Глава 17 Аргентина – Серебряная Земля

Глава 17

Аргентина – Серебряная Земля

В 1536 году испанские конкистадоры основали поселение на берегу реки Ла-Плата (исп. R?o de la Plata – «Серебряная река»), которому суждено было превратиться в многонациональный мегаполис Буэнос-Айрес. Оно располагалось на окраине обширных пампасов – безлесных травянистых равнин, тянувшихся на сотни километров до самых Анд на восточном побережье Южной Америки. Конкистадоры пришли сюда в поисках золота и серебра. Они так страстно желали найти эти драгоценные металлы, что назвали открытые ими земли Аргентиной – Серебряной Землей, от латинского argentum – «серебро». Ни золота, ни серебра у обитавших в пампасах туземцев, кочевых охотников-собирателей, не нашлось, однако сами испанцы привезли с собой нечто куда более ценное – лошадей и волов. Пампасы идеально подходили для разведения крупного рогатого скота. Легендарные гаучо (которых можно сравнить с ковбоями) пасли огромные стада, месяцами пропадая в бескрайних степях. Конечным продуктом их труда была выделанная кожа, которая в огромных количествах экспортировалась в Европу. Деятельность эта была крайне нерациональной, поскольку ценность имели только шкуры, мясо же по большей части просто выбрасывалось. Однако с появлением в 1879 году охлаждаемых контейнеров и возможности перевозить скоропортящиеся продукты транспортом на большие расстояния, целые туши коров, баранов и ягнят стали миллионами штук отправляться за океан из специально выстроенных портов – Буэнос-Айреса в Аргентине, Фрай-Бентоса в Уругвае, Сан-Паулу в Бразилии – чтобы накормить рабочих в странах, где произошла промышленная революция, и принести несметные богатства Южной Америке.

С ростом численности населения в Старом Свете многие европейцы устремились в обе Америки, Северную и Южную, чтобы начать там новую жизнь. В период между 1850 и 1930 годами в Аргентину перебралось более 6 млн иммигрантов; в основном это были итальянцы, но немало было также испанцев, англичан и французов. Смешение наций стало причиной причудливого характера аргентинцев, которых описывали как «итальянцев, говорящих по-испански и думающих, что они англичане, живущие в Париже». Выходцы из Южной Европы становились источником рабочей силы, тогда как переселенцы англосаксонского происхождения поставляли капитал для разрастающейся сети железных дорог и портов страны. Кроме того, англичане покупали обширные наделы в пампасах под эстансии – скотоводческие фермы, и благодаря им же началось повсеместное выращивание пшеницы на экспорт. После объединения Германии в 1871 году, из этой страны в Аргентину в больших количествах стали прибывать иммигранты, однако лучшие земли пампасов уже находились в руках англичан, либо старых и состоятельных испанских родов. Немцам пришлось двигаться дальше. Их выбор пал на пустынные внутренние территории Патагонии, что раскинулись на юге у границ Аргентины и Чили.

Сложно вообразить себе невероятные просторы Патагонии – ее территория в полтора раза больше, чем штат Техас, и почти в 4 раза больше, чем Великобритания. Главной же ее чертой к 1945 году была безлюдность. Для сравнения: если бы плотность населения Нью-Йорка стала такой же, в округе Манхэттен жили бы всего 35 человек. С одной стороны Патагония ограничена величественными Андами, с другой – холодными водами Южной Атлантики. Когда в 1919 году по Версальскому договору кайзеровская Германия лишилась всех своих заморских владений, Патагония, формально являясь территорией суверенных Чили и Аргентины, фактически оставалась немецкой колонией. В 1939 году, к началу Второй мировой войны,[452] в Аргентине проживало 60 тыс. членов зарубежного отделения НСДАП – это была самая многочисленная группировка национал-социалистов за пределами Германии. Немецкое население в целом – это около 237 тыс. человек, не считая немецких евреев, – представляло собой маленькую, но политически и экономически значимую часть аргентинского общества, а влияние немцев на правительство страны было огромным.

В самой Германии о стратегическом влиянии в обеих Америках мечтали как минимум за три десятилетия до прихода Гитлера к власти. Уже в 1904 году Эрнст Хассе, президент Пангерманского союза в Берлине, говорил: «Аргентинская и Бразильская республики, а также другие убогие страны Южной Америки внимут нашим советам и прислушаются к нашим доводам – добровольно, либо по принуждению. Через сто лет и Южная, и Северная Америки будут завоеваны немецким духом [нем. Geist, здесь – менталитет, ценности], а столица Германской Империи, вполне возможно, будет перенесена в Нью-Йорк».[453]

В период нацизма двумя ключевыми фигурами в германском проникновении в Латинскую Америку были адмирал Вильгельм Канарис,[454] с 1935 года руководивший абвером, и генерал Вильгельм фон Фаупель, глава Иберо-американского института, ставшего штаб-квартирой немецкого шпионажа и тайных операций в Западном полушарии.

Канарис хорошо знал Аргентину и Чили. Он вступил в ряды Императорских ВМС Германии в 1905 году и к началу Первой мировой войны уже служил офицером разведки на корабле «Дрезден». Это судно единственное не было уничтожено англичанами в битве при Фолклендских островах в декабре 1914 года. В конечном счете, ВМС Великобритании удалось догнать «Дрезден» у острова Робинзона Крузо возле берегов Чили в марте 1915 года. После короткого боя с превосходящим противником немецкие моряки затопили корабль, а сами оставшиеся годы до конца войны провели в лагерях для интернированных в Чили. Канарис бежал из лагеря в августе 1915 года; он уже тогда неплохо говорил по-испански, и на начальном этапе его долгого возвращения в Германию ему помогали немецкие поселенцы в Патагонии, в частности, жители эстансии «Сан-Рамон»[455] близ города Сан-Карлос-де-Барилоче у подножья Анд. На морском отрезке пути на родину Канарису удалось избежать британского плена благодаря хорошему владению английским языком. Позднее он служил тайным агентом в Италии и Испании, а Первую мировую войну закончил капитаном подводной лодки в Средиземном море. Его блестящие способности, а также редкое личное знакомство с Патагонией оказались впоследствии бесценными для развития немецкой агентурной сети в Южной Аргентине.

