* * *

* * *

В декабре 2013 года, когда Нельсона Манделу госпитализировали в безнадежном состоянии, я сказала Франсуа, что, когда объявят о похоронах, я хотела бы на них присутствовать вместе с ним. И получила в ответ знакомую реплику:

— Не понимаю, что тебе там делать.

Я возразила, что поеду в любом случае, пусть даже по журналистскому удостоверению и купив билет за свой счет. За завтраком, наутро после кончины Манделы, я не осмелилась поднимать эту тему — боялась, что меня снова оттолкнут. Днем отправила Франсуа эсэмэску. Он ответил, что согласен. Вскоре выяснилось, что не он так решил, а дипломаты настояли, чтобы меня взяли: Барак Обама и большинство глав государств ехали на похороны с супругами.

Думая о предстоящей церемонии, я волновалась. Мы только что вернулись из поездки в Бразилию и Гвиану, и вот опять нужно было уезжать. Второй самолет попросил для себя Николя Саркози. В аэропорту Франсуа предложил, чтобы они с Саркози поехали в президентском автомобиле, а я села в другой. Я ему сердито ответила:

— Думаешь, он бросил бы Карлу ради тебя?

Он на миг потерял дар речи, и я села в машину с ним. На стадионе во время церемонии прощания Франсуа делал вид, будто меня нет. Единственный, с кем он общался, был Николя Саркози. Я держалась в сторонке, чтобы дать им поговорить. И именно бывший президент потом подошел ко мне и представил меня другим главам государств…

Франсуа и Николя Саркози шутили и смелись. Мне казалось, что это довольно неловко, и я невольно хмурилась. На фото я выглядела как мамаша, искоса наблюдающая за расшалившимися детьми… А они, словно два наконец-то встретившихся ветерана войны, обсуждали неприятные стороны их должности: плохих министров, отпуска, нападки прессы. Николя Саркози подробно описывал ему роскошное поместье, куда пригласил его вместе с семьей король Марокко. Это их интересовало куда больше, чем любая злободневная тема.

Уместно ли было демонстрировать теплые отношения в сложившихся обстоятельствах? Мы ведь присутствовали на похоронах Манделы, которые транслировались на весь мир. А два бывших соперника развлекались. И заправлял весельем Николя Саркози. Мне было не по себе оттого, как Франсуа держится с ним. Я сделала замечание. Франсуа повысил на меня голос. И заявил, что больше никуда меня с собой не возьмет.

К счастью, накалившуюся обстановку разрядило прибытие американских президентов. Я наблюдала, как с разницей в несколько минут появились Барак и Мишель Обама, Билл и Хилари Клинтон, затем чета Буш: они производили сильное впечатление. Я впервые пожала руку Бараку Обаме и поймала его открытый взгляд. И снова была очарована его женой Мишель. Она необычайно харизматична.

Пока шла церемония, фотографию американского президента, снимающего селфи с блондинкой — премьер-министром Дании, уже увидел весь мир. Я заметила мрачное выражение лица Мишель, и она понравилась мне еще больше. Меня обрадовало то, что не только я могу ревновать. А я и вправду ревновала. Каждого из мужчин, которых любила.

Франсуа я ревновала как никогда в жизни, потому что любила его так, как никого прежде не любила. Не выносила, когда какая-нибудь женщина, позируя для фотографии, клала ему голову на плечо или обнимала за талию. Мне это было неприятно. Случалось даже, что я оттесняла какую-нибудь из них. А им самим понравилось бы, если бы я вешалась на шею их мужу?

Сесилия Аттиас рассказывала, что некоторые женщины совали ее мужу бумажки с номером телефона. Она говорила: если женщину притягивает власть, ничто ее не остановит. Печальный, но очень верный вывод.

Странно, что все, кто осуждал меня за ревность, ни словом не обмолвились о ревности Франсуа, а она не знала границ. Самообладание позволяло ему не показывать ее на публике. Но дома он припоминал мне все. Даже сегодня, выбросив меня из своей жизни, он не может смириться с мыслью, что у меня могут быть отношения с другим мужчиной.

Хроникеры пишут, что, обретя свободу, он повеселел. А между тем, едва только пресса придумывает для меня очередного любовника, его послания становятся очень резкими… Стоит ему увидеть меня на фото рядом с каким-нибудь мужчиной, как я читаю:

Между нами все кончено.

И тут же отвечаю ему:

Спасибо, но и я, и весь мир узнали об этом еще 25 января.

