Часть 5 “ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ, КОГО РАСПИНАЕТЕ?”

Часть 5

“ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ, КОГО РАСПИНАЕТЕ?”

Ибо восстанут лжехристы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных… Итак, если скажут вам: “Он в пустыне” — не выходите…

Евангелие от Матфея, глава 24, ст. 24, 26

Как раз перед тем, как всех нас повязали в пустыне, нас было ровно двенадцать апостолов и Чарли.

Рут Энн Мурхаус, участница “Семьи”

Может статься, я действительно намекал несколько раз, нескольким разным людям, что я могу быть Иисусом Христом, но я сам еще не решил для себя, кто я такой или что такое.

Чарльз Мэнсон

Март 1970 года

3 марта, сопровождаемый адвокатом Гари Флейшманом и примерно дюжиной офицеров ДПЛА и ОШЛА, я забрал Линду Касабьян из “Сибил Бранд”. Для Линды это стало путешествием назад во времени, в ту почти невероятную ночь, что промелькнула как дурной сон почти семь месяцев тому назад.

Наша первая остановка была у дома 10050 по Сиэло-драйв.

В конце июня 1969 года Боб Касабьян позвонил Линде в Нью-Хемпшир, где та гостила у матери, и предложил помириться. Касабьян жил в трейлере в каньоне Топанга, вместе с приятелем по имени Чарльз Мелтон. Мелтон, недавно унаследовавший 20 тысяч долларов и уже успевший раздать более половины этих денег, хотел добраться на автомобиле до самой южной оконечности материка, купить там лодку и отправиться в кругосветное плавание. Он пригласил отправиться вместе с ним Линду с Бобом и еще одну пару.

Линда, вместе с дочерью Таней, прилетела в Лос-Анджелес, но воссоединения семьи так и не получилось.

4 июля 1969 года Кэтрин Шер, тик Цыганка, зашла в гости к Мелтону, с которым познакомилась через Пола Уоткинса. Цыганка рассказала Линде про “этого чудесного человека, Чарли”, о “Семье” и о том, что жизнь на ранчо у Спана — сплошные любовь, красота и миролюбие. Для Линды эта сказочная картина была “словно ответ на невысказанные молитвы”[148]. В тот же день она вместе с дочерью перебралась к Спану. Правда, Линда не увидела Мэнсона тогда же, зато перезнакомилась почти со всею “Семьей”, а они мало о ком еще говорили. Для Линды с самого начала было очевидно, что “все они поклонялись ему”.

Той ночью Текс отвел Линду в маленькую комнатку и поведал ей “невероятные вещи… что не существует ничего неправильного или дурного, что все хорошо… вещи, которые я не могла переварить”. Затем “мы с ним занялись любовью, и произошло нечто странное… я была как одержимая, в меня будто бес вселился”. Когда все кончилось, пальцы Линды оказались настолько крепко сжаты, что их ломило. Позже Цыганка сказала ей, что так люди переживают гибель собственного эго.

После занятия любовью Линда с Тексом разговорились, и Линда упомянула о наследстве Мелтона. Текс сказал, что она должна украсть эти деньги. По словам Линды, она отвечала, что не может сделать этого: Мелтон был ей другом, почти братом. Текс возразил, что Линда не может сделать ничего дурного, и подчеркнул, что люди должны делиться друг с другом всем, что у них есть. На следующий день Линда вернулась в трейлер и стянула оттуда 5 тысяч долларов, которые отдала кому-то — не то Лесли, не то Тексу. Она уже передала “Семье” все свои вещи, когда девушки заявили ей: “Все, что твое, — это наше, и все, что наше, — твое”.

Тём вечером Линда впервые встретила Чарльза Мэнсона. После всего, что она слышала о нем, Линда чувствовала себя как на смотринах. Чарли спросил, зачем она явилась на ранчо. Линда отвечала, что ее бросил муж. Протянув руку, Мэнсон пощупал ее лодыжки. “Они ему, кажется, понравились”, — вспоминала Линда. Затем он объявил ей, что она может остаться. Перед тем как заняться с нею любовью, он сказал Линде, что у той заметная фиксация на отце. Линда была потрясена проницательностью Чарли, поскольку отчим ей действительно не нравился. Ей казалось, что Мэнсон способен заглянуть внутрь нее, просветить насквозь одним только взглядом.

Линда Касабьян стала частицей “Семьи” — вместе с остальными участвовала в “мусорных рейсах”, занималась сексом с мужчинами, однажды обошла “тайком-ползком” чей-то дом и слушала рассуждения Мэнсона — о “The Beatles”, о Helter Skelter и о кладезе бездны. Чарли сказал ей, что черные держатся друг за дружку, они всегда вместе, в отличие от белых. Впрочем, ему был известен один способ воссоединить всех белых людей, заявил он. Единственный способ. Но Чарли не захотел пояснить Линде, в чем же он заключается.

А она и не спрашивала. С момента их первой встречи Мэнсон не уставал повторять: “Никогда не спрашивай почему”. И всякий раз, когда Линду озадачивало то, что он говорил или делал, ей напоминали об этом простом правиле. А также еще одну из излюбленных аксиом Чарли: “Нет смысла искать смысл”.

По словам Линды, вся “Семья” без исключения панически боялась чернокожих. По выходным Джордж Спан сдавал желающим своих лошадей, чем, собственно, и кормился. Порой среди этих воскресных наездников встречались и цветные. Мэнсон объявил всех их “пантерами”, явившимися на ранчо с единственной целью — шпионить за “Семьей”. Он всегда распоряжался спрятать девушек помладше, когда черные разгуливали где-то поблизости. По вечерам все должны были носить темную одежду, чтобы не бросаться в глаза, — и в конце концов Мэнсон стал выставлять вооруженных часовых, патрулировавших ранчо до самого утра.

Постепенно Линда пришла к убеждению, что Чарльз Мэнсон — вернувшийся на землю Иисус. Он ни разу не заявлял об этом прямо, но однажды спросил у нее: “Разве ты не знаешь, кто я такой?"

Она ответила: “Нет, а разве я вообще что-то знаю?”

Чарли не ответил, только улыбнулся и шутливо закружил Линду.

