Варвара Николаевна Асенкова (1817–1841)

Варвара Николаевна Асенкова

(1817–1841)

Одна из популярнейших артисток тридцатых годов. С изящными манерами, с приятным голосом, с прекрасной мимикой. Играла роли первых любовниц в драмах, комедиях и водевилях. Особенно была очаровательна в ролях мальчиков. Была прекрасный товарищ, чуждалась театральных сплетен и интриг, отвергала ухаживания поклонников. Один офицер, обозленный ее отказом, бросил в ее карету зажженную шутиху, к счастью, только легко обжегшую руки Асенковой. Умерла от чахотки двадцати четырех лет, в самом начале своего блестящего пути. Сам император Николай пытался удостоить ее своей благосклонностью, очень в те времена для актрисы лестной и выгодной, но Асенкова решительно отвергла и его домогательства. После этого ее стали притеснять в театре, подняли на нее травлю, стали распространять клеветы, что значительно ускорило ее смерть. Гроб Асенковой провожали несметные толпы, похороны получили характер демонстрации, громко назывался главный виновник ее смерти. Некрасов, вспоминая об Асенковой, писал:

Я бескорыстней и светлей

Не видывал созданья.

Блестящ и краток был твой путь…

Я помню, занавесь взвилась,

Толпа угомонилась,

И ты на сцену в первый раз,

Как светлый день, явилась,

Театр гремел. И дилетант,

И скептик хладнокровный

Твое искусство, твой талант

Почтили данью ровной.

И точно, мало я видал

Красивее головок;

Твой голос ласково звучал,

Твой каждый шаг был ловок;

Дышали милые черты

Счастливым детским смехом.

Но лучше б воротилась ты

Со сцены с неуспехом.

Увы, наивна ты была,

Вступая за кулисы;

Ты благородно поняла

Призвание актрисы.

Ты всех отвергла. Заперлась

Ты феей недоступной

И вся искусству предалась

Душою неподкупной…

Переходя из уст в уста

Коварна и бесчестна,

Крылатым змеем клевета

Носилась повсеместно.

Душа твоя была нежна,

Прекрасна, как и тело;

Клевет не вынесла она,

Врагов не одолела!..

…Твой закат

Был странен и прекрасен:

Горел огнем глубокий взгляд,

Пронзителен и ясен;

Пылали щеки; голос стал

Богаче страстью нежной.

Увы, театр рукоплескал

С тоскою безнадежной!

Сама ты знала свой удел,

Но до конца, как прежде,

Твой голос, погасая, пел

О счастье и надежде.

Пушкин не разделял общего восторга, который вызывала к себе Асенкова. Незадолго до смерти он сидел в Александровском театре рядом с двумя молодыми людьми, восторженно аплодировавшими Асенковой. Пушкин же выказывал полнейшее равнодушие. Молодые люди начали шептаться и довольно громко сказали:

– Вот дурак!

Пушкин обратился к ним:

– Вы, господа, назвали меня дураком. Я – Пушкин и дал бы теперь же каждому из вас по оплеухе, да не хочу: Асенкова подумает, что я ей аплодирую.