Фундаментом и главным прикрытием для этой деятельности стала компания Lahusen – крупное предприятие (ныне не существующее), еще до Первой мировой войны имевшее магазины и представительства по всей Патагонии. Основой ее высоких прибылей была торговля овечьей шерстью, которую патагонские немцы поставляли ей со своих ранчо. До того момента, как изобретение искусственного холода сделало возможными поставки мяса в Европу, шерсть была главным предметом аргентинского экспорта, и быстро растущая экономика страны питалась доходами от торговли этим продуктом. Компания Lahusen содействовала развитию немецкой разведывательной сети в Аргентине, Чили, Уругвае и Парагвае во время обеих мировых войн. На компанию работали более тысячи человек, ей принадлежали более 100 тыс. гектаров земли в этом регионе; ее штаб-квартира в районе Монсеррат Буэнос-Айреса располагался на семи этажах нового офисного здания. В каждом городке и каждой деревушке Патагонии был свой магазин и торговый представитель этой фирмы, а утверждение о том, что Гитлер знает о Патагонии больше, чем аргентинское правительство, было расхожей шуткой в дипломатических кругах Буэнос-Айреса.[456]

Вильгельм фон Фаупель, главный эксперт по Аргентине в немецком Генеральном штабе, также приобрел опыт работы в этой стране еще до Первой мировой войны. В 1911–1913 гг. он был преподавателем в военном училище в Буэнос-Айресе. С началом войны его перевели в Испанию, откуда он стал руководить шпионской и подрывной деятельностью в Средиземноморском регионе. После поражения Германии он вернулся в Аргентину в качестве военного советника аргентинского Генерального штаба. С 1927 года фон Фаупель оказывал поддержку набирающему силы нацистскому движению в Германии: он вербовал состоятельных немецких эмигрантов – таких, например, как Вальтер и Ида Эйкхорны, – для помощи в финансировании НСДАП. Именно Эйкхорны в последующие десятилетия стали центральными фигурами в осуществлении планов нацистов в Аргентине. С 1938 года из особняка на Фуэренштрассе[457] в Берлине фон Фаупель руководил подготовкой немецких и южноамериканских агентов и диверсантов. У него были связи внутри Испанской Фаланги[458] (исп. Falange Espa?ola) – фашистской политической партии, поддержавшей выступление испанских националистов мятежом армейских офицеров в июле 1936 года и сыгравшей важную роль в создании легиона «Кондор». Это соединение, состоявшее из немецких инструкторов и летчиков боевых эскадрилий, поддерживало силы националистов во время гражданской войны в Испании, попутно приобретая ценный военный опыт. После того, как лидер националистов генерал Франсиско Франко в 1939 году стал военным диктатором, тридцатилетняя работа в Испании сделала Вильгельма фон Фаупеля весьма влиятельным человеком. Позже это влияние помогло Мартину Борману приступить к плану создания «Четвертого рейха на Юге».

Если сегодня вы посетите деревни Вилья-Генерал-Бельграно, Вилья-ла-Ангостура, Санта-Роза-де-Каламучита, город Сан-Карлос-де-Барилоче или любое другое из сотен немецких поселений в Аргентине, то едва ли поверите, что находитесь в Латинской Америке. И архитектура, и исключительно белое население будут постоянно напоминать о Центральной Европе.[459] В каждом городке обязательно найдутся немецкая школа, немецкая пивная и немецкие рестораны. Даже в 2010 году, к моменту написания этой книги, аргентинцы немецкого происхождения составляли более 3 млн человек среди 42 млн всего населения страны; многие из этих семей перебрались сюда за десятки лет до зарождения национал-социализма. Разумеется, не все аргентинские немцы симпатизировали нацистам, однако консерватизм характерен для всех национальных диаспор, а в 1930-х годах значительную часть аргентинских немцев составляли ультранационалистически настроенные фольксдойче. Когда в руки к Союзникам попали картотеки членов НСДАП,[460] там оказалось почти 8 млн имен; особенно много партбилетов Зарубежной организации нацистской партии было выдано аргентинцам. Оценки разнятся в зависимости от того, учитываются ли в них члены только НСДАП или еще и связанных с ней организаций в Аргентине, но число тех, кто состоял одновременно в германской НСДАП и в ее аргентинском аналоге, приближается к 100 тысячам.

Сторонники нацистов в Аргентине не боялись демонстрировать свои симпатии, более того, они старались делать это как можно более заметно, устраивая дерзкие и масштабные акции. Весной 1938 года более 20 тыс. человек собралось в Буэнос-Айресе на стадионе «Луна-парк» на митинг по случаю Дня Единства, чтобы отпраздновать Аншлюс[461] – присоединение Австрии к Третьему рейху, состоявшееся 12 марта. Знамена нацистской Германии реяли рядом с государственными флагами Аргентины, а одетые в военную форму дети проходили маршем и вскидывали руки в нацистском приветствии. Мероприятие вызвало антинацистские выступления по всему городу. Аргентинская партия нацистов была официально распущена указом президента страны 15 мая 1939 г., но на практике этот декрет мало на что повлиял. В 1941 году в докладе, представленном аргентинскому Конгрессу, депутат Рауль Дамонте Таборда, председатель комитета Конгресса по расследованию деятельности стран Оси, заявлял следующее:

