14

14

Еще несколько важных свидетельств о последних днях О.М. Одно – в письме 1971 года бывшего зэка Матвея Андреевича Буравлева сестре его покойного друга и тоже бывшего зэка Дмитрия Федоровича Тетюхина:

С ним (Тетюхиным. – П.Н.) у нас в жизни были интересные встречи, кому теперь о них рассказать? Например, летом 1938 г. во Владивостоке мы с ним лежали на нижних нарах трехъярусного барака, голодные, курить нечего, и вдруг к нам подходит человек лет 40 и предлагает пачку махорки в обмен на сахар (утром мы с Дмитрием получили арестантский паек на неделю). Сахар был кусковой, человек взял сахар, с недоверием его осмотрел, полизал и вернул обратно, заявив, что сахар не сладкий и он менять не будет.

Мы были возмущены, но махорки не получили.

Каково же наше было удивление, когда узнали, что этим человеком оказался поэт О. Мандельштам. Потом он нам прочитал свои шедевры: усищи, сапожищи… и такое: «Там за решеткой небо голубое, голубое, как твои глаза, здесь сумрак и гнетущая тяжесть…» Всё это было и теперь рассказать некому.[746]

А вот короткий рассказ отца Всеволода Баталина[747], записанный М.С. Лесманом 14 сентября 1969 г.:

Осенью 1938 г. я прибыл этапом на пересылку «Вторая Речка» в г. Владивостоке. Пересылка кишмя кишела всяческим лагерным народом, ждавшим переправы пароходом на Колыму.

Там я познакомился с врачом-ленинградцем по фамилии Миллер (имени, к сожалению, не помню, кажется, немец). Доктор Миллер, предлагая мне идти помогать им в амбулаторном обслуживании многочисленных пересыльных больных, сказал (конфиденциально), что в больницах пересылки свирепствует тиф (не помню, какой) и что текущим летом среди его – Миллера – больных умерли в пересыльной больнице: поэт Осип Мандельштам, писатель Бруно Ясенский и художник Лансере. О Мандельштаме Миллер сказал, что он был пеллагрозник, крайне истощенный, с нарушенной психикой. Умирая, в бреду читал обрывки своих стихов.[748]

Впоследствии доктор Иоганн Миллер работал на прииске Юзгела на Колыме, где его видела врач Н.В. Савоева[749], которой все мы обязаны спасенною жизнью Варлама Шаламова. В 1940 году, по дороге к месту работы на Колыме, Нина Владимировна провела несколько дней в лагерном общежитии, и одна мойщица посуды водила ее в барак (больничный?) и даже показывала койку, на которой умер О.М.

Рассказ этот, кстати сказать, лег в основу шаламовского рассказа «Шерри-бренди»[750] – «дани пострадавшего художника собрату по искусству и судьбе», как его оценила Н.Я. Мандельштам.

Не оставим без внимания и тот факт, что смерть Мандельштама быстро стала легендарной в масштабе самого пересыльного лагеря: подумать только – мойщица посуды водила незнакомого молоденького врача к мемориальной койке!..

Зэки-транзитники – тем более не туристы, и по лагерным достопримечательностям их не водят, но уже в апреле 1939 года химику и сионисту Моисею Герчикову, проследовавшему через пересылку из Беломорска на Колыму, рассказывали, что прошлогодний декабрьский сыпняк унес жизни не только близкого ему и по духу, и по профессии Сергея (Израиля) Лазаревича Цинберга, но и поэта Осипа Мандельштама[751].

Сергей (Израиль) Лазаревич Цинберг (1872 – 1938) – историк еврейской литературы, библиограф и публицист, добрый знакомый Горнфельда. Химик по образованию, он возглавлял еще и химическую лабораторию Кировского завода. Его арестовали в Ленинграде 8 апреля 1938 года и приговорили к 8 годам ИТЛ. Умер он 28 декабря того же года – всего на один день позже, чем О.М.! И в той же больничке!..[752]

При этом сообщалась деталь, на удивление совпадающая с тем, что рассказывал о смерти О.М. Ю.И. Моисеенко: «По рассказу очевидца, группу заключенных, в которой был Ц., погнали в баню, после чего долго держали на улице, не выдавая одежды, в результате многие заболели и умерли»[753]

Подразумеваемым очевидцем, по всей вероятности, был другой специалист по иудаике, находившийся в том же лагере, – историк и социолог Гилель Самуилович Александров (1890 – 1972). Он был осужден и прибыл на Вторую Речку еще осенью 1937 года, попал в отсев и был оставлен для работы в регистратуре. Перед смертью Цинберг просил его позаботиться о своем архиве (точнее, о той его части, что не погибла в НКВД), как и о том, чтобы имя его не было забыто. Вернувшийся в Ленинград в 1959 году Александров не преминул это сделать и занялся исследованием архива Цинберга, переданного семьей на хранение в ленинградский филиал Института востоковедения АН СССР (фонд 86)[754].

Как знать, может отыщется архив и самого Гилеля Александрова?..

Данный текст является ознакомительным фрагментом.