И все же у нее оставались свои сомнения. Матерям не разрешалось заботиться о собственных детях. Они разлучили ее с Таней, объяснила Линда, потому что хотели “вытравить эго, которое я вложила в нее… Поначалу я согласилась, подумала: это же здорово, если мой ребенок сможет стать человеком самостоятельно”. Кроме того, она видела несколько раз, как Мэнсон бил Дайэнну Лейк. Линда бывала во множестве коммун — от “Американского психоделического цирка” в Бостоне до “Сыновей матушки Земли” близ Таоса, — но нигде не встречалась ни с чем подобным и, забыв о предостережении Чарли, задала Цыганке тот самый запретный вопрос: “Почему?” Цыганка отвечала, что на самом деле Дайанне хотелось, чтобы ее поколотили, и Чарли всего-навсего оказал ей такую услугу.

Все сомнения, впрочем, отметал простой факт: Линда влюбилась в Чарльза Мэнсона.

Линда провела на ранчо Спана чуть больше месяца, когда вечером в пятницу 8 августа 1969 года Мэнсон объявил “Семье”:

“Время для Helter Skelter наконец настало!”

Если бы Линда замолчала, открыв нам лишь этот единственный фрагмент и ничего больше, она все равно осталась бы ценным свидетелем. Но рассказ Линды только начинался.

Вечером в ту пятницу, примерно через час после обеда, семь или восемь участников “Семьи” выстроились на дощатом тротуаре перед салуном, когда оттуда вышел Мэнсон и, позвав к себе Текса, Сэди, Кэти и Линду, приказал каждому раздобыть смену одежды и нож. Линду он также попросил захватить водительскую лицензию. Как я узнал позднее, Линда была единственной участницей “Семьи”, обладавшей действительной лицензией на вождение, — не считая арестованной тем вечером Мэри Бруннер. Именно это, решил я, и послужило одной из причин, по которым Мэнсон избрал именно Линду сопровождать остальных убийц, каждый из которых, в отличие от нее, провел рядом с Чарли уже год или более.

Линда не смогла найти свой нож (он был у Сэди), но получила взамен другой, взяв его у Ларри Джонса. Ручка ножа была разбита и заклеена изолентой. Бренда нашла водительскую лицензию Линды и вручила ее хозяйке приблизительно в то же время, когда Мэнсон сказал Линде: “Ступай с Тексом и слушайся его во всем”.

Как рассказала нам Линда, кроме нее самой, Текса и Кэти при этом присутствовали Бренда Макканн и Ларри Джонс. Они тоже слышали этот приказ, исходящий от Мэнсона.

Бренда оставалась тверда как кремень и наотрез отказывалась сотрудничать с властями. Ларри Джонс, н/и Лоуренс Бэйли, был костлявым, невысоким работником ранчо, вечно старавшимся снискать расположение “Семьи” и стать одним из них. Впрочем, Джонс обладал тем, что Мэнсон считал “негроидными чертами”; по словам Линды, Чарли называл его “каплей, криво упавшей с белого конца”. Поскольку Джонс присутствовал при том, как Мэнсон давал инструкции убийцам Тейт, он мог бы стать весьма ценным свидетелем — и представить независимое подтверждение показаниям Линды Касабьян, — поэтому я попросил сотрудников ДПЛА разыскать его и доставить ко мне. Найти Ларри им не удалось. Тогда схожее поручение получило Бюро расследований при окружном прокуроре; они нашли Джонса, но тот не захотел сообщить ровным счетом ничего. Он не сказал бы, который сейчас час, если бы мы спросили.

После того как Мэнсон препоручил Линду командованию Текса, убийцы расселись в старом “форде”, принадлежавшем Джонни Шварцу.

Я спросил у Линды, во что был одет каждый. Она не была абсолютно уверена, но ей кажется, на Сэди была темно-синяя футболка и рабочие брюки, у Кэти был сходный наряд, а на Тексе черная велюровая водолазка и темные брюки.

Когда Линде показали одежду, найденную телевизионной группой, она узнала шесть из семи предметов — все, кроме белой футболки. Логично предположить, что Линда не видела ее просто потому, что футболка была надета под другую одежду.

Как насчет обуви? — спросил я. Насколько помнила Линда, все девушки были босы; ей кажется, но она не уверена, что на Тексе были ковбойские сапоги.

В доме 10050 по Сиэло-драйв и вокруг него было обнаружено немало кровавых следов. Исключив все те, что принадлежали работавшему на месте преступления персоналу ДПЛА, следователи остались лишь с двумя отпечатками: каблука ботинка и босой ступни; это прекрасно совпадало с воспоминаниями Линды. И вновь, как и в случае со Сьюзен Аткинс, я отчаянно нуждался в независимом подтверждении ее показаний.

Вслед за этим я задал Линде тот же вопрос, что прежде задавал Сьюзен, — употреблял ли кто-то из них в ту ночь наркотики? — и получил прежний ответ: нет.

Когда Текс уже начал отъезжать, Мэнсон крикнул: “Погоди!” или “Стой!” Затем он просунул голову в окно со стороны пассажира и сказал: “Оставьте там знак. Девочки, вы сами знаете, что написать. Что-нибудь дикое”.

Текс передал Линде три ножа и револьвер, приказав завернуть их в тряпку и положить на пол. “Если нас остановит полиция, — сказал Текс, — ты должна их выбросить”.

Линда уверенно опознала револьвер “лонгхорн” 22-го калибра. Только в тот раз, отметила она, рукоять не была сломана, да и Дуло торчало прямо, а не вбок.

По словам Линды, Текс не сказал им, куда они направляются или что собираются предпринять; тем не менее сама она решила, что их ждет еще одна миссия “тайком-ползком”. Текс обронил, что уже бывал в доме прежде и знает расположение помещений.

Когда мы в фургоне шерифа доехали до самого конца Сиэло-драйв, Линда показала мне, где развернулся Текс — прямо перед воротами дома 10050 — и где он припарковался, рядышком со столбом с телефонными линиями. Затем он взял с заднего сиденья пару больших кусачек для проволоки, с красными ручками, и вскарабкался на столб. С места, где сидела Линда, не было видно, как именно Текс перекусывал провода, но она видела и слышала, как те упали.

