КОШМАР НА УЛИЦЕ ТУРБАЗОВОЙ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

КОШМАР НА УЛИЦЕ ТУРБАЗОВОЙ

Моя работа – дышать в трубку. «Ох! Ах! О да! О да! Ещё! О-о-о, мой гигант, ты был великолепен!» Ну, вы понимаете, взрослые же люди.

Я молодая пенсионерка. Моя организация растворилась в кризисные годы, как кусок сахара в горячем чае. В мои годы устроиться на работу – дохлый номер. Для таких страдалиц как я, государство назначило досрочную пенсию. Если покупать на неё «вискас» для кошки, хватит как раз на неделю.

У телефона нет глаз, и на том конце провода не подозревают, сколько мне лет. А у меня – все говорят – сохранились прекрасная артикуляция и упругий молодой тембр. Добавьте шарм, лёгкую томность и волнующую дрожь грудных ноток. Русалочий хохоток, обволакивающий шёпот, трепет, робкое дыхание и лобзания, и слёзы, и заря, заря.

«Мурочка, это безбожно быть постоянно занятой! Чёрт возьми, я начинаю ревновать!» Мура – мой творческий псевдоним. Кто не считает мою работу творческой, бросьте в меня камень. Необузданная фантазия, бурное воображение, умение на ходу перестраивать сюжетную линию, каждый раз отыскивая изюминку…

– Привет, милый!

– Здравствуйте. (Новичок, судя по голосу, мой ровесник).

– У тебя усталый голос, ты расстроен? Расслабься, расстегни ворот рубашки – вот так. А может, вместе примем ванну, м-м? Я уже скидываю халатик. Ай! Совсем забыла, что под ним ничего нет!

– Постойте, ну зачем вы так…

– Поняла, милый. Ты хочешь повозиться с крючками лифчика – они у меня неподатливые, тугие. Поддевай их пальцем один за другим – чувствуешь, какая у меня атласная кожа? Поторопись: крючки вот-вот брызнут во все стороны: у меня от природы пятый размер (с натяжкой второй).

– О размере давайте позже. Вы угадали, я расстроен. Сегодня был развод… Впрочем, мы с женой давно чужие люди. Сынишку оставили жене – вот что ужасно.

(Это ты не по адресу, милок. Это к психотерапевту или на телефон доверия – там бесплатно).

– От такого мужчины ушла жена?! Иди ко мне, зайчик, положи голову на грудь. Чувствуешь, как она вздрагивает от ударов сердца?

– Да прекратите же! – в голосе неподдельная боль и досада. – Я думал, вам самим надоедает изо дня в день ломать комедию, охать, стонать. Мне казалось, счастливо-тупая курица-женщина не может работать на… таком телефоне. Ведь каждая из вас одинока – не в быту, так в душе. Пережила трагедию и живёт с открытой раной в сердце, разве не так? Вы видите мужчин насквозь и, наверно, презираете нас.

(Это мы проходили. Не руки твои целую, дивная, но страдание человеческое. Ну что ж, желание клиента – закон).

– Хорошо. Нельзя было потерпеть жену из-за ребёнка? – перехожу я на нормальный человеческий голос. – Хотя бы пока он вырастет?

– Да что вы понимаете?!

(О, мы к тому же истерики. Ну, хватит с меня, я не мать Тереза).

– Постойте, не кладите трубку (извинительным тоном). У меня сердце болит за сына. Какая из неё мать. Побрякушки, спа-салоны, ночные клубы…

– А вы ангел с крылышками. Откуда у вас наш телефон?

– У жены над кроватью приколот номер. Она иногда крутила с девочками любовь по телефону.

– Это от скуки, – объясняю я. – От безделья. Кисляи и тряпки – вот вы кто. Ищете в женщине не душу, а мясо. Так получайте, что искали.

– А вы, женщины, святые? Мужчина для вас кошелёк о двух ножках.

Я молчу. Нынче слово «богатый» принято стыдливо заменять на «состоявшийся» и «самостоятельный». «Ищу самостоятельного состоявшегося спутника жизни». И мужики, и бабы – все хороши и друг друга стоят. Всем поделом!

– Послушайте, как вас? Олег, у нас не препирательства по телефону, а секс по телефону. Не звоните сюда больше, вы сбиваете мне рабочий ритм… А за сына воюйте, не опускайте рук.

