В Белгорайском полку

В Белгорайском полку

Чтобы не пересказывать легенды о фронтовых подвигах Чапаева, ограничимся перечислением сведений о его наградах, ранениях и повышениях по службе.

В сентябре 1915 года за бои на реке Горыни возле деревень Цумань и Карпиловка, в тридцати пяти километрах к востоку от Луцка, младший унтер-офицер 1-й роты Василий Чапаев награжден крестом Святого Георгия четвертой степени. 27 сентября выбыл из строя по ранению. Вернулся в строй 30 ноября.

1 октября 1915 года командир 326-го полка полковник Чижевский подписал приказ о присвоении Чапаеву звания старшего унтер-офицера. (Полковник, а с осени 1916 года генерал-майор Николай Константинович Чижевский – полковой командир Чапаева с первого фронтового дня до конца войны. В сентябре 1918 года он будет убит красными в Пятигорске вместе с генералами Рузским, Радко-Дмитриевым и другими заложниками.)

Затем дивизия была переброшена на Днестр. За взятие двух пленных возле местечка Сновидов Чапаев награжден Георгиевским крестом третьей степени.

Весной 1916 года он получил отпуск и приехал к родным в Балаково. Разумеется, сфотографировался с женой на память. Кто знает, случится ли когда-нибудь еще запечатлеть вместе свой облик. На фотокарточке – крепкий, коренастый молодой воин, с небольшими усами, в сдвинутой набекрень фуражке, с погонами старшего унтера, с двумя Георгиевскими крестами и медалью на гимнастерке. Он держит за руку миловидную миниатюрную молодую женщину в длинном темном платье. Жена, конечно, гордится мужем. Но чего-то не хватает в этой фотографии. Идиллии нет.

Через год эта семья распадется. Что было причиной разлада – судить не нам. В популярных биографиях Чапаева утвердилась версия, исходящая от его дочери Клавдии: мать изменила отцу. Пелагея Никаноровна, мол, и раньше не ладила со свекром, а когда Василий Иванович ушел на войну, она не выдержала домашнего гнета, и вот… Заметим, однако, что Клавдии Васильевне в это время было четыре года. И мать, и отец, и дед с бабкой ушли из жизни, когда ей не исполнилось и десяти. Что могла она знать о семейной драме родителей? Оставим этот вопрос открытым. И вернемся вместе с Чапаевым на поля сражений.

В конце мая, в ходе общего наступления Юго-Западного фронта, 9-я армия нанесла удар противнику между Днестром и Прутом, в районе Черновиц.

22 мая ранним утром, в предрассветной мгле, бойцы химкоманды приступили к распылению ядовитых веществ из баллонов в направлении позиций противника у села Чарны Поток, над Днестровской поймой. Из-за внезапного изменения направления ветра отравлению газами подверглись около полусотни русских солдат, из которых трое погибли. В шесть утра загрохотала артиллерия. После пятичасовой артподготовки пехота XI корпуса пошла в атаку. Следующие пять дней раскачивался кровавый маятник в полосе главного удара. 28 мая перешли в наступление полки 82-й дивизии от села Шиловцы в направлении на Черновцы с севера. Австро-венгерская оборона не выдержала, противник начал откатываться назад. К первому июня части 103, 82, 32, 12-й дивизий вышли на рубеж реки Прут.

(Начальником штаба 12-й дивизии был в это время генерал-майор Снесарев. Старший унтер 82-й дивизии Чапаев и генерал Снесарев воевали по соседству. Через два года, в июне 1918 года, красный командир Чапаев и военспец Снесарев снова окажутся почти соседями на фронте Гражданской войны в Поволжье. Но – российские расстояния! На Днестре соседей разделяли считаные версты; за Волгой – десятки и сотни верст.)

Приказом по 326-му полку от 3 июня старший унтер-офицер 1-й роты Василий Чапаев «за хорошее поведение и твердое знание службы переименовывается в фельдфебели с утверждением в должности такового в названной роте»[315].

А на следующий день полк снова пошел в бой – в обход Черновиц с востока, с форсированием Прута. Наступление развивалось успешно. 15 июня подчиненные полковника Чижевского уже вели бои у местечка Куты, в пятидесяти верстах западнее Черновиц.

Из приказа по XI армейскому корпусу от 23 октября 1916 года: «Фельдфебель Василий Иванович Чапаев награждается Георгиевским крестом 2 степени. В бою 15 июня 1916 г. у г. Куты, руководя подчиненными, примером отличной храбрости и мужества, проявленным при взятии занятого неприятелем укрепленного места, ободрял и увлекал за собой своих подчиненных и, будучи опасно ранен, после сделанной ему перевязки, вернулся в строй и снова принял участие в бою»[316].

Из строк приказов складывается образ двадцатидевятилетнего Чапаева. Отважно храбр. Пуль не боится, в тыл не стремится, по лазаретам не отлеживается. Бойцов умеет увлечь за собой. Энергичен. Службу знает. Из других источников добавим штрихи к портрету. Физически крепок, неутомим. Любит командовать, бывает при этом груб по-фельдфебельски. За словом в карман не лезет. Для лучшего убеждения может употребить и кулак.

Командир полка имел все основания рекомендовать Чапаева к производству в подпрапорщики, что открывало далее путь к офицерскому чину.

Состоялось ли это производство – неизвестно, так же как невыясненной осталась история четвертого чапаевского Георгиевского креста. Мемуаристы упоминают и о том и о другом, но соответствующие документы не найдены.

В августе 1916 года Чапаев был ранен шрапнелью в ногу. Очевидно, рана оказалась тяжелой. В сентябре из полевого лазарета он перевезен в тыловой госпиталь в Херсон. С 1 января 1917 года числится в команде выздоравливающих.

Чапаев, так же как и Унгерн, встретил известие о революции и об отречении государя в вынужденном отдалении от фронта. Барон был отставлен от службы по причине невменяемого буйства своего характера, поволжский плотник – по ранению. Оба пытались вернуться в строй вскоре после Февральской революции. По-видимому, Чапаев уже не мог жить без регулярного опьянения боем, как и Унгерн. Усидеть в тыловом покое не дано человеку, заболевшему войной. В марте 1917 года фельдфебель Чапаев, «как изъявивший желание отправиться в действующую армию», был откомандирован в 138-й запасный полк с предоставлением ему двадцатипятидневного отпуска для свидания с родными.

Однако на фронт мировой войны он не вернулся.

С этого времени – с весны 1917 года – его биография на какое-то время теряет документальные контуры за дымовой завесой мемуарных домыслов и литературных вымыслов. Бурный семнадцатый год скрыл истинные факты жизни Чапаева, так же как и переломные события в судьбе Унгерна. Как будто оба они ушли в темную утробу истории, чтобы заново родиться в сиянии собственного мифа.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.