Глава 19 Садовник Фрэнк и его цветы

Глава 19

Садовник Фрэнк и его цветы

Как оказалось, создание «Морального фундамента индивидуализма» было намного более сложным делом, нежели предполагала Рэнд. Во-первых, «Источник» и так прекрасно продавался, не нуждаясь в какой-то особенной помощи. Во время войны Bobbs-Merrill, как и большинство американских издателей, были ограничены квотой на бумагу и не могли удовлетворить спрос на огромный роман Рэнд до тех пор, покуда не заключили договор субаренды с компанией Blakiston – маленьким издательством с большой квотой на бумагу. Blakiston выпустили свою собственную серию рекламных проспектов, подчеркивавших основные моменты книги, и это наконец удовлетворило Рэнд. В течение 1945 года «Источник» продался стотысячным тиражом и наконец-то прорвался в топ бестселлеров Нью-Йорка, что стало важной вехой, о которой Рэнд давно мечтала. И то и другое было заметным достижением для книги, впервые изданной всего два года назад. Год увенчался выпуском комикс-версии романа «Источник», которая была напечатана в газетах по всей стране. С каждой порцией хороших новостей желание Рэнд написать еще одну книгу с целью повышения популярности шло на убыль.

Кроме того, ее уже увлекла идея нового романа. Как и в случае с «Источником», вдохновение пришло мгновенно. В Нью-Йорке Рэнд и Изабель Патерсон беседовали о текущих событиях и о том, что Рэнд должна непременно распространить свои идеи как можно шире. Но Рэнд была возмущена предположением, что она обязана писать для всех и каждого. Возможно, думая в этот момент о шагавшем по стране воинственном трудовом движении, она спросила Патерсон: «Что, если я устрою забастовку?». И с этого момента в ее сознании незамедлительно начала раскручиваться новая история. Что, если творцы всего мира объявят забастовку – как сделал это ее отец в России? Что случится после этого? Это было развитие того конфликта, который Рэнд прописала в образе Доминик. Она принялась лелеять эту новую идею, разрабатывая теорию «всеобщей забастовки».

Ее работа сценариста, однако, оставляла Айн очень мало времени для развития каких-либо иных проектов. Она была первым автором, которого нанял продюсер Warner Brothers Хэл Уоллис – и он стремился как можно скорее задействовать ее талант и получить отдачу. Поскольку Рэнд жила довольно далеко от Голливуда, а расходы на транспорт все еще имели для нее значение, Уоллис позволил ей работать дома, приезжая только когда было необходимо совместное обсуждение сценариев. Как некогда Сесил Б. ДеМилль, он привлек ее к переработке историй, правами на которые владел. Ее первые задания – «Любовные письма» (Love Letters) и «Ты пришел» (You Came Along) – дошли до экрана и стали успешными фильмами в 1945. Потом Уоллис попросил ее придумать какие-нибудь идеи для фильма об атомной бомбе. Рэнд начала тщательное изучение проекта «Лос Аламос», и даже получила продолжительную аудиенцию у руководителя проекта «Манхэттен», ученого-атомщика Джулиуса Роберта Оппенгеймера. Фильм так и не был снят – но встреча с Оппенгеймером помогла Рэнд в создании одного из персонажей ее развивающегося романа, ученого Роберта Стэдлера.

Покуда Рэнд занималась работой и налаживанием связей, Фрэнк расцветал на калифорнийском солнышке. Покупка поместья в Четсуорте была его решением, поскольку для Айн не имело особенного значения, где жить. Как только снизились цены на бензин, Фрэнк, тщательно изучив местный рынок понял, что в послевоенные годы стоимость недвижимости на окраинах Лос-Анджелеса будет только расти. В свете этого открытия отдаленное ранчо было весьма выгодным приобретением – правильно рассчитал он. Дом, ранее принадлежавший режиссеру Джозефу фон Штернбергу и актрисе Марлен Дитрих, был экстраординарным по любым меркам. Кабинет Рэнд располагался на первом этаже, и в нем были стеклянные двери, ведшие в уединенный внутренний дворик. Главная спальня располагалась на верхнем этаже. Рядом находились отделанная зеркалами ванная комната и бассейн, который Фрэнк наполнил экзотическими рыбами. Выкрашенная в синий цвет открытая двухэтажная гостиная пленяла глаз своим мягким уютом. В ней стоял большой филодендрон, листья которого Фрэнк тщательно полировал. По дому свободно летали птицы, а снаружи располагался просторный двор, вмещавший до двухсот человек. Дом был окружен рвом, в котором плавали серебряные караси, и кольцом японских гиацинтов. «Простой по форме, динамичный в цвете… спроектированный для солнца, стали и неба», – так писало издание House and Garden в четырехстраничном материале, посвященном дому, который купили Айн и Фрэнк.