Итак, я чертовски талантлива и востребована, но хозяйка фирмы держит меня в чёрном теле. Во-первых, чтобы не зазналась. Во-вторых, если прибудет в моём кошельке – ровно настолько убудет в её. Это закон сообщающихся сосудов.

Из моей сумки давно пахнет не духами, а рыбой. Запах по телефону тоже не передаётся. Ещё я варю суп из куриных крылышек: бульон мне, косточки кошке. Крылышки – самая чистая часть курицы. Антибиотики и стимуляторы скапливаются в активных мышцах, в окорочках – пускай их лопают плебеи. Ещё люблю овощи.

Каждый на пенсии, чтобы выжить, барахтается как может. Моя подруга Тамара заключила договор с парфюмерным магазином. Раз в неделю доставляет туда мыло ручной работы «снежок». «100 %-ное натуральное, с использованием масел дикорастущих альпийских трав, придаёт коже изумительную бархатистость и эластичность».

Тамара покупает самое дешёвое мыло за 14 рублей. Распускает на водяной бане, капает духи – и лепит белые, сиреневые, розовые колобки. В магазине их раскладывают в красивые коробочки и выставляют по триста рублей. Берут на ура.

– Ты обкрадываешь таких же бедняков, – говорю я.

– А ты флиртуешь с чужими мужьями, – парирует Тамара.

– Снова куриный бульон? – принюхивается Тамара с порога. – Вот раньше варили курицу настоящую, деревенскую – дух по всему подъезду плыл обалденный. Суп получался прозрачный, шафранный, в золотых кружочках. – Она открывает крышку: – Фу! Ей Богу, вот будто кто-то пукнул в кастрюльку. Несильно, но вонюче. Чем они там кормят бройлеров на птицефабриках?!

– Спасибо, дорогая, ты всегда поднимаешь аппетит.

Мы пьём чай с Тамариным пирогом (пирог, как ни странно, настоящий) и смотрим телевизор. Там идут уроки самообороны для женщин. Тренер объясняет: «Если вы не знаете, как избавиться от приставаний окружающих мужчин, если вам надоели их назойливые ухаживания и объятия…»

Тамара удивляется:

– Господи, объятия, ухаживания… Подсказал бы ещё, где водятся такие назойливые мужчины.

В дверь звонят. Вихрем врывается моя подруга Поэтесса, вольный художник. Под мышкой толстая распечатка.

– Девчонки, оцените начало, – просит Поэтесса. Стихи нынче не котируются, и она переквалифицировалась в романистки. Написала сельский эротический роман под названием «Огурцы зреют по ночам». Почему её понесло в эротику? Просто, по неосторожности, в первое время я щедро делилась с ней секретами новой профессии…

Открываю первую страницу и тут же давлюсь чаем, захожусь в кашле.

«…Они кончили одновременно. Скотник Степан перекатился в душистом сене и сыто, утробно зарычал».

– Тьфу! – плюётся Тамара и уходит в комнату, чтобы не слышать эту пакость.

– Ну, ты даёшь, мать, – не могу я прокашляться. – Прям переплюнула «Мороз крепчал». Сразу так взять быка за рога («Не за рога, а за это самое! – кричит Тамара из комнаты – Вон она про какие ночные-то огурцы!»)

– А что такого? – неуверенно защищается Поэтесса, поглядывая на пирог. – Я должна с первой строки заинтриговать читателя. А пирог у вас с чем?

Иногда Поэтесса не застаёт нас дома, и её некому подкормить. Тогда она подбирает бесплатные газеты и ищет некрологи. «Прощание с телом (отпевание) состоится по адресу…»

В назначенный час, скорбно потупив голову в траурной шляпке, она стоит в толпе родных и близких, промокает глаза чистым платочком. Потом трясётся в автобусе на кладбище.

У неё есть элегические стихи, которые она трогательно читает на могиле и на поминках. Меню однообразное, но сытное: блины, пироги, лапша, кутья, кисель. Поэтесса набирает с собой пластиковых пакетов, раззявливает их под столом и потихоньку спихивает туда поминальную стряпню.

Никто ни разу не спросил её: «А вы, простите, кем покойнику(це) приходились?» Этим и отличаются приличные поминки от какой-нибудь шлобской кабацкой вечеринки с фейс-контролем.

А недавно Поэтессе заказали поэму к юбилею местного ликёро-водочного завода. Поэма начиналась:

– Шепчет месяц,

Склонившись к лозе:

«ЛВЗ ты мой, ЛВЗ!»