Когда Линде показали кусачки, найденные на ранчо Баркера, она сказала: “Вроде те же самые”, что и использованные Тексом той ночью. Поскольку инструмент был найден в “командирском” вездеходе Мэнсона, положительная идентификация привязала их не просто к “Семье” вообще, но и к Мэнсону лично. Я радовался этому больше всех, не подозревая, что цепочка “Сиэло — кусачки — Мэнсон” вскоре будет перерезана, в самом буквальном смысле.

Когда Текс вернулся к машине, они отъехали к подножию холма и припарковались. Затем вся четверка разобрала оружие и запасную одежду, после чего все вместе украдкой вернулись к воротам. У Текса была с собой и белая веревка, наброшенная на плечо.

Когда мы с Линдой выбрались из фургона и подошли к воротам усадьбы, два больших пса, принадлежащих Руди Альтобелли, набросились на проволочную сетку, яростно нас облаивая. Внезапно Линда всхлипнула. “Что такое, Линда? Почему ты плачешь?” — спросил я.

Указывая на собак, Линда ответила вопросом на вопрос: “Отчего они не оказались здесь в ту ночь?”

Линда показала нам то место, справа от ворот, где они забрались на насыпь и вскарабкались по ограде. Когда они уже спускались по ту сторону, на подъездной дорожке показалась пара ярких фар. “Лежите и молчите”, — приказал Текс. Затем он вскочил на ноги и побежал к автомобилю, который остановился рядом с механизмом, открывавшим ворота. Линда услышала мужской голос, произнесший: “Пожалуйста, не делайте этого! Я ничего не скажу!” Затем увидела, как Текс засунул револьвер в открытое окно со стороны водителя, и услышала четыре выстрела. Она также видела, как повалился сидевший в машине.

(Кое-что в этом месте рассказа до сих пор смущает меня. Кроме огнестрельных ран, у Стивена Парента обнаружился порез левой руки, шедший от ладони к запястью. Он рассек не только сухожилия, но и ремешок наручных часов. Очевидно, Парент поднял левую руку, ближайшую к открытому окну, в попытке защитить себя, — и силы нанесенного удара оказалось достаточно, чтобы отбросить часы на заднее сиденье. Таким образом, выходило, будто Текс приблизился к машине с ножом в одной руке и револьвером в другой и что сначала он рубанул Парента ножом, а уж затем стрелял в него. И все же ни Сьюзен, ни Линда не видели у Текса ножа, никто из них не помнил, чтобы Текс взмахнул рукой перед тем, как открыть огонь.)

Линда увидела, что Текс засунул руку в окно и выключил фары и зажигание. Затем, откатив автомобиль подальше от ворот, приказал остальным следовать за ним.

Выстрелы погрузили ее в состояние шока, рассказывала Линда. “Мой рассудок померк. Идя к дому, я особенно остро чувствовала, как двигается мое тело”.

Выйдя с Линдой на подъездную дорожку, я спросил у нее, какие огни горели здесь в ту ночь. Линда показала на фонарь сбоку от гаража и на рождественскую гирлянду на рейках ограды. Мелкие детали, но и они имеют значение: если на суде защита обвинит Линду в том, что вся ее история — выдумка от начала и до конца, что она просто начиталась газет, мы сможем доказать обратное, ибо ни эти конкретные детали, ни множество собранных мною других не появлялись в прессе.

Подходя к дому, я заметил, что Линда дрожит, а руки ее покрыты гусиной кожей. В тот день вовсе не было холодно, но Линда была уже на девятом месяце, и я, сняв плащ, накинул его на плечи девушке. Однако она не переставала дрожать все то время, что мы провели на территории усадьбы, и часто, указав на что-нибудь рукой, срывалась на плач. У меня не возникало и сомнений в том, что слезы — самые настоящие и что Линда до глубины души потрясена тем, что произошло на этом самом месте. Поневоле я сравнивал Линду со Сьюзен.

Когда мы подошли к основному зданию, Линда сказала, что Текс послал ее обежать вокруг дома и посмотреть, нет ли там незапертого окна или двери. Вернувшись, она заявила, что все закрыто, хотя на самом деле не проверяла (что объясняет, почему убийцы проигнорировали распахнутое окно детской). После этого Текс надрезал ножом ставень на одном из окон; ставень с тех пор успели заменить, но Линда верно указала окно. Кроме того, она сказала, что разрез прошел горизонтально — как оно и было в действительности. Потом Текс приказал ей вернуться и ждать у машины на подъездной дорожке.

Линда сделала, как было велено. Возможно, минуту или две спустя к ней вернулась Кэти и попросила нож (тот, рукоять которого была замотана изолентой) со словами: “Слушай, что сейчас будет”.

Спустя еще несколько минут Линда услыхала идущие со стороны дома “кошмарные звуки”. Мужские стоны: “Нет, нет, нет!” — затем крик — очень громкий. Этот крик, который, казалось, никогда не оборвется, заглушал другие голоса — мужской и женский, — молившие о пощаде.

Намереваясь “остановить происходящее”, Линда “побежала к дому”. Когда она достигла крыльца, “там был мужчина, высокий мужчина, только что вышедший из двери; он покачивался, и по его лицу текла кровь. Он стоял у столба, и мы, наверное, целую минуту смотрели друг другу в глаза. Я не знаю, сколько это продолжалось, но потом я сказала: “О боже, мне так жаль!” И тогда он просто упал в кусты.

А потом из дома выбежала Сэди, и я крикнула ей: “Сэди, пожалуйста, прекрати это! Сюда идут люди!” Это была неправда, но я хотела, чтобы все кончилось. А она ответила мне: “Уже поздно”.

Обнаружив потерю ножа, Сьюзен чертыхнулась и снова вбежала в дом. Линда осталась снаружи (ранее Сьюзен рассказала мне и большому жюри, что Линда не заходила внутрь особняка). Обернувшись, Линда увидела темноволосую женщину, бежавшую по газону; за ней с высоко поднятым ножом неслась Кэти. Тем временем высокий мужчина сумел как-то выбраться из кустов рядом с крыльцом на лужайку перед домом, где упал снова. Линда видела, как Текс ударил его по голове чем-то — возможно, рукоятью револьвера, она не уверена — и затем принялся бить лежащего ножом.