Этот дом значил для Фрэнка больше, чем вложенные в него деньги. Обнаружив в себе задатки почтенного фермера, он разбил на своей земле пышные сады и вырастил стаю павлинов. В истинно индивидуалистской манере эти птицы не были помещены в клетки, а свободно разгуливали по всему поместью. Увлечение Фрэнка сельским хозяйством вскоре выявило в нем настоящий талант к садоводству. Поля наполнились бамбуком, каштанами, гранатовыми деревьями и кустами ежевики. В теплице он выращивал дельфиниумы и гладиолусы – и за несколько лет создал два новых гибрида, один из которых получил название «Губная помада», а второй был назван «Хэллоуином». Фрэнк нанял небольшой штат японских садовников и в разгар сезона открывал придорожный киоск для продажи излишков. После того, как один из работников научил его искусству флористики, Фрэнк начал продавать гладиолусы лос-анджелесским гостиницам. Он больше не находился в тени Рэнд, и его таланты вызывали восхищение у соседей и покупателей.

Вдали от посторонних глаз, однако, он продолжал почтительно повиноваться Айн. Глубоко погруженная в работу, она часто пугалась, обнаружив, что он тихо проскользнул в дом, чтобы полить цветы или принести свежий урожай. По ее просьбе он согласился повесить на свою обувь маленькие колокольчики – чтобы она слышала, как он приходит и уходит. Она работала у себя в кабинете, при плотно закрытой двери, наказав, чтобы ее не беспокоили. Несколько раз в неделю к ней являлась за инструкциями секретарша. Дом был достаточно просторным, чтобы вместить постоянно проживавших в нем слуг – обычно это была семейная пара, поделившая между собой обязанности по уходу за домом и двором.

Несмотря на свою вновь обретенную независимость, Фрэнк оставался для Рэнд внимательным супругом и незаменимым помощником. Она не умела водить машину – поэтому, когда того требовали дела, он возил ее в Голливуд. Еще более важной была его роль в качестве миротворца и посредника между ней и обществом. О’Конноры часто приглашали друзей к себе домой, и когда разговоры затягивались на всю ночь, Фрэнк улучал момент, чтобы тихонько улизнуть – а когда Рэнд принимала голливудских консерваторов, он оставался в ее тени, играя роль приветливого, но молчаливого хозяина. Однако в моменты, когда обстановка становилась чересчур напряженной, Фрэнк выходил из тени, чтобы взять ситуацию в свои руки. Однажды вечером в гости к ним приехали крестная дочь О’Коннора, Розали Уилсон, и ее мать Милли. В детстве Розали некоторое время жила у О’Конноров в Голливуде, пока ее родители разводились. Во время энергичной политической дискуссии Милли шокировала присутствующих следующей фразой: «Я не сильно интересуюсь Гитлером, но я согласна с ним в том, что он должен был сжечь всех этих евреев». Позднее Розали вспоминала воцарившуюся в комнате тишину, казавшуюся ей бесконечной. Потом Рэнд сказала – с весьма характерной интонацией: «Что ж, Милли, полагаю, вы не знали этого, но я – еврейка». Тишина продолжалась и покуда Фрэнк провожал Уилсонов к их машине. Со слезами на глазах склонившись над окном автомобиля, он в последний раз сжал плечо Розали.

Иногда Фрэнку, все же, удавалось спасти отношения, оказавшиеся на грани катастрофы. Новая знакомая О’Конноров, Рут Биб Хилл, однажды вызвала гнев Рэнд, упомянув о том, что она заучивала наизусть «Государство» Платона как часть сценической постановки. Хилл не знала, что Рэнд считала Платона крестным отцом коммунизма (это мнение разделяла также Изабель Патерсон). Однако она могла понять, что сказала что-то не так, поскольку сразу «воцарилась холодная тишина, как если бы комнату заморозили». Фрэнк быстро пришел на помощь Хилл. Он подхватил ее с пола, где она сидела, усадил в кресло и укрыл одеялом. «Рут сейчас вспомнила о своих днях в колледже, когда ей, вероятно, приходилось заучивать множество разных вещей, – сказал он Айн. – Как насчет кофе?». Для Хилл этот инцидент стал предупреждением о капризном характере Рэнд – а также дал ей важную информацию об особенностях семейной жизни О’Конноров. Несмотря на то, что он казался пассивным придатком к своей более яркой жене, Хилл увидела в Фрэнке своеобразный «якорь», сдерживавший яростные порывы Рэнд. Его сдержанность была жизненно важным противовесом для переменчивого настроения и огненного темперамента Рэнд.