Не думайте, будто мы преувеличиваем. 22 тысячи отлично обученных человек готовы [действовать], к ним нужно добавить 8 тысяч немцев из нацистской партии, 14 тысяч членов Германского трудового фронта, 3 тысячи итальянских фашистов, 15 тысяч фалангистов, многих других из аргентинской организации Гитлерюгенда (исп. Juventud Germano Argentina) и многие тысячи членов Аргентинского националистического альянса – все готовы сражаться.[462]

В 1943 году американский писатель Алан Чейз нарисовал подробную картину присутствия сторонников нацистов по всей Латинской Америке с центром в зарубежном отделении Испанской Фаланги. Он резюмировал:

В какой бы стране Латинской Америки вы ни оказались – в маленькой, но стратегически важной Панаме, или в огромной и могущественной Аргентине, – Зарубежное крыло Фаланги врежет вам между глаз. Более миллиона фалангистов и их пособников, подчиняясь приказам, которые дает из Мадрида генерал Вильгельм фон Фаупель, активно участвуют в войне против Объединенных Наций на стороне стран Оси. Гитлер не дурак, а Фаланги в Латинской Америке принадлежат Гитлеру.[463]

В 1943 году, когда разгром немецких армий в России и Северной Африке, а также падение фашистской Италии убедили самых дальновидных нацистов, что общее поражение в войне неминуемо, Аргентина стала их последней и самой большой надеждой на убежище после войны. Мартин Борман, как всегда, проявил удивительную проницательность и в том же году приступил к осуществлению операции «Огненная Земля» – созданию такого убежища и перевода туда активов. Сторонники нацистов в Аргентине имели практически полную свободу действий, продолжая насаждать в школах нацистскую символику и идеологию и проводить регулярные собрания (хотя к 1943 году это делалось уже не так открыто, как прежде). Однако о самой операции знали немногие – лишь небольшая группа людей, которым Борман имел основания доверять. К ним относились Людвиг Фройде и группа подобных ему могущественных и жадных банкиров и промышленников, харизматичный и амбициозный армейский офицер Хуан Доминго Перон, а также равно наделенная умом и красотой актриса Эва Дуарте.[464]

Проникновение нацистов в Аргентину можно разделить на два этапа (пусть и тесно связанных): создание Борманом агентурной сети и перевод активов, к которому относились финансирование строительных проектов, таких как гостиница «Вена» и «долина Гитлера», а также открытие инвестиционных счетов и банковские депозитные вклады.

Людвиг Фройде, названный в Государственном департаменте США «аргентинским нацистом номер один»,[465] должен был стать серым кардиналом за спиной авторитарного милитариста Хауна Перона. С октября 1942 года, за год до начала операции «Огненная Земля», он фактически был послом нацистов в Буэнос-Айресе. Фройде перебрался из Германии в Аргентину в 1913 году и основал строительную компанию, которая, в конечном итоге, сделала его одним из десяти самых богатых людей Латинской Америки. Его сын, Родольфо Фройде, назначенный личным секретарем Хуана Перона, начиная с весны 1945 года был главным связным нацистов.

Хуан Доминго Перон родился в 1895 году и вырос в седле и с ружьем на холодном, продуваемом всеми ветрами юге – аргентинском «Диком Западе». Он не принадлежал к аристократическому классу эстансьеро – владельцев ранчо, управлявших политической и общественной жизнью Аргентины, – поэтому им двигали скорее личные амбиции, нежели чувство долга перед страной и народом. Вступив в ряды армии в 1911 году, Перон не только преуспел в физической подготовке, но также заслужил уважение как знаток военной истории (он работал над публикацией пяти книг по наполеоновской эпохе), и к 1915 году этот «необычайно умный и проворный профессиональный солдат» стал одним из самых молодых лейтенантов действующей армии. В 1936 году он получил назначение на должность военного атташе в Чили, однако был выслан из страны за шпионаж. В 1938 году, перед началом Второй мировой войны, Перона послали в фашистскую Италию, где как опытный лыжник он был прикомандирован к «альпини»[466] – итальянским горным частям. 10 июня 1940 г., когда танки вермахта уже стояли возле Парижа, Муссолини, наконец, решил, что для Италии будет безопаснее выступить в войне на стороне Германии, и вскоре Перон уже был в Париже и лично наблюдал, как немцы проходят торжественным парадом по капитулировавшей французской столице.[467] По возвращении в Аргентину он использовал свой опыт личного знакомства с итальянским фашизмом и немецким нацизмом для построения собственной политической модели «Новой Аргентины». К лету 1941 года он со своей подругой Эвой Дуарте (меркантильной 22-летней актрисой, чья карьера в кино ограничивалась второстепенными и эпизодическими ролями, но которая завоевывала популярность на аргентинском радио) вошли в число тех граждан Аргентины, которые находились на содержании непосредственно у Берлина,[468] а точнее – у рейхсляйтера Мартина Бормана.

Большая заслуга в раскрытии связей ключевых фигур аргентинского общества с нацистами принадлежит Сильвано Сантандеру, бывшему депутату партии радикалов от провинции Энтре-Риос. Он был убежденным антифашистом, с 1939 года работал с Раулем Дамонте Табордой, и в 1944 году их нежелание молчать привело к выдаче ордера на их арест; это заставило обоих покинуть страну. Сантандер не стал перебираться дальше Монтевидео в Уругвае, и здесь, на другом берегу Ла-Платы, в изгнании, он продолжал неустанно трудиться.[469] В ноябре 1952 года он со своими сподвижниками отправился в ФРГ, получив сведения о том, что Комиссия по расследованию военных преступлений в Берлине в ходе поиска связей нацистов с Аргентиной обнаружила множество интересных документов. Впоследствии Сантандер издал две книги,[470] в которых раскрывалась подоплека прихода Перона к власти в Аргентине; в своей работе он опирался на документы, с которыми ознакомился в Берлине. Подлинность этих бумаг подтвердили следователь Госдепартамента США Уильям Сидни и глава Отдела изучения внешних активов при представительстве Верховного комиссара в США Герберт Сортер.