У каждого своя мерка — как всегда… Я ведь его вещь. Сколько женщин он хотел бы собрать у себя в гареме?

Во время официальных мероприятий Франсуа мог расслабиться и спрятать свою ревность подальше. Никто не позволил бы себе со мной никаких вольностей. Меня даже упрекали за то, что я всегда держу дистанцию. Я предпочла бы, чтобы так же поступал и он. «Быть симпатичным» — не главное для президента. Я неустанно ему это повторяла. Как и все его советники. Но он не мог совладать с собой, таким был с детства — лидером, заводилой, веселым вожаком стаи.

Франсуа упорно налаживает отношения с прессой: он забрасывает журналистов посланиями. Политические обозреватели подсчитали, скольким из них пишет президент. Результат невероятный: их оказалось больше семидесяти… Любой рядовой собрат-журналист, собирающий материал о министре или ведущий какое-нибудь мелкое расследование, может претендовать на встречу с президентом. С самых первых шагов в политике он их всячески обхаживал, даже тех, кто старался вывалять его в грязи. И в этом никогда себе не изменял. Это политик, который любит превращаться в журналиста. За время работы в политической журналистике не припомню другого такого слияния с прессой. Даже Николя Саркози держал ее на более безопасном расстоянии. А это кое-что значит!

Эта страсть поглощает его и губит. Франсуа не может устоять перед протянутым к нему микрофоном, перед нацеленной на него камерой, перед теми, кто ожидает от него меткой формулировки или остроумной реплики. Сколько раз я видела, как он кромсает удачный «политический сюжет», потому что отвечал на вопросы не по теме, потому что его слова выпадали из контекста, кадры были плохо сняты, освещение подвело или вокруг торчало слишком много микрофонов. И хорошая речь пропадала даром, от нее оставалась лишь пара фраз, утонувших в потоке новостей.

Вспоминаю один досадный эпизод в Москве. Помощники объяснили Франсуа, что ему не следует делать никаких заявлений до встречи с Путиным. Он согласился: «Разумеется, нет», — и десять минут спустя, завидев камеры, поспешил к ним навстречу. Я только руками развела.

Однако именно за границей он показывал себя в самом выгодном свете. Ни разу его не поймали на незнании статистики или исторических фактов, и это приводило меня в восхищение. За все время он допустил всего один или два промаха из-за усталости или разницы во времени. Мне есть с чем сравнить: я сопровождала в официальных поездках Лионеля Жоспена и Жака Ширака.

У меня всякий раз сердце замирало от восторга, когда он под звуки национального гимна обходил войска на параде. У него мог даже съехать набок галстук, мне было все равно: я жадно следила за каждым его шагом, буквально пожирала его глазами. Словно смотрела фильм с его участием, как обыкновенный зритель.

В официальных поездках всегда есть доля романтики, частичка мечты в череде утомительных обязанностей. Самым чудесным стал для меня визит в Японию: у меня осталось дивное воспоминание о том, как нас принимали император и императрица. Разве девчонка с городской окраины могла вообразить, что однажды императрица спросит у нее, можно ли называть ее по имени, и предложит обращаться к ней тоже по имени? Я сказала, что вряд ли смогу обращаться к ней иначе, чем положено — «Ваше Величество». Оказалось, ей известен круг моих занятий, и на прощание она поцеловала меня прямо перед камерами. Я ждала, что на меня обрушатся потоки обвинений в нарушении протокола. Но на этот раз обошлось.

В тот момент, когда французские министры проходили перед нами, приветствуя императорскую чету, мы с Франсуа на несколько минут оказались тайными сообщниками. Протокольная служба объяснила, что министр должен сначала отвесить легкий поклон монаршей чете, а затем пятясь удалиться. Министры были так взволнованы и так неуклюжи, что на нас напал неудержимый смех.

В первые дни 2014 года, несмотря на столкновения и ссоры, нас все еще соединяла какая-то невидимая сила. В промежутках между стычками нас вновь неодолимо тянуло друг к другу, и мы предавались ласкам. Мы могли злобно рвать друг друга на куски и через минуту сливаться в страстном объятии. Потому-то я и думала, что мы непотопляемы.

Пока не увидела фотографии, где Франсуа направляется к любовнице, я готова была дать на отсечение голову и обе руки, что он не предаст меня и не отвергнет.

Но он это сделал, и я до сих пор не могу от этого опомниться. И наверное, не смогу никогда.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.