Некоторым, впрочем, казалось, что Рэнд тяготится узами брака. Ассистент Хэла Уоллиса, Джек Банги, видел в ней едва сдерживаемую чувственность. «Ее лицо было очень сексуальным, – вспоминал он. – Прекрасные глаза, черные волосы и очень красивые губы, очень видные губы». Хоть ей никогда и не нравилось, как она выглядит, Рэнд, все же, знала, как представить себя в выгодном свете. Бензедрин помог ей избавиться от лишнего веса, и она начала носить каблуки на платформе, чтобы увеличить свой рост. В свет Айн выходила в подчеркивающих достоинства ее фигуры платьях от Адриана, голливудского модельера, который был в почете среди кинозвезд. Рэнд поддерживала близкие, кокетливые отношения со своим боссом Уоллисом, веселясь и поддразнивая его, когда они вдвоем обсуждали ее сценарии. Банги, который в течение нескольких месяцев делил кров с О’Коннорами, когда у него возникли проблемы с жилплощадью, отмечал ее расположение по отношению к целому ряду молодых мужчин, которые обращались к ней за советом. Наиболее видным среди них был начинающий сценарист Альберт Маннхаймер, которого Банги считал любовником Рэнд.

Беспокойный и напряженный, Маннхаймер был частым гостем в доме О’Конноров. Он никак не мог оправиться после самоубийства бывшей девушки, которая покончила с собой в его квартире после жаркой ссоры. Снедаемый чувством вины из-за ее смерти, Альберт заметно оживился, когда Рэнд стала настаивать, что он ни в чем не виноват. Они заметно сблизились. Она прозвала его «Пушистиком», а он приносил ей экстравагантные подарки – в том числе огромную бутыль парфюма от Chanel. Временами чувства Маннхаймера к ней становились сильнее. «Я люблю тебя, Айн, так как никого никогда не любил прежде и никогда не полюблю снова», – сообщил он ей в на ходу сочиненном письме после одного из своих визитов. Пытаясь подобрать образы для описания своих отношений с ней, он сравнивал эти чувства с теми, которые испытывают ученый, сумевший открыть что-то новое, или писатель, только что создавший прекрасную фразу и наслаждающийся этим. Было невозможно оставаться подавленным, находясь рядом с ней, писал он, называя ее «самым совершенным человеческим существом» из всех, кого он знал. Хоть Рэнд и не препятствовала таким признаниям, ее ответные письма к Маннхаймеру были полны, скорее, советов, нежели затаенной страсти. В начале пятидесятых их дороги и вовсе разошлись.

В ту пору вокруг Рэнд вращались и другие молодые мужчины, в том числе – в том числе исключенный из Гарварда Таддеус Эшби, позднее ставший редактором либертарианского магазина Faith and Freedom. Как и Маннхаймер, Эшби пользовался расположением Рэнд в течение нескольких месяцев. Она давала ему советы насчет его писательской карьеры, вела с ним продолжительные философские разговоры и несколько раз предлагала ему поселиться на ранчо. В конце концов О’Конноры узнали, что Эшби сфальсифицировал некоторые подробности своего прошлого, и порвали с ним. Несмотря на то, что дружба Рэнд и Эшби носила платонический характер, мужчина, все же, ощущал, что под поверхностью их отношений бежит явный ток сексуальности. О чем-то подобном сообщал и еще один молодой человек – Эван Райт, занимавшийся для Рэнд редакторской работой.

Фрэнк был незаменим для счастья Рэнд – но, вместе с тем, он не мог полностью удовлетворить ее. Их отношения были возможны, благодаря его нежеланию участвовать с ней в интеллектуальных баталиях, поскольку она никогда не потерпела бы от своего мужа какого-либо несогласия. Однако, поскольку к спорам и диспутам тяготела она сама, нелюбовь Фрэнка к этим занятиям ей приходилось компенсировать, общаясь с другими людьми. Позднее она признавалась друзьям, что в течение их лет в Калифорнии подумывала о разводе. Фрэнк, со своей стороны, находил для себя в их различиях удобное укрытие. Когда Рэнд сказала друзьям, что Фрэнк – «серый кардинал», скрывающийся за троном, он пошутил в ответ: «Порой мне кажется, что я – сам трон, таким уж местом на мне сидят». Фрэнк хорошо понимал суть компромиссов, на которые ему пришлось пойти. Доходы Рэнд позволяли ему спокойно работать на земле, почти не беспокоясь о финансах. В ответ он делал все, что было необходимо, дабы она продолжала чувствовать себя счастливой. При взгляде со стороны могло показаться, что он полностью зависит от нее. Но, как поняла Рут Хилл, Айн также нуждалась в нем.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.