(На предъявленных ей фотоснимках Линда опознала высокого мужчину как Войтека Фрайковски, а темноволосую женщину как Абигайль Фольгер. Сверившись с заключением медэксперта по телу Фрайковски, я обнаружил, что пять из пятидесяти одной ножевой раны пришлись ему в спину.)

Линда повернулась и побежала прочь от дома по подъездной дорожке. Какое-то время, которое она сама определила как минут пять, не более, пряталась в кустах рядом с воротами, затем вновь взобралась на забор и побежала по Сиэло к оставленному внизу “форду”.

“Почему же ты не подбежала к одному из домов, не вызвала полицию?” — спросил я у Линды.

О: “Моей первой мыслью было: “Надо позвать на помощь!” — но затем мне пришло в голову, что моя девочка… она все еще там, [на ранчо] с Чарли. Я понятия не имела, где я и как отсюда выбраться”.

Она села в машину и повернула ключ зажигания, когда “внезапно все они оказались рядом. Залитые кровью. Словно какие-то зомби. Текс заорал, чтобы я выключила двигатель и пересела. У него в глазах было что-то ужасное, такой безумный взгляд…” Линда скользнула на пассажирское сиденье. “Потом он повернулся к Сэди и обругал за потерю ножа”.

Текс положил револьвер на сиденье между ними. Линда заметила сломанную рукоять, и Текс пояснил: та сломалась, когда он ударил “того мужика” по голове. Сэди и Кэти жаловались на головную боль: сражаясь с ними, люди тянули их за волосы. Сэди сказала, что “тот высокий тип” ударил ее по голове и что “девушка” — не ясно, имелась ли в виду Шарон или Абигайль, — плача, звала маму, Кэти также посетовала на боль в руке: оказывается, когда она втыкала нож, то постоянно попадала в кости, и от ножа, не имевшего удобной рукояти, на ладони образовались синяки и кровоподтеки.

В.: “Что же чувствовала ты сама, Линда?”

О.: “Я была в шоке”.

В.: “А как остальные, как они вели себя?”

О.: “Так, словно все это — ерунда, игрушки”.

Текс, Сэди и Кэти переоделись прямо во время езды; Линда придерживала руль для Текса. Сама Линда не стала переодеваться, поскольку на ее одежде вовсе не было крови. Текс сказал, что намерен найти какое-нибудь укромное местечко, чтобы смыть кровь, и свернул с Бенедикт Каньон-роуд на короткую улочку не особенно далеко от усадьбы Тейт.

Рассказ Линды об инциденте у поливального шланга во всем совпадал с версиями Сьюзен Аткинс и Рудольфа Вебера. Дом Вебера располагался в 1,8 милях от дома 10050 по Сиэло-драйв.

Отсюда Текс вновь вырулил на Бенедикт Каньон-роуд и какое-то время вел машину по темной, холмистой местности за городом. У пыльной обочины он остановился, и Текс, Сэди и Кэти вручили Линде окровавленную одежду, которую, подчиняясь инструкциям Текса, она скатала в один сверток и швырнула вниз. Было темно, и Линда не видела, куда именно упала одежда.

Отъехав от этого места, Текс приказал Линде начисто протереть ножи и выбросить их из окна, один за другим. Так она и сделала; первый нож попал в придорожный куст, а второй, выброшенный несколькими секундами позже, ударился о бордюр тротуара и отскочил обратно на дорогу. Оглянувшись, Линда увидела, как он лежит там. Линде казалось, что револьвер она выкинула еще через несколько минут, но уверенности у нее не было; возможно даже, что это сделал Текс.

Проехав еще достаточно долгое время, они остановили машину у заправочной станции — Линда не помнила, на какой улице это было, — где Кэти и Сэди по очереди сходили в уборную, чтобы смыть с себя последние следы крови. Затем отправились на ранчо Спана. У Линды не было часов, но она посчитала, что вернулись они примерно в два часа ночи. Чарльз Мэнсон стоял на тротуаре, на том же самом месте, где они с ним расстались, уезжая.

Сэди сказала, что видела немного крови на автомобиле, и Мэнсон приказал девушкам раздобыть тряпки с губками и вымыть машину внутри и снаружи.

Затем он велел всем идти в дом, где остановилась “Семья”, в их общую спальню. Бренда и Клем уже ждали там. Мэнсон спросил у Текса, как все прошло. Тот отвечал, что было полно паники, очень грязно и что теперь там повсюду валяются тела, короче, все мертвы.

Мэнсон спросил четверку: “Ну как, совесть не мучает?” Все покачали головами и ответили: “Нет”.

Линда все же чувствовала раскаяние, сказала она мне, но не захотела признаться в этом перед Чарли, потому что “я опасалась за собственную жизнь. Я по его глазам видела: он знал, что я чувствую. И это было словно наперекор ему”.

Мэнсон сказал им: “Отправляйтесь спать и ничего не говорите остальным”.

Линда проспала большую часть следующего дня. Солнце уже клонилось к закату, когда Сэди позвала ее в трейлер — начинался телевизионный выпуск новостей. Хоть Линда не помнит, чтобы там присутствовал Текс, в трейлере ей запомнились Сэди, Кэти, Барбара Хойт и Клем.

Убийство на Сиэло-драйв было новостью дня. Линда впервые услышала имена погибших. И узнала также, что одна из них, Шарон Тейт, была беременна. Всего за несколько дней до этого Линда узнала о собственной беременности.

“Пока мы смотрели новости, — рассказывала Линда, — у меня в голове снова и снова прокручивались слова: “Почему они это сделали?”

После того, как мы с Линдой покинули усадьбу Тейт, я попросил ее показать дорогу, выбранную четверкой в ту ночь. Линда сумела найти то место, где они останавливались, чтобы избавиться от одежды, но так и не сумела найти улицу, на которую Текс свернул с Бенедикт Каньон-роуд, — поэтому я попросил помощ. ника шерифа, ведшего машину, ехать прямо на Портола. Едва оказавшись на этой улице, Линда немедленно указала на дом 9870 со шлангом перед ним. Номер 9870 был домом Рудольфа Вебера. Она показала также и место, где они парковались, — то же, на которое указывал и сам Вебер. А ведь ни адрес этого человека, ни сам факт, что мы нашли его, не появлялись в прессе.

