Медведи на лесозаготовках. Пионерский откорм

Медведи на лесозаготовках. Пионерский откорм

Экзамены я сдал. Мое блеяние было оценено в целом положительно, и я был переведен в седьмой класс. На следующий день весь класс новеньких семиклассников уже дружно трудился в лесу: каждый ученик должен был заготовить для отопления школы по одному кубометру дров. Мы вполне самостоятельно валили деревья, обрубали сучья, распиливали стволы на метровые бревна и складывали их в размерные поленницы. На таких совместных работах очень быстро идет оценка и переоценка людей. Выявляется, что человек, которого ты раньше просто не замечал, – настоящий труженик, работник, друг. Некоторые, бывшие раньше лидерами и хорошими парнями, оказываются лодырями и неумехами, и племя предает их настоящему остракизму. Так же было и в нашей бригаде (я перестал уважать это слово после сволочного, широко разрекламированного, телесериала с одноименным названием). Например, трудности в общении с «племенем» возникли у Володи Ермаковича, который любил отлынивать от работ и ныть не по делу. Я пытался его защищать, но, по-видимому, слабовато: «племя» было неумолимо. А настоящим лидером – умным, распорядительным и немногословным, стал мой сосед по дому Олег Торбенко.

Думаю, что кроме выяснения «кто есть кто» и благ в виде дров, такое мероприятие воспитывало в наших лоботрясовских головах чрезвычайно бережное отношение к школе. Разве можно разбить окно в школе, которая отапливается нарубленными лично тобой дровами? Наверное, и я бы не смог шлепать на стенах революционные лозунги «Долой школу!», если бы перед этим лично их штукатурил!

После заготовки дров для школы дядя Антон добыл одну путевку в пионерский лагерь. На откорм было решено отправить меня из-за предыдущих перегрузок в областях науки и лесоповала. В лагерь, расположенный в лесу на берегу речки, толпа хмурых, голодных и утомленных жизнью подростков прибыла под вечер. Вечерний чай с микроскопической булочкой не произвел у нас впечатления, что мы уже начинаем откармливаться. Нам выдали одеяла, подушки и простыни и провели в большой барак, где уже стояли Х-образные раскладушки, в которых вместо сетки натягивалась парусина. Эта парусина казалась мягкой и ласковой, поэтому каждый, накинув на нее простыню, накрылся одеялом и лег спать. Посреди ночи все население барака сидело на своих раскладушках, завернувшись в одеяла, и стучало зубами. Ночной холод добрался к нашим телам, не отягощенным защитным жировым слоем, снизу! К следующей ночи, по настойчивым просьбам (и воплям) трудящихся, нам выдали матрацы.

Подъем, зарядка, умывание и утреннее построение с подъемом флага, поздравлениями и обращениями руководства, нам показались пустым затягиванием времени перед завтраком. Но завтрак был великолепен и заставил забыть обо всех страданиях! Каждому на столе был приготовлен приличных размеров параллелепипед желтого настоящего омлета из яичного порошка! Кроме него на столе была увесистая краюха белого (!) хлеба и кусочек сливочного (!) масла. На подносике были также два непонятных коричневых стручка. Нетерпеливые лизнули – сладко, отважные укусили – внутри твердо. Знатоки выдохнули: «Финики!!!». Слово уважительно прошелестело среди неофитов. На нас пахнуло далекими тропическими островами, отважными и благородными искателями награбленных пиратских сокровищ… На фоне этого гастрономического великолепия поданная манная каша и ячменный кофе с молоком уже производили впечатление излишеств, но были немедленно и решительно сметены, как и все предыдущие ингредиенты этого неслыханного пиршества. По-видимому, тогда детям отдавали все, что положено…

Война все равно была рядом. В ближнем лесу начиналась полоса елок, у которых макушки были срублены все ниже и ниже. По сторонам образовавшейся просеки мы собирали разбросанные блестящие детали самолета с надписями на иностранном языке. В конце просеки была свежая могила со скромной мраморной плитой с красной звездой. За плитой вместо креста стоял покореженный самолетный винт – пропеллер, как говорили тогда. По рассказам, здесь был похоронен летчик, Герой Советского Союза. Он получил новый истребитель. Прощаясь с матерью и невестой, он показывал им фигуры высшего пилотажа. Из последнего пике почему-то он вышел слишком поздно… Возле могилы летчика все пацаны затихали и суровели не по годам. Молча укладывали собранные детали вокруг могилы и, постояв немного, так же молча уходили…