Среди этих документов находились секретные донесения из Южной Америки о дипломатах и нацистских агентах, предназначавшиеся Борману, Рейхсминистру иностранных дел Йоахиму Риббентропу и шефу агентурной сети генералу фон Фаупелю. Здесь были составленные от руки записки, циркулировавшие между Борманом и послом Германии в Буэнос-Айресе бароном Эдмундом фон Терманом (который, естественно, находился в звании штурмбаннфюрера СС). В одной из них фон Терман хвалил членов аргентинского правительства[471] как преданных друзей национал-социализма и отмечал, что доктор Мануэль Ареско, занимавший пост губернатора провинции Буэнос-Айрес в 1936–1940 гг., на своем ранчо «Эстансиа Монастерьо» установил «мощный радиопередатчик, который был средством постоянной связи» между Аргентиной и Германией. В планах Бормана относительно побега Гитлера этот аппарат стал ключевым звеном, поскольку с большой вероятностью позволял Людвигу Фройде использовать шифромашину Siemens & Halske T43,[472] которая была доставлена в Буэнос-Айрес в 1944 году.

Еще в мае 1940 года многие аргентинские сподвижники нацис-тов регулярно собирались в немецком посольстве в Буэнос-Айресе на дружеские партии в покер. Со стороны Германии играли: посол фон Терман, консульский чиновник в Чили князь Штефан цу Шаумбург-Липпе, военно-морской атташе капитан цур зее Дитрих Нибур, пресс-атташе Готфрид Зандштеде, директор компании Lahusen Рикардо фон Лёйте и банкир и мультимиллионер Людвиг Фройде. По другую руку от дилера сидели офицеры армии и флота, представлявшие Аргентину: генералы фон дер Беке, Пертине, Рамирес и Фарелл, полковники Перон, Брикман, Эблин, Миттельбах, Таубер, Гильберт и Гонзалес (поражает обилие немецких имен). Иногда к игре присоединялись глава юридического отдела Национального банка Аргентины Карлос Ибаргурен и начальник отдела расследований аргентинской полиции Мигель Бьянкарлос. От нацистов в покере «не было толку», и они крупно проигрывались. Разведка Союзников сообщала, что аргентинцы вставали из-за стола с улыбками на лицах и удивлялись, как наивны были их немецкие соперники; однако впоследствии, представ перед Комиссией по расследованию военных преступлений, фон Терман сказал: «Мы хотели, чтобы наши друзья были счастливы – мы всегда позволяли им выигрывать».[473]

Документ ФБР, датированный 1944 годом, подробно описывает, где именно в Аргентине Гитлер мог бы найти убежище в случае поражения в войне.

У пресс-атташе Готфрида Зандштеде было еще две обязанности: он являлся сотрудником транспортной компании Delfino и личным представителем генерала фон Фаупеля. ФБР подозревало компанию Delfino SA в активном участии в перевозках из Европы награбленных нацистами ценностей, организованных Борманом,[474] – сначала надводными судами и самолетами, затем – на подводных лодках. 8 сентября 1941 г. журнал Time сообщил:

Три месяца назад 32-летний депутат Рауль Дамонте Таборда начал [с санкции Конгресса] расследование анти-аргентинской деятельности, и с тех пор все ближе и ближе подбирался к змеиному гнезду, свитому в Аргентине, – немецкому посольству. На прошлой неделе депутат Дамонте решил, что схватил самую большую змею в этом гнезде.

Змеей, за которой он охотился, был не посол фон Терман, а Готфрид Зандштеде. Дамонте был уверен, что именно Зандштеде являлся главным шпионом нацистов в Аргентине, и что Терман лишь выполнял его указания – это подозрение впоследствии подтвердил сам Терман.

Когда Дамонте явился за Зандштеде, тот заявил о своем дипломатическом иммунитете, однако был лишен этого статуса Министерством иностранных дел Аргентины, поскольку работал в компании Delfino. Кто-то предупредил немецкое посольство о готовящемся аресте Зандштеде, что дало ему время подготовиться к срочному отъезду. Вокруг его дома, здания немецкого посольства, а также на контрольно-пропускных постах по дороге из города в аэропорт были расставлены полицейские. Один из этих пикетов остановил подозрительную машину, которая пыталась миновать кордон, и задержал Карла Зандштеде, брата беглеца. Полиция, решив, что разыскиваемый человек у нее в руках, сняла пикеты, и на следующий день рано утром Готфрид Зандштеде сел в аэропорту Буэнос-Айреса на самолет, летевший в Бразилию. По прибытии Зандштеде в Рио-де-Жанейро Терман «любезно сообщил, что герр Зандштеде был отозван в Берлин[475] для доклада об антигерманской деятельности в Аргентине».

Истина была более интересной. В утро побега атташе кригсмарине капитан цур зее Нибур написал генералу фон Фаупелю: «Нам пришлось спешно отослать нашего пресс-атташе Готфрида Зандштеде из страны. Мы получили информацию от нашей мисс Эвы Дуарте – аргентинки, которая всегда превосходно обо всем осведомлена». Однако актриса была больше чем просто информатором; она сыграла важную роль в подготовке побега, подъехав к немецкому посольству на служебном автомобиле Министерства обороны, принадлежавшем полковнику Перону, и привезла аргентинскую военную форму вместе с шинелью и фуражкой – средство маскировки для Зандштеде. Переодетый старшим армейским офицером, со сногсшибательной блондинкой на соседнем сиденье, Зандштеде легко миновал полицейский кордон.[476] Три дня спустя после вылета Зандштеде депутат Дамонте представил аргентинскому Конгрессу доклад,[477] подготовленный его комитетом. В основных выводах доклада утверждалось, что несмотря на официальный роспуск аргентинской нацистской партии в мае 1939 года, ее ячейки продолжали функционировать по всей стране при поддержке военных, и немецкое посольство принимало в этой деятельности непосредственное участие.