Мы вновь выехали на шоссе, надеясь найти участок, где Линда выбросила ножи, когда один из помощников заметил: “За нами хвост”.

Выглянув из окна, мы убедились, что он прав: за нами неотрывно следовала машина съемочной группы телестудии "2-й канал". Присутствие ее именно в это время и именно в этом месте могло, конечно, оказаться простым совпадением, но я в этом сильно сомневался. Скорее всего, кто-то из работников тюрьмы или суда дал журналистам знать, что мы вывезли Линду “на натуру”. Все это время лишь считанные единицы знали, что именно Линда Касабьян станет свидетелем обвинения, и я надеялся сохранять это в секрете по возможности дольше. Я надеялся также отвезти Линду к дому Лабианка и в несколько других мест, но в такой ситуации оставалось ждать лучшего случая. Попросив Линду отвернуть лицо от окна, чтобы ее нельзя было узнать, я распорядился спешить обратно в “Сибил Бранд”.

Оказавшись на шоссе, мы попытались оторваться от телевизионщиков, но безуспешно. Они снимали нас всю дорогу до тюрьмы. Словно в комедии Мэка Сеннетта[149] — только на сей раз это пресса гналась за сенсацией.

Вернув Линду в тюрьму, я попросил сержанта Макганна прихватить нескольких слушателей Полицейской академии или отряд бойскаутов и устроить тщательные поиски ножей. Из показаний Линды мы знали, что они, вероятно, выброшены из машины где-то между тем местом, где убийцы избавились от свертка с одеждой, и холмом, на склоне которого юный Стивен Вейс нашел револьвер, — кусок шоссе протяженностью менее двух миль. Мы знали также, что, поскольку Линда оглянулась и увидела один из ножей на дорожном полотне, где-то неподалеку должен находиться источник света: еще одна зацепка.

На следующий день, 4 марта, Цыганка нанесла новый визит в офис Флейшмана. Она сказала ему, ничуть не смутившись присутствием партнера Гари, Рональда Голдмана, буквально следующее: “Если Линда захочет дать показания, тридцать человек захотят помешать ей”.

Я уже проверял безопасность Линды в “Сибил Бранд”. Вплоть до рождения ребенка Линду содержали в изолированной камере за пределами лазарета. Она не контактировала с другими заключенными; даже пищу ей приносили помощники шерифа. После родов, однако, ее собирались прикрепить к одной из общих спален, где ей вполне могли угрожать (и даже убить ее) Сэди, Кэти и Лесли. Я сделал себе пометку поговорить с капитаном Карпентером и убедить его устроить это как-то иначе.

Адвокат Ричард Кабаллеро мог лишь отдалить неизбежное, но был бессилен помешать этому произойти. 5 марта в окружной тюрьме Лос-Анджелеса состоялась встреча Сьюзен Аткинс и Чарльза Мэнсона. Присутствовавший на ней Кабаллеро позднее скажет: “Одним из первых вопросов, который они задали Друг другу, было: “Ты уже виделся с Линдой Касабьян?” Поскольку обоим это пока не удалось, было решено не прекращать попыток.

Мэнсон спросил у Сьюзен: “Ты боишься газовой камеры?”

Сьюзен, расплывшись в улыбке, ответила, что не боится.

Должно быть, именно в этот момент Кабаллеро сообразил, что потерял ее.

Сьюзен говорила с Чарли около часу или того поболее, но Кабаллеро не имел ни малейшего представления о содержании их беседы: “В какой-то момент они оба перешли на какую-то разновидность шифрованного языка, что-то вроде “поросячьей латыни", и я совсем перестал понимать их".

Впрочем, взгляды, которыми обменивались оба, были достаточно красноречивы. Это было словно “радостное возвращение в отчий дом”. Сэди Мэй Глютц наконец-то вернулась в объятия неотразимого Чарльза Мэнсона.

И отказалась от услуг Кабаллеро на следующий же день.

6 марта Мэнсон появился в суде и представил некоторое количество неслыханных доселе ходатайств. Одно из них требовало, чтобы “занимающиеся этим делом заместители окружного прокурора были на какое-то время помещены в тюрьму и содержались бы там в тех же условиях, какие приходится терпеть мне… ” Другое заявляло о необходимости предоставления Чарли “определенной свободы, чтобы я мог посетить любое место, которое покажется мне необходимым для должной подготовки к защите…”

И это лишь цветочки, так что в итоге судья Кини признал, что “поражен нелепыми требованиями” Мэнсона. Кини заявил затем, что пересмотрел все бумаги по делу, от “бессмысленных” ходатайств самого Мэнсона до допущенных им же многочисленных нарушений приказа об ограничении гласности. Он обсудил также образ поведения Мэнсона с судьями Лукасом и Деллом, перед которыми Мэнсон представал в прошлом, после чего сделал следующий вывод: “Мне стало абсолютно ясно, что вы не способны действовать в качестве собственного защитника”.

В ярости Мэнсон возопил: “Это не меня тут судят, здесь идет процесс над всем этим вашим судилищем!” После чего посоветовал судье: “Идите и вымойте руки. Они грязные”.

Судья: “Мистер Мэнсон, вы лишаетесь имевшегося у вас статуса собственного адвоката”.

Вопреки бурным протестам Мэнсона, Кини назначил Чарльза Холлопитера, бывшего президента Ассоциации адвокатов по уголовным делам Лос-Анджелеса, адвокатом подсудимого Мэнсона, с занесением этого решения в судебные протоколы.

“Вы можете убить меня, — сказал Мэнсон, — но вы не можете дать мне адвоката. Я не возьму его”.

Кини довел до сведения Чарли, что, если тот выберет себе адвоката, суд рассмотрит ходатайство о замене Холлопитера на любого другого юриста. Холлопитера я знал по его репутации. Поскольку тот в жизни не стал бы лизать Чарли ботинки, я решил, что он продержится не более месяца; надо сказать, я был слишком великодушен в этой своей оценке.

Ближе к концу заседания Мэнсон крикнул: "В этом зале нет Бога!" Словно по команде, некоторые из членов “Семьи” вскочили со своих мест и принялись орать на Кини: “Ты издеваешься над правосудием! Ты просто смешон!” Судья счел трех из них — Цыганку, Сэнди и Марка Росса — виновными в неуважении к суду и приговорил каждого к пяти суткам заключения в окружной тюрьме.