Человек очень быстро приспосабливается к хорошему, и ему начинает казаться, что этого хорошего неплохо бы еще добавить. Конечно, скупых военных норм не хватало для бурно растущих подростков. Кстати: я не мог вспомнить, были ли в лагере девочки. Это тоже, кажется, недостаток питания…

Тем не менее, наш «ограниченный контингент» значительно ожил. Построениями и мероприятиями вожатые нас не особенно донимали. У нас распространились два основных вида развлечений: бои на шпагах и ловля раков. Шпаги – прямой прут строго оговоренной длины, – росли в лесу везде. Сражения а-ля Д-Артаньян тоже происходили везде, индивидуальные и групповые, с чествованием победителей и перевязками побежденных. Второе развлечение было еще интересней и имело ярко выраженный прикладной характер. В зарослях водорослей мелкой, но широкой речушки обитало великое множество этих полезных животных(?) насекомых(?) рыб(?), – короче: раков. Ловить их было не так просто, а иногда и больно. Но быстро росли кадры специалистов: за два-три часа бригада могла наловить ведро раков. Они сдавались на кухню и затем равномерно распределялись между всеми. Ведущим ловцам их доля выдавалась разве что более крупными экземплярами.

Однако был еще один, сугубо индивидуальный, вид деятельности. Каждый из «откармливающихся» чувствовал, наверное, какой-то комплекс вины перед недоедающими родными и близкими. Очень хотелось поделиться с ними, угостить их чем-нибудь с нашего роскошного стола. Единственным пригодным для этой цели продуктом были финики. Каждый с первых дней стал припрятывать это лакомство для своих. Некоторые ребята вообще сами перестали есть финики: все отправляли в копилку. Сокровища складывались в лакированные картонные коробочки из-под американского яичного порошка. Сами коробочки хранились в не закрывающихся тумбочках. Руководство лагеря прекрасно знало о хранении в тумбочках недозволенных пищевых продуктов, но понимало заботы своих подопечных и закрывало глаза на нарушение правил.

И вот однажды после завтрака, когда подошло время «закладки» фиников на временное хранение, наш барак (он официально назывался, кажется, отряд) целиком «стал на уши». Примерно у половины ребят финики исчезли совсем или частично. Опрос дежурных и показания случайных очевидцев сразу выявил одного виновника – незаметного парнишку, который даже на нашем фоне вечно голодных выделялся прожорливостью. Ревизия его тумбочки показала избыток фиников по сравнению с выданными за весь срок, хотя всем было известно, что он их сразу жадно поедал, ничего не оставляя родным. Общество загудело, как потревоженный улей. Найденные финики были конфискованы и распределены пропорционально потерям. Но это было потом. А линчевание было начато сразу, жестокое и с участием всех, даже тех, которые не пострадали непосредственно. Только приход вожатой спас этого вора от верной гибели или инвалидности: он уже лежал весь в крови… Позже в «Золотом теленке» я прочитал фразу: «…вкладывая в удары вековую ненависть собственника к грабителю…». Мне кажется, что в этом справедливом линчевании были более высокие мотивы, чем чувство собственника.

Через три недели, действительно окрепший, побывавший наконец на отдыхе в пионерском детстве, я вернулся к своим. Великую ценность – финики – я довез все. Попробовав и похвалив сладкое заморское чудо, все взрослые присудили все оставшееся Тамиле…

Мама стала настоящей железнодорожницей, хотя она была простой стрелочницей, которые, как известно, всегда виноваты. С возмущением, не свойственным учителям математики, она рассказывала, как ей пришлось догонять медленно ползущий торфяной поезд с уснувшим в окне паровозика машинистом. Несмотря на сигнал, паровозик готовился «разрезать» стрелку и совершить крушение. Мама его догнала и разбудила машиниста «вежливым» ударом железным фонарем. Проснувшийся успел нажать на все рычаги и остолбенеть за два метра от стрелки, после чего получил от мамы большую дозу непарламентских характеристик своей усталой личности…

Однако нас уже звала дорога. Домой! Домой! Домой! Винницкая область была уже свободна от оккупантов, война уже большей частью переместилась на землю врагов. Никаких гуманистических сожалений! Пусть теперь они узнают, как знаем мы, что такое война, которую они начали! Мы начали активно готовиться к возвращению.