Из документов, которые Сантандер изучил в 1952 году, следовало, что Эва Дуарте довольно быстро заслужила полное доверие нацистов.[478] Когда самому Нибуру пришлось покинуть страну после изобличения в шпионаже, он написал фон Фаупелю: «К счастью, за редким исключением, у них нет сведений о наших наиболее ценных сотрудниках и наших контактах». Нибур сообщал, что обязанности по работе с агентурной сетью нацистов «в бразильском и южно-тихоокеанском [юг Чили] отделениях» он намерен передать Эве Дуарте, которую он описывал как «дьявольски красивую, умную, обворожительную, амбициозную и беспринципную женщину, которая уже привлекла внимание полковника Перона».

Через три месяца после бегства Готфрида Зандштеде нападение японцев на Пёрл-Харбор заставило Соединенные Штаты вступить во Вторую мировую войну. В январе 1942 г. правительство Франклина Делано Рузвельта созвало в Рио-де-Жанейро конференцию всех наций обеих Америк. Государственный департамент США стал оказывать давление на страны западного полушария, заставляя их прервать дипломатические отношения с Японией, Германией и Италией. В течение двух недель, к 28 января, 19 из 21-го государства подтвердили свое согласие – все, кроме Чили и Аргентины. Несмотря на разоблачения, содержавшиеся в этом докладе, посол фон Терман навсегда покинул Буэнос-Айрес лишь 23 октября 1942 г. Его функции были полностью переданы, пусть неофициально, банкиру и промышленнику Людвигу Фройде.

В апреле 1943 года, когда обстановка на фронтах стала меняться в пользу Союзников, фон Фаупель лично отправился в Аргентину на подводной лодке.[479] Его сопровождал Зандштеде, который не был в этой стране с тех пор, как в сентябре 1941 года тайно выехал оттуда с помощью Эвы Дуарте. Когда же 2 мая они снова прибыли в Аргентину, их радушно встретил профашистски и антиамерикански настроенный министр флота адмирал Леон Скассо.[480] В Буэнос-Айресе фон Фаупель остановился в немецкой евангелической церкви на Кале Эсмеральда. До отъезда 8 мая у них состоялось несколько встреч, в том числе с Людвигом Фройде, Рикардо фон Лёйте из компании Lahusen, полковником Пероном и Эвой Дуарте. Впоследствии, выступая перед Комиссией по расследованию военных преступлений, Терман говорил: «Истинным мотивом визита фон Фаупеля было желание сделать Аргентину безопасным местом в будущем, после неизбежного поражения».

Фон Фаупель сказал Перону, что теперь Германия, вполне возможно, проиграет войну. В этом случае, предупредил он, для Перона и его друзей все кончится обвинением в государственной измене. Чтобы избежать этого, фон Фаупель предложил своему аргентинскому товарищу единственный, по его словам, выход: захватить власть и «удерживать ее любой ценой».[481] Перону потребовалось меньше месяца, чтобы последовать этому совету.

4 июня 1943 г. генерал Артуро Роусон Корвалан и Объединенная группа офицеров (исп. Grupo de Oficiales Unidos, GOU) – тайный союз высших армейских офицеров, в котором полковник Перон играл значительную роль, – совершили военный переворот. Им потребовалось всего полдня, чтобы свергнуть правительство президента-консерватора Рамона Кастильо, чье правление длилось 3 года. Впрочем, сам Роусон занимал президентский пост меньше двух дней, после чего был замещен генералом Педро Пабло Рамиресом. Германия, Италия и Госдепартамент США немедленно признали новый режим; Соединенные Штаты надеялись, что Аргентина наконец откажется от нейтралитета и вступит в войну против стран Оси – их вдохновлял пример авторитарного президента Бразилии Жетулиу Варгаса, который присоединился к Союзникам в августе 1942 г. Однако новое правительство Аргентины оказалось еще менее склонным к сотрудничеству, нежели прежнее. Рамирес являлся президентом лишь номинально – реальная власть была сосредоточена в руках членов GOU, известных как «полковники», и, в частности, в руках Хуана Доминго Перона. Одним из первых действий GOU стало упразднение комитета по расследованию деятельности нацистов депутата Дамонте. Перон получил пост заместителя министра обороны, а вскоре сам возглавил Министерство труда. Назначение на эту должность, в то время казавшуюся незначительной, неожиданно стало причиной его возвышения.

В посольстве Германии место капитана цур зее Нибура в нацистской агентурной сети занял Эрих Отто Мейнен (еще один из компаньонов по игре в покер), который с едва сдерживаемым ликованием писал своему предшественнику: «У меня круглые сутки уходят на разъезды и приемы членов партии. Они съезжаются со всех концов страны, чтобы встретиться со мной. Революция, совершенная нашими друзьями, закончилась полным успехом».[482] Эва Дуарте показала Мейнену письмо, в котором раскрывалась политическая философия Перона: «Аргентинские рабочие родились скотами в стаде и таковыми умрут. Чтобы держать их в узде, достаточно дать им еду, работу и законы, которым они будут подчиняться». Нибур решил, что Перон «прошел хорошую школу».