Но директору ликёрки не понравилось. Ему хотелось поэму, состоящую из агрессивных кратких агиток, рекламных слоганов. Чтобы люди прочитали, сглотнули слюни в пересохшем наждачном горле и рванули покупать продукцию.

И вот Поэтесса решила переквалифицироваться в романистки. Великий Оноре де Бальзак был несобранный человек – а романы требуют огромной усидчивости. Он обривал себе полголовы. Пока не отрастали волосы, сидел дома и скрипел пером – а куда денешься, с ассиметричной-то каторжной головой?

У Поэтессы в арсенале гораздо более мощное женское средство приковать себя к письменному столу. Ей нечего надеть, не в чём выйти в люди. Вот она от безысходности – вернее, от безвыходности – и пишет романы. Судя по её гардеробу, она будет очень плодовитым автором.

Жадно поглощая пирог, осыпая крошками стол и колени, Поэтесса по привычке разворачивает газету. Некрологов сегодня нет, она вслух читает сводку новостей.

– «Чудом не попала в бабушку выброшенная с балкона бутылка из-под шампанского. Это далеко не первый случай, зафиксированный в этом районе. Граждане, будьте бдительны!»

– О дикий народ! – хлопает себя по бёдрам Тамара. – В полицию нужно бежать, а не в газету царапать заметки. Темнота!

– Постой, – настораживаюсь я, – а там адрес указан, летающих бутылок?

– Улица 2-я Турбазовая, дом 15.

Неделю назад я шла мимо этого дома. Из глубокой задумчивости меня вывел минный свист, затем взрыв и веер стеклянных зелёных брызг, слегка оцарапавших лицо. Тридцатью сантиметрами левее – и Поэтесса тибрила бы стряпню с моих поминок.

– И ты спокойно покинула место потенциального убийства?! – возмущается Тамара. – Зная, что в любой миг жертвой там может оказаться кто угодно: старик, ребёнок, влюблённая юная пара?! В городе свирепствует бутылочный маньяк, а всем всё равно. Люди! – воздевает она пышные руки к потолку: – Очнитесь от летаргии! И мы удивляемся, что недостойно живём, и ропщем, и ноем, а сами пальцем не шевельнём, чтобы что-то изменить. Даже когда речь идёт о жизни наших детей и внуков! О, бараны на заклание!

Поэтесса, облизывая пальчики, вспоминает, что у того же дома, когда она шла на презентацию, в неё пульнули сырым яйцом. Желток тягуче тёк по её причёске и новому пальто. Пальто, причёска и презентация пропали. Это было двадцать лет назад. Маньяк вырос из яиц.

– Так. Сию минуту едем на 2-ю Турбазовую, – Тамара всовывает меня в сапоги и пальто.

Поэтесса кричит, что никуда не поедет. Ей надо дописывать роман: она останется наедине с вдохновением. На самом деле она останется наедине с пирогом.

У дома номер 15 проводим следственный эксперимент. Дворник ещё не успел подмести бабусину бутылку, вдребезги разлетевшуюся в радиусе пяти метров. Под ногами сочно хрустят крупные осколки и зелёное стеклянное крошево. Мы топчемся, задирая головы на балконы и гадая:

– То, что прилетело с этого подъезда, понятно. Первые два этажа траектория полёта исключает. В нашем распоряжении семь квартир. Ну, с Богом!

– Здравствуйте, Маша. Вы подумали над моим предложением? Я упорный и не отстану от вас.

– Здравствуйте, Олег. Понимаете, я по природе одинокий волк. И мне в моей жизни уже ничего не хочется менять. «На свете счастья нет, есть лишь покой и воля…» Сегодня покоя хочется особенно: я дико устала. Правда, Олег.

…Я едва приволокла ноги. На 2-й Турбазовой мы с Тамарой одолели кодовую входную дверь, перешерстили весь подъезд – кроме двух квартир. Там никто не открыл – или затаились?

За двумя дверями жили одинокие старушки: одна в подшитых валенках, другая вовсе в ходунках. В третьей квартире – одинокая мамочка с ребёнком, измученная хроническим недосыпанием. Четвёртую открыла усатая чернявая женщина и – о ужас! – оскалилась, завизжала и с горящими глазами бросилась на Тамару. Нет, не впилась клыками в шею, а повисла на ней болтая ногами: одноклассницы, не виделись с выпускного.