Нужны были деньги. Они изрядно обесценились, но их не стало больше. Их хватало, чтобы выкупить скудные продуктовые пайки и другие товары (одежду, обувь, ткани), которые выдавались по карточкам.

Отступление, почти лирическое. Возможно, слова «одежда, обувь, ткани» могут у кого-нибудь вызвать видения роскошных современных «шопов» с их изобилием и сработанной дизайнерами раскладкой товаров. Тогда все было проще. Скажем, иждивенцам – Тамиле и мне – по карточкам положено было по одной паре обуви на полгода или год, по два метра сатина, три метра х/б более плотной ткани (точные цифры не помню) для пошива верхней одежды, мыло и еще что-то, – это и выдавалось в соответствующих магазинах-распределителях, – за плату, но строго по карточкам. Конечно, совместить «до последней ниточки» количество, размеры и качество товаров с количеством и запросами владельцев карточек было невозможно, поэтому была таблица узаконенных замен. Вот анекдот – быль тех времен. Скажем, у вас есть карточки на сено для лошадей. Лошадей вы давно съели, а сено есть не можете. Но, по таблицам возможных замен, вы можете обменять сено на фуражное зерно. При отсутствии фуражного зерна, допускается его замена на продовольственное зерно. Такое зерно уже можно заменить мукой, которую уже можно заменить макаронами. Затем такая цепочка замен: макароны – кондитерские изделия – сахар – конфеты – шоколад. Сена вы не едите, но шоколад-то вам нравится? Нам тоже нравился шоколад, но обувь нужна была еще больше. Мама «отоварила» для меня зеленые парусиновые туфли с картонными стельками и подошвами из «искожи», «кожимита». (Компьютер тоже не знает этих слов, и подчеркнул их красной волнистой чертой. Они обозначали «искусственную кожу», кожзаменители, имитирующие кожу, в общем – эрзацы). Если современные эрзацы – синтетические материалы далеко превосходят натуральные, то те, военного времени, были просто никудышными. Кроме того, удивительным было само изделие: оно было сработано по марсианским колодкам – ширина пятки значительно превышала ширину ступни. О том, что такие ноги бывают только у марсиан, я додумался значительно позже, когда начал получать офицерскую обувь из прекрасной хромовой кожи, но построенную по тем же марсианским меркам – колодкам. Один раз в жизни я испытал невыразимое блаженство: надев ботинки, в которых сразу почувствовал себя «как дома». Это были купленные на толкучке немецкие солдатские ботинки со стальными шестигранными шипами на подошве. А вот из-за родной «марсианской» обуви я чуть не потерял жену, о чем – позже.

С деньгами было туго: несмотря на помощь дяди, их не хватало даже на билеты. Мы с Тамилой нашли выход: бросились в леса за черникой и голубикой. За несколько часов мы набирали почти ведро, затем продавали на маленьком базарчике. Тонкий стакан черники расхватывали по 10 рублей, и мы почти сказочно обогатились. Не знаю, почему мы не брали грибов, возможно на них не было спроса. Там на островках среди торфяных искусственных озер матово-коричневые шляпки с ярко-желтой изнанкой стояли так плотно, что их можно было косить косой как траву.

Вторая моя забота – изготовление веревок из отходов текстильной промышленности, которые использовались как ветошь. Я скручивал и заплетал рыхлые толстые нити в разных вариантах. В конце концов, мои изделия стали настолько приличными, что даже тетя Тася попросила изготовить несколько штук веревок для своего козьего отделения (трех козлят я не могу обозвать словом «стадо»).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.