Гнев американцев в связи тем, что Аргентина не желала ограничивать деятельность нацистов, а правительство Рамиреса упрямо поддерживало показной нейтралитет в войне, достиг апогея после обнародования в сентябре 1943 г. резких писем, которыми обменялись министр иностранных дел Аргентины адмирал Сегундо Сторни и госсекретарь США Корделл Халл. Соединенные Штаты намеренно сделали скандал достоянием общественности, что вызвало бурю возмущения в Буэнос-Айресе. Сторни ушел в отставку, а в Аргентине расцвели антиамериканские настроения. Пресса опубликовала заявление некоей типичной «горячей головы» из молодежи: «К черту США. Мы будем смотреть в сторону Европы – и сейчас, и после войны».[483]

Продолжающееся давление со стороны Америки только повысило популярность «полковников», но вслед за этим Британия и США пригрозили публикацией подробной информации о контактах членов аргентинского правительства с нацистами; в этом случае Аргентина подверглась бы остракизму со стороны мирового сообщества. В январе 1944 г. президент Рамирес, принимая во внимание такую опасность, прервал дипломатические отношения с Германией и Японией (Италия к тому времени уже капитулировала перед союзниками 8 сентября 1943 г.).

Объединенная группа офицеров немедленно заменила Рамиреса его партнером по покеру генералом Эдельмиро Фарреллом. Перон стал вице-президентом и министром обороны, одновременно сохранив свой портфель министра труда. Эта должность позволила ему наладить контакт с профсоюзными организациями Аргентины; в результате их совместной работы были приняты законы, расширяющие полномочия профсоюзов и права трудящихся. Вопреки ожиданиям, военный мятежник Перон стал голосом трудящихся и теперь находился в одном шаге от поста президента.

Вес Перона в обществе значительно возрос после того, как 15 января 1944 г. разрушительное землетрясение в Сан-Хуане на западе страны унесло около 10 тыс. жизней и превратило этот город в руины. Популярность вице-президента Перона тогда стала расти особенно быстро:[484] за помощью в порученной ему организации сбора средств он обратился к деятелям культуры. Его работа стала существенным вкладом в восстановление региона и принесла ему широкую народную поддержку. Кроме того, это время как нельзя лучше подходило для того, чтобы сделать публичными его взаимоотношения с Эвой Дуарте. Согласно официальной версии, Перон повстречал юную звезду радио в 1944 году на одном из благотворительных мероприятий; в действительности же, как уже было сказано выше, их деловые и романтические отношения имели более длительную историю. Именно теперь сформировался публичный образ Эвы: простой девушки из народа, которая использовала свою популярность и связи в обществе для помощи бедным, среди которых она сама выросла. Такое восприятие Эвы в обществе идеально соответствовало репутации Перона как борца за права рабочих. Образ очаровательной защитницы бедняков – «людей без рубашек» (исп. los descamisados), как называли бедных в Аргентине, – позволил «Эвите» завоевать ни с чем не сравнимую народную любовь, которая жила в сердцах многих аргентинцев долгие годы после ее смерти; ее считали почти святой.

В марте 1944 года Йозеф Геббельс описал свое ви?дение нового мирового порядка в Латинской Америке. Рейхсминистр пропаганды предсказывал:

Аргентина встанет во главе таможенного союза, который объединит нации южной части Южной Америки. Такой центр оппозиции Соединенным Штатам Америки сформирует вокруг себя – вместе с Боливией, Чили, Парагваем и Уругваем – мощный экономический блок; со временем, при участии Перу, он распространится на север и поставит Бразилию, экономика которой привязана к доллару, в затруднительное положение.[485]

Месяц спустя вице-президент Перон почти дословно повторил этот план экспансии:

Наша миссия в Южной Америке – сделать главенство Аргентины [в регионе] не только возможным, но и неоспоримым. Борьба Гитлера поведет нас – и в мире, и в войне. Следующим шагом станет создание союзов. Боливия и Чили будут за нас. После этого будет просто оказать давление на Уругвай. К пяти этим нациям присоединится Бразилия и сильная немецкая группировка внутри нее [общины эмигрантов – бразильских немцев]. После падения Бразилии южноамериканский континент станет нашим. Следуя примеру Германии, мы вселим в массы воинственный дух.[486]

22 июня 1944 г. Соединенные Штаты разорвали дипломатические отношения с Аргентиной; этому примеру последовала Великобритания, и вскоре то же самое сделали большинство стран Латинской Америки. Аргентина оказалась в дипломатической изоляции, признанная только нацистской Германией и профашистски настроенными Чили, Боливией, Парагваем и Эквадором. Перон, рассматривая этот очевидный регресс как новую возможность, сплотил вокруг себя крайних националистов из среды военных и из рабочего движения под предлогом защиты чести нации. За дипломатическим бойкотом последовала угроза торгового эмбарго[487] со стороны Союзников, хотя такой шаг со стороны Британии, которая зависела от экспортных поставок аргентинского мяса и чье население страдало от нехватки продовольствия, выдававшегося строго по карточкам, поставил правительство Уинстона Черчилля в неимоверно трудное положение.

Несмотря на воинственную политику аргентинских националистов, угроза торгового эмбарго и неослабевающее дипломатическое недовольство Соединенных Штатов возымели определенное действие. Явно желая утихомирить Госдепартамент США, набирающий силу вице-президент Аргентины для видимости прекратил публичную деятельность нацистов и закрыл несколько немецкоязычных газет. За этой ширмой Людвиг Фройде продолжал содействовать осуществлению планов Бормана при поддержке Перона, получив, впрочем, от него совет «пригнуть голову».

22 ноября 1944 г. Фройде написал генералу фон Фаупелю:[488]

Стараясь не стать открытой мишенью и таким образом поспособствовать защите наших интересов, я отказался от всех своих постов в немецких учреждениях, а также во всех промышленных и коммерческих компаниях, и принял аргентинское гражданство. Пусть теперь дипломаты Союзников попусту теряют время – моя позиция так же непоколебима, как и у самого Перона.