Когда Сэнди обыскали перед тем, как поместить в камеру, среди других предметов в ее сумочке был обнаружен складной нож.

После этого заместители шерифа, в обязанности которых входит поддержание порядка и безопасности в уголовных судах Лос-Анджелеса, начали обыскивать всех зрителей прежде, чем те могли войти в зал суда.

7 марта Линду Касабьян препроводили в больницу. Два дня спустя она родила мальчика, которого назвала Энджелом. Тринадцатого она вернулась в тюрьму уже без ребенка: мать Линды забрала его к себе, в Нью-Хемпшир.

Тем временем я поговорил с капитаном Карпентером, и тот согласился, чтобы Линда оставалась в своей прежней камере, отдельно от других заключенных. Я сам осмотрел эту комнату. Она была невелика, и вся обстановка состояла лишь из кровати, унитаза, рукомойника и маленького стола со стулом. Там было чисто, но уныло. И, что гораздо важнее, безопасно.

Я звонил Макганну каждые несколько дней. Нет, до поиска ножей у него еще не дошли руки.

11 марта Сьюзен Аткинс, официально обратившаяся к суду с просьбой отстранить от ведения ее дела Ричарда Кабаллеро, попросила заменить его Дэйи Шинем.

Ввиду того, что Шинь, одним из первых адвокатов посетивший Мэнсона после его прибытия из Индепенденса, уже представлял интересы Мэнсона в нескольких эпизодах и виделся с ним более сорока раз, судья Кини счел вероятным присутствие в данном вслучае определенного конфликта интересов.

Шинь отрицал это. Тогда Кини предупредил Сьюзен о возможных опасностях защиты ее интересов адвокатом, столь близко общавшимся с одним из других подсудимых по этому же делу. Сьюзен сказала, что ей на это начхать; она хочет Шиня, и все тут. Кини удовлетворил ее ходатайство о замене защитника.

Прежде мне ни разу не доводилось выступать против Шиня. Кореец по рождению, он отнюдь не был еще стар, лет примерно сорока; если верить газетчикам, основу его практики прежде, до знакомства с Мэнсоном, составляли дела по легализации пребывания в стране слуг-мексиканцев, работавших в богатых семьях Южной Калифорнии.

За дверьми зала суда Шинь объявил ожидавшим его репортерам, что Сьюзен Аткинс “непременно откажется от всего, сказанного перед большим жюри”.

15 марта мы вновь вывели Линду Касабьян из ее камеры. Только на сей раз воспользовались не подозрительным фургоном шерифа, а полицейской машиной без какой бы то ни было маркировки.

Мне хотелось, чтобы Линда постаралась восстановить маршрут передвижений убийц в ночь смерти четы Лабианка.

После обеда тем вечером — в субботу, 9 августа 1969 года — Линда и еще несколько участников “Семьи” стояли возле кухни на ранчо Спана. Мэнсон отозвал Линду, Кэти и Лесли в сторонку и приказал каждой раздобыть смену одежды и встретиться с ним у общей спальни.

На сей раз он ничего не сказал Линде о ножах, но вновь попросил захватить водительскую лицензию.

“Я только посмотрела ему в глаза и, знаете, вроде как попросила взглядом: не заставляй меня делать это снова, потому что, — рассказывала Линда, — я сразу поняла, что мы снова поедем куда-то и будет то же самое, что и вчера, но я боялась сказать ему хоть слово".

“В прошлый раз было слишком много суеты, — объявил Мэнсон группе, когда те собрались в спальне. — Теперь я сам покажу, как это делается”.

Текс пожаловался: использованное ими оружие не было достаточно эффективным!

Линда видела в комнате два меча, один из которых прежде принадлежал “Правоверным сатанистам”. Она не заметила, чтобы кто-то брал их в руки, но позднее обнаружила “сатанинскую” саблю и два ножа поменьше под передним сиденьем машины. Расспрашивая ДеКарло, я узнал: примерно в те же дни он заметил, что саблю забирали из оружейной на всю ночь.

И вновь все вместе набились в старый “форд” Шварца. На этот раз на водительское место уселся сам Мэнсон, Линда — рядом с ним, Клем — у пассажирской дверцы, а Текс, Сэди, Кэти и Лесли примостились сзади. На каждом была темная одежда, сказала Линда, на всех, кроме Клема, который был одет в грязнооливковую рабочую куртку. В тот раз, как это нередко случалось, вокруг шеи Мэнсона был повязан кожаный ремешок, два конца которого, скрученные вместе, болтались на груди. Я спросил у Линды, был ли на ком-то еще такой ремешок? Она ответила: “Нет”.

Перед тем, как покинуть ранчо, Мэнсон взял у Брюса Дэвиса немного денег. Так же как ДеКарло следил за принадлежащим Семье” оружием, Дэвис исполнял обязанности казначея группы, заботясь об украденных кредитных карточках, фальшивых Удостоверениях личности и т. д.

Едва успев отъехать от ранчо, Мэнсон объявил спутникам, что сегодня им предстоит разделиться на две самостоятельные группы: каждой предстоит “взять” отдельный дом. Он сказал, что высадит одну группу по дороге, а вторую возьмет с собой.

Когда они остановились заправить автомобиль (используя наличные, а не кредитку), Мэнсон приказал Линде пересесть за руль. Расспрашивая Линду, я выяснил, что Мэнсон — и только он! — давал инструкции относительно того, куда ехать и что делать. Она сказала, что Текс Уотсон ни разу не приказывал кому-либо сделать то-то и то-то. За главного был Чарли.

Следуя указаниям Мэнсона, Линда выехала на шоссе, ведущее в Пасадену. Когда они съехали с шоссе, Чарли столько раз просил свернуть, что в итоге она уже не понимала, где они оказались. В конце концов Чарли приказал остановить машину перед домом, который Линда описала как современный, одноэтажный; того типа, в которых живут люди, относящиеся к среднему классу. В этом месте, как выходило и по рассказу Сьюзен Аткинс, Мэнсон вышел из машины, приказал Линде заехать за угол, а затем вернулся и сел на прежнее место, пояснив, что, заглянув в окно и увидев детские фотографии, решил “не брать” именно этот дом, хотя, добавил он, в будущем, возможно, окажется необходимым убивать и детей. В этом эпизоде рассказ Линды точно совпадал с воспоминаниями Сьюзен.

