелов за поцелуй Милены или Хлои (см. Деларю)… А все виноват Глинка. После его ухарского псалма, где он заставил Бога говорить языком Дениса Давыдова, цензор подумал, что Он пустился во все тяжкое… Псалом Глинки уморительно смешон». В псалме этом господь-Адонаи обращается к мечу с такой речью:

Сверкай, мой меч! играй, мой меч!

Лети, губи, как змей крылатый!

Пируй, гуляй в раздолье сеч!

Щиты их в прах! В осколки латы!

Пушкин не раз задевал Глинку в эпиграммах. В «Собрании насекомых» он назвал его «Божией коровкой». Эпиграмма на Глинку:

Наш друг Фита, Кутекин в эполетах,

Бормочет нам растянутый псалом:

Поэт Фита, не становись Ферто?м!

Дьячок Фита, ты Ижица в поэтах!

Посылая в 1825 г. эту эпиграмму Вяземскому, Пушкин писал: «Не выдавай меня, милый; не показывай этого никому: Фита бо друг сердца моего, муж благ, незлоблив, удаляйся от всякия скверны».