Фройде также объяснил фон Фаупелю, как он намерен защищать активы нацистов в Аргентине, если – что уже тогда казалось неизбежным – Германия проиграет войну: «Мы договорились, что аргентинцы предъявят рейху требования о [репарационных] выплатах, а чтобы гарантировать их выполнение, конфискуют в Аргентине все активы, принадлежащие Германии».

Фройде дал понять, что отчитывается напрямую перед Борманом, и попросил фон Фаупеля о содействии. Он отказался иметь дело с управлением «Абвер-заграница», занимавшимся шпионажем, контрразведкой, диверсионной деятельности и внешней разведкой, и с Рейхсминистерством иностранных дел Риббентропа. Фон Фаупель был полностью согласен; он никогда не доверял абверу и его главе Канарису (который был снят со своего поста в феврале 1944 г. по подозрению в антифашистской деятельности), а Риббентропа считал дураком.

Генерал фон Фаупель знал, как осчастливить своих подручных. Фройде писал ему: «Бриллиантовое ожерелье, прибывшее с последней поставкой, предназначено для нашего друга Эвы. Я уже вручил его, и имею честь передать Вам ее теплый привет и благодарность». Фройде и сам был щедр на дары: когда вдовец Перон в октябре 1945 года наконец женился на Эве, Фройде преподнес ей в качестве свадебного подарка дом в Бельграно, пригороде Буэнос-Айреса. Сама она никогда не жила там, однако Хуан Перон использовал этот дом для «тихих приемов»; в 1953 году он встречался там с Мартином Борманом.[489]

Сокровища, награбленные в покоренной Европе, малой крупицей которых было подаренное Эвите бриллиантовое ожерелье, полностью обеспечили финансирование агентов влияния Бормана в Аргентине и подготовки будущего убежища для нацистов. В дополнение к перевозкам из Италии и Испании, которые осуществляли подставные морские и авиатранспортные компании Бормана, в 1942 году начались и в течение 1943–1944 гг. продолжались подводные перевозки. Каждый раз из порта Рота около Кадиса выходила одна субмарина, которая за 6–8 недель добиралась до пункта назначения, а фрегаттенкапитан Пауль Ашер,[490] офицер с потопленного крейсера «Адмирал Граф Шпее», организовывал ее разгрузку в Аргентине.

Среди многочисленных счетов, открытых в аргентинских банках, был и счет рейхсмаршала Германа Геринга, на котором лежали 20 млн долларов,[491] переведенных сюда через банки Женевы. Геринг занимал множество высокооплачиваемых государственных должностей, но при этом скопил огромное личное состояние благодаря преступной деятельности. Он присваивал собственность евреев, брал взятки за разрешение другим заниматься тем же и – о чем подробно рассказывалось в главе 4 – собрал огромную коллекцию произведений искусства, похищенных с оккупированных нацистами территорий. Как ответственный за выполнение «четырехлетнего плана» – экономической программы нацистов по перевооружению и снижению безработицы, – он брал огромные взятки от промышленников в обмен на государственные контракты, которые должны были заключаться на конкурсной основе. Он зарабатывал даже на поставках оружия испанским республиканцам,[492] сражавшимся против националистов Франко. В 1943 году британской разведке стал известен тайный план Геринга по перевозке награбленных им ценностей на сумму не менее 10 млн долларов[493] на подлодке в Буэнос-Айрес, однако англичане не стали разрабатывать это дело, поскольку сомневались в благонадежности своего информатора Эрнесто Хоппе. В индивидуальном банковском сейфе рейхсминистра пропаганды Йозефа Геббельса лежали 1,8 млн долларов, Йоахим фон Риббентроп хранил в другой ячейке того же банка более скромную сумму[494] в полмиллиона долларов наличными. Конечно, ни одному из этих троих нацистов не удалось добраться до Аргентины, чтобы воспользоваться своей добычей, однако фон Риббентроп перед казнью сказал одному из своих доверенных лиц Отто Райнебеку, бывшему послу Германии в республиках Центральной Америки: «Аргентина – это последний плацдарм Германии в западном полушарии, поддержание и развитие которого имеют огромнейшее значение для будущего».

Впрочем, все эти скромные личные сбережения – не больше чем горсть медяков в сравнении с объемами ценностей, перевезенных Борманом в рамках операции «Огненная Земля». Одно только золото оценивалось в 1,12 млрд долларов[495] в ценах 1948 года – это не менее 50 млрд долларов сегодня, – а кроме золота были вывезены платина, драгоценные камни, монеты, произведения искусства, акции и облигации.

Участие Людвига Фройде и Эвы Дуарте в незаконных операциях было отражено в полицейском документе, составленном 18 апреля 1945 г. В нем подробно описывалась деятельность Фройде, «агента Третьего рейха», и его контакты с аргентинским агентом «Натальо». Этот информатор сообщил, что Фройде вносил крупные суммы на депозитные счета в различных банках Буэнос-Айреса на имя «широко известной актрисы радиотеатра Марии Эвы Дуарте». От Фройде Натальо узнал, что 7 февраля 1945 г. в Аргентину прибыла подводная лодка со значительными финансовыми средствами, предназначенными для восстановления нацистской империи. Последовавшее полицейское расследование показало, что ящики с подводной лодки с трафаретными надписями Geheime Reichssache (нем. «Совершенно секретно», в дословном переводе – «Государственной важности») были перевезены на ранчо поблизости от Буэнос-Айреса, принадлежащее компании Lahusen и управляемое двумя братьями-нацистами. Позднее депозитные вклады в различных валютах[496] были открыты на имя Эвы Дуарте в Banco Alem?n Transatl?ntico, Banco Germ?nico и Banco Tornquist.