Покружив какое-то время по Пасадене, Мэнсон вновь сел за руль. Линда: “Помню, мы стали подниматься на холм со множеством домов, красивых, дорогих домов и деревьев. Оказавшись на вершине холма, мы развернулись и встали рядом с каким-то конкретным домом”. Линда не помнила, сколько этажей в нем было; лишь то, что дом был большой. Мэнсон, однако, сказал, что здесь дома стоят слишком близко друг к другу, и они поехали дальше.

Вскоре после этого Мэнсон заметил церковь, стоящую поодаль. Вырулив на парковочную площадку рядом с церковью, он снова покинул машину. Линде показалось, но она не вполне уверена, что Чарли заявил им, будто собирается “сделать” священника или епископа.

Впрочем, уже через пару минут он вернулся: двери церкви оказались заперты.

Описывая события той ночи, Сьюзен Аткинс не упомянула о церкви. Я впервые услышал об этом эпизоде от Линды Касабьян.

Мэнсон вновь попросил Линду вести, но указываемый им маршрут был настолько запутан, что уже скоро она вновь потерялась. Позднее, при подъеме по бульвару Сансет со стороны океана, произошел еще один инцидент, не упомянутый в рассказе Сьюзен Аткинс.

Заметив впереди белую спортивную машину, Мэнсон приказал Линде: “На следующем светофоре остановись рядом с ней. Я хочу убить водителя”.

Линда послушно притормозила, но, как раз когда Мэнсон выскочил на дорогу, свет сменился на зеленый и спортивная машина умчалась прочь.

Еще одна потенциальная жертва; еще один человек, до сей поры не подозревающий, насколько близок к собственной смерти оказался в ту ночь.

До сих пор поездка, казалось, не имела конкретной цели — Мэнсон ехал наугад, не имея на примете никого, кого ему хотелось бы убить. Как я позднее скажу присяжным, до этого момента никто в огромном, тянущемся в стороны мегаполисе с семью миллионами человек населения, находись он дома, в церкви или даже в автомобиле, не был в безопасности от охватившей Мэнсона неутолимой жажды — стремления к смерти, крови и убийству.

Но после инцидента со спортивной машиной указания Мэнсона обрели уверенность. Он приказал Линде направить автомобиль в определенный район Лос-Анджелеса — Лос-Фелиц, неподалеку от парка Гриффита — и остановиться напротив одного из домов жилой застройки.

Линда узнала место. В июне 1968 года они с мужем направлялись из Сиэтла в Таос, когда решили задержаться в Лос-Анджелесе. Приятель отвел их в этот дом (3267 по Вейверли-драйв) на вечеринку с приемом пейота. Одного из тех, кто жил в доме, вспомнила она, звали Гарольдом. Снова невероятное совпадение, с которыми мы то и дело сталкивались, расследуя это дело: Линда тоже бывала в гостях у Гарольда Тру, хотя никого из “Семьи” в тот раз там не было.

Линда спросила: “Чарли, ты же не собираешься заняться этим домом, правда?”

Мэнсон отвечал: “Нет, меня интересует вон тот, рядом”.

Приказав остальным оставаться в машине, Мэнсон вышел. Линда заметила, что он засунул что-то за пояс, но не видела, что именно. Она наблюдала, как Чарли удалялся по подъездной дорожке, пока он не скрылся из виду за поворотом.

Я предполагаю, хоть и не могу быть в этом уверен, что у Мэнсона имелся при себе пистолет.

Так для Розмари и Лено Лабианка начался кошмар, который завершится их смертью.

По подсчетам Линды выходит, что было уже два часа ночи. Примерно десять минут спустя Мэнсон вернулся к машине.

Я спросил у Линды, был ли вокруг его шеи по-прежнему повязан кожаный ремешок. В тот момент она этого не заметила, хотя в ту ночь больше не видела тесемки. Когда я показал ей ремешок, стягивавший запястья Лено Лабианка, Линда подтвердила: он относится к “такому же типу”, что и шнурок на шее Мэнсона.

Мэнсон распорядился, чтобы Текс, Кэти и Лесли вышли из машины, захватив свертки с одеждой. Очевидно, эти трое должны были стать первой командой. Линда слышала обрывки разговора. Мэнсон объявил троице, что в доме находятся два человека, что он уже связал их, сказав, что все скоро кончится, все будет в порядке и им не стоит бояться. Он также дал Тексу, Кэти и Лесли простые инструкции — не сеять страх и панику в людях, как это произошло вчера.

Чета Лабианка подверглась вторжению “тайком-ползком”, затем Мэнсон успокоил их елейными уверениями и подготовил обоих к роли жертвенных животных.

Остаток разговора Линды слышала лишь обрывками. Она не слыхала, чтобы Мэнсон прямо приказывал трем подручным пойти и убить этих двоих в доме. Как не видела и оружия в руках кого-либо из них. Одну фразу Мэнсона она, однако, запомнила: “Не давайте им сообразить, что вы намерены убить их”. И совершенно точно слышала, как Мэнсон инструктировал убийц: когда закончите, вернетесь на ранчо на попутках.

Когда трое направились к дому, Мэнсон сел в машину и передал Линде дамский кошелек с приказом стереть опечатки пальцев и выгрести мелочь. Открыв кошелек, Линда увидела водительскую лицензию с фотографией темноволосой женщины. Она помнит имя женщины — “Розмари”, а фамилия — “то ли мексиканская, то ли итальянская”. Она также помнит, что нашла в кошельке какое-то количество кредитных карточек и часики.

Когда я спросил у Линды, какого цвета был кошелек, она ответила: “Красный”. На самом же деле он был коричневым. Линда также была уверена, что достала из него все монеты, но в найденном кошельке оставалось немного мелочи в одном из внутренних отделений. Как мне кажется, обе эти ошибки можно понять, — особенно не слишком тщательный осмотр содержимого.

