8

Сразу же после злосчастного прыжка и счастливого приземления на клумбу в Москву – в ОГПУ, в «Известия», в Общество помощи политическим заключенным – посыпались телеграммы.

И, поскольку сталинское чудо продолжало действовать, то само же ОГПУ и выхватило О.М. назад.

Но комендант был недоверчив («кто знает, может это ваши родственники телеграмму бабахнули»), да и не было такое в порядке вещей. Ожидание подтверждения растянулось еще на несколько дней.

14 июня О.М. получил свою первую и последнюю отметку в комендатуре, а 15 или 16 июня его вызвали к Попкову для выбора нового города высылки. Комендант потребовал, чтобы выбрали немедленно, в его присутствии. Зато выбирать можно было всё что угодно, кроме двенадцати важнейших городов, – Москвы и области, Ленинграда и области, Харькова, Киева, Одессы, Ростова на Дону, Пятигорска, Минска, Тифлиса, Баку, Хабаровска и Свердловска[285].

Выбор остановился на Воронеже:

Провинции мы не знали, знакомых у нас не было нигде, кроме двенадцати запрещенных городов да еще окраин, которые тоже находились под запретом. Вдруг О. М. вспомнил, что биолог Леонов из Ташкентского университета хвалил Воронеж, откуда он родом. Отец Леонова работал там тюремным врачом. «Кто знает, может, еще понадобится тюремный врач», – сказал О. М., и мы остановились на Воронеже.[286]

Итак, 16 июня, пробыв в Чердыни ровно две недели, Мандельштамы покинули этот городок, провожаемые недоуменно-косыми взглядами эсерки-кастелянши[287].

Обратный маршрут пролег иначе: до Казани они плыли на пароходе (с пересадкой и суточной задержкой в Перми), а от Казани до Москвы – на поезде.

В Москву Мандельштамы прибыли 20 или 21 июня, провели здесь несколько дней.

А 23 или 24 июня они уехали вечерним поездом в Воронеж, где остановились в гостинице «Центральная», находившейся – в согласии с названием – на проспекте Революции[288].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.