Людвиг Фройде был центральной фигурой в планах финансового выживания нацистов. Первоначально его задача в этой операции была второстепенной: как президент комитета аргентинской нацистской партии он должен был организовать сбор средств на местах и взимать ежемесячные взносы с членов и сторонников партии. Он состоял на службе в Banco Alem?n Transatl?ntico и являлся директором многих других подставных компаний нацистов. Большинство из них были основаны в 1942–1943 гг.; теперь они проникли во все отрасли экономики Аргентины и владели обширными земельными участками в Патагонии. Между 1942 и 1944 гг. более двухсот немецких компаний[497] открыли представительства в Аргентине. Из Берлина в помощь Фройде направлялись специалисты, среди которых был Генрих Дёрге, занимавший высокие посты в Рейхсбанке и в Рейхсминистерстве экономики.

Дёрге стал экономическим советником Перона и руководил реорганизацией банковской системы Аргентины; для Союзников он был «нацистом, представляющим угрозу для безопасности в [западном] полушарии».[498] (Позднее он стал представлять угрозу и для «Организации» Бормана и пополнил цепочку трупов, протянувшуюся вслед за Борманом, когда в 1952 году тот пытался вернуть себе контроль над сокровищами нацистов – см. главу 21). Вдвоем Фройде и Дёрге удалось скрыть денежные средства, акции, патенты и конвертируемые облигации на сотни миллионов долларов в сложной паутине аргентинских компаний.

В октябре 1945 г. Герда фон Аренсторф,[499] помощник капитана цур зее Нибура (именно она завербовала Эву Дуарте), расскажет следователям, ведущим расследование военных преступлений, что в феврале 1944 г. немецкое посольство держало 47 млн песо в различных банках Буэнос-Айреса, а затем эти средства исчезли – их перевели «надежным людям». Кроме того, в феврале 1944 г. немецкое посольство имело семь индивидуальных банковских ячеек в Banco Germ?nico, в которых хранились золотые и серебряные монеты на сумму 115 млн песо. В найденной после войны служебной записке,[500] которую Людвиг Фройде в 1944 году адресовал фон Фаупелю, говорилось о ценностях еще на 37,66 миллионов долларов, хранящихся в депозитных сейфовых ячейках одного из банков Буэнос-Айреса, оформленных на немецких и аргентинских нацистов. Ключи от ячеек хранились у Эриха Отто Мейнена и Рикардо фон Лёйте, которые подписывали документы на аренду ячеек, – эти двое также входили в число известных нам партнеров по покеру. (Эти люди тоже пополнили список жертв во время чистки «Организации» в 1952 году.)

Акции перемещались точно так же, как и другие активы, – золотые слитки, драгоценности и наличные деньги.[501] Когда в 1940 году немцы вторглись в Голландию, они изъяли и переправили в Аргентину сертификаты акций компании-поставщика электричества Compa??a Argentina de Electricidad (CADE) из Буэнос-Айреса на общую стоимость 48,67 млн долларов. Большинство крупных немецких корпораций, в том числе Siemens, Krupp, Mannesman, Thyssen, IG Farben и Банк Шрёдера также переводили в Аргентину свои активы, действуя через немецкие или швейцарские компании.

На те огромные суммы, которыми располагала «Организация» Бормана и Людвига Фройде, покупалось все – влияние, толерантность властей и их протекция, укрытие выводимых активов и помощь в проведении операции «Огненная Земля» и создании надежных убежищ для важных персон после окончательного падения Третьего рейха. В последующие годы режим Перона предоставил тысячам нацистов – многие из которых разыскивались за военные преступления – теплый прием, защиту и тайное убежище. Однако у Хуана Перона были свои планы – и на собственное будущее, и на будущее его страны; невзирая ни на что, он все-таки оставался патриотом Аргентины. Мир должен благодарить его хотя бы за то, что он не позволил превратить свою страну в полигон для безумного проекта по созданию «Четвертого рейха на Юге».

Хуан Доминго Перон был диктатором, чья жестокость по отношению к противникам коснулась широких слоев аргентинского общества и заставила их отвернуться от него. То «осадное положение»,[502] в котором находилась Аргентина и которое президент Рамон Кастильо усугубил подавлением прессы, запретом оппозиционных политических партий и свободы собраний, было «стабилизировано и исправлено» Пероном. Он ненадолго снял эту осаду 20 августа 1945 г., выполняя предвыборные обещания, однако спустя 54 дня ввел ее снова. Журнал Time 8 октября 1945 г. писал: «Аргентина вернулась к нормальной жизни: все снова сидят в тюрьмах. После пятидесяти четырех дней неестественной свободы вице-президент Хуан Доминго Перон вновь ввел репрессивное «осадное положение»,[503] от которого Аргентина страдала почти четыре года». Перон также уничтожил все, что оставалось от аргентинской свободной прессы. Он отчаянно пытался сделать так, чтобы общественность никогда не узнала о том, что он и особенно Эвита во время войны получали деньги от нацистов – об этом следователям Комитета по расследованию военных преступлений рассказали бывшие дипломаты князь Штефан цу Шаумбург-Липпе и Эдмунд фон Терман.[504]

Перон был фашистом в истинном смысле этого слова. Режим Бенито Муссолини произвел на него огромное впечатление, и он открыто поддерживал страны Оси. Однако подобно Муссолини он не собирался становиться идеологом массовых убийств. Он понимал – в отличие от его последователей в военных хунтах 1970-х и 1980-х гг., – что несмотря на реакционные настроения многих аргентинцев они ни за что не станут долго терпеть режим концлагерей. Не был Перон и антисемитом; у него было много друзей среди евреев, которых он назначал на высокие посты в своем послевоенном правительстве. Нетрудно представить, что даже его шокировали чудовищные разоблачения, появившиеся после освобождения гитлеровских лагерей смерти в апреле и мае 1945 года; и хотя эти откровения не удержали его от того, чтобы предоставить убежище некоторым из виновников этих ужасов, мы полагаем, что после этого Перон стал более осторожным.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.