Юлиу Эдлис – Василию Аксенову

Юлиу Эдлис – Василию Аксенову

2 марта 1982 г.

Привет, Вася!

По-видимому, надо свыкнуться с мыслью, что мои письма к тебе и твои ко мне не доходят, где-то пропадают, и надо пользоваться, хотя бы изредка, оказиями. Я отстукиваю тебе это письмо на машинке, потому что почерк у меня стал совершенно нечленораздельный и тебе пришлось бы долго его расшифровывать.

Самое смешное – а может быть, трогательное – заключается в том, что я пишу это письмо на твоей даче в Переделкино, которую снял на зиму у Киры, а на стене напротив – твоя роскошная фотография и от этого такое чувство, что ничего не изменилось, все как раньше. Очень может быть, что так оно и есть.

Время от времени я вижусь с Китом и по мере сил наставляю его на истинный путь. При всех извивах его характера и его возраста, думаю, что толк из него получится, и он крепко встанет на ноги, надо только набраться терпения. Во всяком случае, именно об этом я толковал ему и Кире с переменным, естественно, успехом.

Бетти Абрамовна[668] уехала к Миле[669] в Штаты, и если ты увидишься с ней в Нью-Йорке, то узнаешь от нее все подробности о моей нынешней жизни. Правда, тебе придется делать поправку и извлекать квадратный корень из ее интерпретации событий.

Я остался один в этой огромной храмине, накупил новой мебели, наклеил новые обои, и с юношеским упованием жду начала новой своей жизни, хоть и прекрасно понимаю, что ничего нового, и уж, во всяком случае, неожиданного, не предвидится. Но – блажен, кто верует.

Однако одиночества не испытываю – у меня, во всяком случае, пока она не обзавелась собственной семьей и детьми, есть Мариша[670], да и с Валей[671] у меня сохранились самые добрые и дружеские отношения. Собственно говоря, они, Мариша и Валя, моя семья, пусть и на отдалении. Так и живу, утешая себя тем, что немного уже и осталось, каких-нибудь, в лучшем случае, двадцать лет – глазом не успеешь моргнуть.

Вижусь мало с кем – с Мишей Рощиным, Юликом Крелиным[672], Юрой Левитанским, Витей Славкиным, Ряшенцевым, реже – с Булатом. Новые друзья, как и новые любови, в нашем возрасте заводятся уже с натугой. Очень редко вижу Беллу, но прежней простоты и близости отношений между нами давно уже нет. Что поделаешь.

Играю в теннис, езжу в те же Дубулты, Сочи, Ялту, Пицунду[673]. Круг жизни, видимо, определился уже навсегда.

В ноябре прошлого года в журнале «Театр» была напечатана «Игра теней»[674] («Клеопатра»), я не верил в это до последнего дня. Скромная, а радость и щекотание собственного тщеславия. В конце концов выходит в «Совписе» книга прозы, пять повестей, написанных в разное время, а в «Искусстве» – пьесы, «избранное», удостоился в кои-то веки. Написал новый роман, называется «Жизнеописание», одно название – роман: меньше пяти печатных листов. Друзья похваливают, а «Новый мир» взялся печатать, но беда в том, что они могут не успеть до выхода книги – я этот роман тоже включил в «совписовский» сборник, так что могу остаться без журнальной публикации, а ведь у нас книги ни критики, ни «литературная общественность» не читают, читают только журналы. Не беда, напечатали бы хоть в книжке.

Как видишь, я все более решительно ухожу из драматургии в прозу, очень уж остоебенили господа актеры и, особенно, режиссеры. Впрочем, правды ради, надо сказать, что в будущем сезоне будет поставлен «Вийон»[675], да и «Клеопатра», надеюсь, не останется без театра, а на телевидении ставят сразу три моих старых комедии. Но писать для театра действительно не хочется – уж очень суетное и потненькое занятие, а с годами суета уже кажется все более и более унизительной и ненужной. Хуже и унизительнее театра разве что кино, но уж его-то не избежать: хлеб наш насущный.

За кордон меня решительно и бесповоротно не велено пущать, приходится с этим примириться, хоть и саднит, как застарелая зубная боль. Впрочем, может, что и изменится со временем, чем черт не шутит. Да не в этом, как говорится, счастье. Хоть и очень и очень хотелось бы с тобой повидаться, наговориться вволю и не торопясь. В наших с тобой отношениях, если смотреть правде в лицо, многое стало не вытанцовываться в последние годы, многое мы друг в друге не понимали, разводили нас в разные стороны новые друзья и новые пристрастия, вкусы, литературные увлечения и нетерпение, но я всегда тебя числил, и теперь тоже, среди самых близких моих людей, ничего из нашего прежнего не забываю и люблю, как всегда, и присно и во веки веков, прости за некоторую выспренность слога.

О тебе я, собственно, почти ничего не знаю, новости и известия приходят через пятое на десятое, да и то из вторых и третьих рук, обрастая небылицами и легендами. Если представится оказия, напиши подробно и художественно, не жалей чернил и бумаги.

Скоро 28-е марта – печальный день, годовщина смертей Володи[676] и Юры[677]. С их уходом и с твоим отъездом что-то прервалось и в моей жизни, да и в жизни вообще, как-то изменились отношения между мной и миром, то есть между мною и тем, как я живу. А может, дело просто-напросто в возрасте и в тех неизбежных утратах, которые приходят вместе с ним. Да и тебе, помнится, в этом году перевалит за полста.

Мне тебя не хватает, пиши.

Поцелуй от меня как можно нежнее Майку, я о ней тоже всегда помню.

Я никогда не умел писать писем, мне всегда кажется, что самого главного я так и не вспомнил и не написал.

При случае я непременно пошлю тебе, когда они выйдут, обе свои книжки. А что у тебя по этой части? Как пишется, что впереди?

И вообще…

Не забывай. Жму тебе руку и обнимаю. Будь бодр и легкомыслен, а главное – держи хвост морковкой, еще не вечер.

Твой Ю. Эдлис