Мэнсон вновь сел за руль. Линда теперь сидела на пассажирском месте, Сьюзен и Клем — сзади. Мэнсон сказал Линде, что, когда они въедут в район проживания цветных, ей придется бросить кошелек на тротуар, чтобы какой-нибудь черномазый нашел его, воспользовался кредитными карточками и был арестован. Это заставит людей решить, что убийства совершены “Пантерами”, пояснил он.

Мэнсон вырулил на шоссе неподалеку от того места, где они высадили Текса, Кэти и Лесли. Ехали довольно долго, и тогда Чарли свернул с шоссе к станции техобслуживания. Вероятно, планы изменились: теперь Мэнсон приказал Линде отнести кошелек в женскую уборную. Линда так и сделала, вот только спрятала его слишком хорошо, приподняв крышку сливного бачка и положив кошелек на поплавок, где тот и пролежал, никем не найденный, еще целых четыре месяца.

Я спросил у Линды, не помнит ли она что-нибудь характерное о той станции техобслуживания. Она отвечала, что по соседству располагался ресторанчик, распространявший “вокруг себя яркий оранжевый свет”.

Рядом со станцией “Стандард” в Сильмаре находится закусочная “У Дэнни” с большой оранжевой вывеской над входом.

Пока Линда была в уборной, Мэнсон сходил в закусочную и вернулся с четыремя молочными коктейлями.

Возможно, в то самое время, когда трое его подручных убивали чету Лабианка, человек, приговоривший этих людей к смерти, безмятежно потягивал молочный коктейль.

И вновь за рулем оказалась Линда. Через приличный промежуток времени, возможно около часа спустя, они подъехали к пляжу где-то к югу от Вениса. Линда помнит, что видела рядом цистерны какого-то нефтехранилища. Все четверо вышли из машины; Сэди и Клем, подчиняясь Мэнсону, держались позади, тогда как Чарли с Линдой прошли по песку далеко вперед.

Внезапно Мэнсон вновь превратился в саму любовь — так, словно кровавые события последних двадцати четырех часов были каким-то сном, наваждением. Линда призналась Чарли, что беременна. Мэнсон взял Линду за руку и, как она сама это описывает, “все снова сделалось хорошо, мы просто разговаривали, я угостила его арахисом, а он вроде как заставил меня забыть обо всем, что было, вернул мне хорошее настроение”.

Смогут ли присяжные понять это? Я думал, что смогут, поскольку харизматичная натура Мэнсона и любовь к нему Линды уже станут для них очевидны.

Едва они успели свернуть на боковую улочку, подъехал полицейский автомобиль и из него вышли два офицера. Они спросили у парочки, чем те занимаются.

“Мы просто вышли прогуляться”, — отвечал Чарли. Затем, словно полицейские должны были узнать его, спросил: “Разве вы не знаете, кто я?” или “Неужели вы не помните, как меня зовут?” Те отвечали: “Нет”, но вернулись к патрульной машине и уехали, так и не попросив показать документы. Это, по выражению Линды, был “дружеский диалог”, продолжавшийся не более минуты.

Найти двух офицеров, патрулировавших пляж той ночью, будет совсем несложно, решил я, не подозревая, до какой степени ошибаюсь.

Когда они вернулись к машине, Клем и Сэди уже сидели внутри. Мэнсон приказал Линде ехать в Венис. По дороге он спросил у троицы, нет ли у них знакомых в этом городе. Таких знакомств ни у кого не оказалось. Тогда Мэнсон спросил Линду: “Как насчет того парня, с которым ты и Сэнди познакомились в Венисе? Разве он не был свиньей?” Линда ответила: “Да, он актер”. Мэнсон распорядился ехать прямо к его квартире.

Я попросил Линду рассказать об актере.

Как-то вечером в начале августа, сказала Линда, они с Сэнди “голосовали” на дороге у дамбы, когда их подобрал этот мужчина. Сказал, что по национальности он араб или израильтянин (Линда не помнила точно) и что снимался в фильме о Калиле Гибране[150]. Девушки были голодны, поэтому он привел их в свою квартиру и приготовил им ленч. После чего Сэнди прилегла вздремнуть, а Линда с мужчиной занялись любовью. Прежде чем девушки ушли, он дал им немного еды и одежду. Линда не помнила, как зовут мужчину, — только то, что его имя показалось ей иностранным. Впрочем, она была уверена, что сумеет найти многоквартирный дом, поскольку легко нашла его, когда Мэнсон приказал отвезти его туда той ночью.

Когда они остановились у нужного подъезда, Мэнсон спросил Линду, впустит ли ее мужчина в квартиру. “Думаю, впустит”, — отвечала она. А как насчет Сэди и Клема? Линда пожала плечами: наверное, да. Тогда Мэнсон отдал ей карманный нож и показал, как ей следует перерезать горло актеру.

Линда возразила, что не сможет этого сделать: “Я же не ты, Чарли. Я никого не могу убить".

Мэнсон попросил Линду отвести его к двери квартиры актера. Линда поднялась с Чарли по лестнице, но указала на совершенно другую дверь.

Вернувшись к машине, Мэнсон дал троим четкие инструкции. Они должны подойти к квартире актера. Линда постучит. Когда мужчина впустит ее внутрь, Сэди и Клем тоже должны зайти. Едва оказавшись в квартире, Линда должна перерезать мужчине горло, а Клем — выстрелить в него. После того как закончат, домой на ранчо доберутся автостопом.

Линда видела, как Мэнсон передал Клему пистолет, но не смогла описать оружие. Как не смогла сказать, имелся ли нож также и у Сэди.

“Если что-то выйдет не так, — сказал Мэнсон, — просто бросьте это дело, ничего не предпринимайте”. Затем он уселся на водительское место, и машина отъехала.

Как и в случаях с церковью и спортивной машиной, Сьюзен Аткинс не рассказала мне историю с актером из Вениса — как умолчала обо всем этом и перед большим жюри. Мне казалось, Сьюзен могла проспать или просто забыть о двух первых инцидентах, но этот третии она явно намеренно "выбросила" из своих показаний: он выставил бы ее соучастницей в попытке еще одного убийства. Возможно, однако, что эта история всплыла бы, если б у меня было больше времени на беседу со Сьюзен.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.