Она подсказала: в сорок шестую не звоните, там семья год в командировке. А вот две квартирки вполне могут оказаться нехорошими: живут одинокие мужики, обоих не видно – не слышно. Типичное поведение маньяков.

– Ну, ничего, – пригрозила Тамара. – Я до них доберусь.

На обратном пути зашли к участковому, оставили заявление – принял кисло, без огонька. Жертв-то нет, чего шум поднимать? А дома ждал звонок Олега, во что бы то ни стало загоревшегося вырвать меня из «этой клоаки». И четыре заявки от самых нетерпеливых клиентов.

И вот, едва я от всех отбрыкалась и приклонила голову к подушке, звонит Тамара. Голосом Ливанова-Шерлока Холмса ржаво скрипит в ухо, что одноклассница, между нами говоря, в школе хулиганила и метала из укрытия снежки не хуже парней. Бабульки – божьи одуванчики в их годы впадают в маразм, и кто знает, какие агрессивные формы он принимает. Да и одинокую мамочку не стоит сбрасывать со счетов: на почве хронического недосыпа вполне может поехать крыша и возникнуть желание проломить кому-нибудь череп…

– У кого едет крыша, так это у тебя, – бормочу я и без сил роняю трубку.

Ни свет, ни заря будит Поэтесса:

– Срочно приезжай, Тамарку замели в кутузку!

К счастью, Тамара не за решёткой и не в наручниках. Сидит в кабинете следователя и даёт показания. Мы пристроились на стульях у дверей, подслушиваем.

Итак, в семь утра Тамара уже находилась на улице Турбазовой, у дверей подозрительной 51-й квартиры: ещё с улицы увидела свет в окошке. Хозяин долго смотрел в «глазок», тараканьи шуршал, копошился, гремел замками, засовами, цепочками и цепями. Наконец, открыл – гадостный плюгавый тип с бегающими глазками, к тому же плешивый (типичная внешность маньяка: у них комплекс неполноценности). Тамара, женщина крупной комплекции и взрывчатого темперамента, буквально ворвалась, стоптав, сметя плешивого с пути, размазав его о стену прихожей, устремилась в комнату.

– Так, нарушаем! – выкрикивала она первое, что приходило в голову. – Жилищная инспекция. Утечка тепла! Несоблюдение температурного режима! Проверка герметичности окон и дверей!

Сквозь балконное стекло просматривалась шеренга бутылок из-под шампанского.

– Ах ты, парази-ит, – ласково пропела Тамара. – Значит, пакостим потихоньку, постреливаем в людей? Ну, держись, мелкий гад!

Она хотела легонько символически постукать бутылкой плюгавого по плешине: чтобы проучить. Чтобы прочувствовал, поставил себя на место прохожих. Но не думала, что маньяк окажется такой слабак: при первом же лёгком («как пушинка, ей Богу!») прикосновении бутылкой, закрыл глазки, благообразно сложил ручки на груди и тихо улёгся у её ног.

– …Профессор, доктор наук, палеонтолог, автор десятков учебников и энциклопедий, мировая знаменитость… – перечислял звания и регалии маньяка следователь. – Как вы могли?!

В пятницу у нас с Олегом свадьба. Фату будет нести сынок Олега, славный мальчугашка – мы с ним подружились. Свидетелями – Тамара и Савва Егорович, профессор из пятьдесят первой квартиры. Тамара уже ездила с ним в экспедицию на Тибет. Навезла экзотические рецепты мыловарения, чемодан восточных благовоний и три мешка дикорастущих трав.

Поэтесса написала для нас с Олегом подвенечный стих, выкроив своё золотое, в прямом смысле слова, время в плотном творческом графике.

Она разместила роман «Огурцы зреют по ночам» в интернете и сразу влетела в топ-пятёрку. Рейтинг зашкаливает, два миллиона читателей. Издательство на корню купило её «Огурцы», а также права на все последующие романы. По «Огурцам» срочно пишется сценарий для телесериала.

…Да, а настоящего маньяка нашли в квартире этажом выше. Добропорядочный дядечка, работает дворником на этом самом участке. Кроме бутылок, на балконе была свалена куча строительного кирпича, а в стенке просверлена дырочка. Он поджидал очередную живую мишень, а потом приседал и подсматривал, что там творится на улице. А потом спускался, брал метлу и совок, и аккуратно подметал осколки – выполнял свою прямую служебную обязанность.

С ним провели профилактическую беседу и отпустили. Жертв-то нет, чего шум поднимать?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.