Ноябрьское побоище на Октябрьскую годовщину
Ноябрьское побоище на Октябрьскую годовщину
И тайно, и злобно
Оружия ищет рука…
Эмма защитила дипломный проект, получила желанные корочки, приезжает в Котово. Вместе с ней приезжают в полном составе Лапшутики. Так мы в быту зовем семью Мещеряковых после обращения маленького Сани: «Ну, пошли, лапшутики!». Приезжают они к Октябрьским праздникам. Это уже несколько поводов праздника: воссоединение семьи, защита диплома, встреча с друзьями, годовщина Революции. Есть и еще поводы: мне на помощь подкидывают одного офицера – Гену Корзюкова и вольнонаемного инженера Женю Ивлева, который до этого работал в проектной группе.
Я выкраиваю время и готовлюсь: привожу в порядок свой дворец, закупаю продукты. Накануне праздника в группе тоже полно всяких мероприятий: политзанятия, строевые смотры, приборки. При внезапной проверке в каптерке «находятся» полтора десятка поллитровок, наполненных отнюдь не лимонадом. Хозяев, как водится, – нет. Бутылки перед строем, торжественно, под общие вздохи сожаления, опорожняются на землю. Алкоголь – наш враг № 1. Со всеми потенциальными «алканавтами» проведены душеспасительные беседы. На весь период праздников назначаются дежурные сверхсрочники, да и самому придется не раз заглянуть в кубрик. Конечно, держать полсотни молодых ребят взаперти нельзя. Большинство свободных от вахты могут получить увольнение с единственным условием: записать адрес места нахождения. Конечно, в пределах Котово: я не могу увольнять в Москву, Питер или Новгород.
Эмма с Мещеряковыми приезжает вечером 6-го ноября. Устраиваемся, ночуем. Праздничный обед назначаем на 12 часов 7-го ноября – 41 годовщину Великой и т. д. Сейчас нам телеящик объясняет, что это был мятежный переворот, сделанный к тому же на немецкие деньги. Для нас же это был великий и настоящий праздник, годовщина события, которое повернуло огромную страну на другую, более успешную дорогу…
Женщины – Эмма, Люда Мещерякова и Люся Корзюкова – приготовили прекрасный стол. Усаживаемся, шутим, смеемся. Мы – молоды и счастливы. Я, правда, чувствую за спиной полсотни «гавриков», поэтому в сторонке вешаю китель со свежим подворотничком.
– Да что ты переживаешь, – говорит Лева, – еще рановато для матросской пьянки: они начинают попозже!
Лева не постучал по дереву. Не успели мы поднять рюмку, как зазвонил телефон. Дежурный по городку сообщил, что в завязавшейся драке между солдатами и матросами, мой матрос ножом тяжело ранил четырех солдат-строителей.
За несколько минут я добежал к месту происшествия, оно рядом с кубриком. Взвод охраны, поднятый «в ружье» уже прекратил драку – все было на виду. Раненные солдаты доставлены в санчасть. Все ножевые ранения – в нижнюю часть живота. У троих солдат ранения сравнительно легкие, – с ними попытается справиться местный врач. Один солдат ранен серьезно, поэтому его надо транспортировать в Окуловку, а возможно – в Новгород.
Главный «убивец» уже доставлен на гауптвахту. Захожу в камеру. Это мой электрик матрос Борис Дементьев, до этого случая – дисциплинированный, спокойный и исполнительный. Да и сейчас он не производит впечатления пьяного. Вот только глаза у него какие-то мутные, бегающие. Он явно не понимает, что происходит. Вопросов будто не слышит, что-то бормочет…
Старшина, начальник гауптвахты, показывает мне нож, которым орудовал Дементьев.
– Это же мой нож! – узнаю я. – Пропал нож: теперь он вещественное доказательство…
Старшина соглашается. Этот перочинный с длинным лезвием нож я выпросил у тещи: он был очень удобен в командировках. Накануне Дементьев попросил его у меня на время. Сказал, что он потерял свой монтерский, а сейчас надо было разделать кабель…
Только часа через четыре всяких разбирательств и мероприятий возвращаюсь к своим гостям, голодный как волк. Гости уже тепленькие. Гена в полный голос поет душещипательную, даже можно сказать – «душераздирающую» песню:
…………………………………………
Он ей сказал: «О, вверх взгляните, леди,
Там в облаках бушует (!) альбатрос!
Моя любовь вас приведет к победе (?),
Хоть вы знатны, а я простой матрос.
Припев подхватывают все «свободные от вахты» так, что в скромной квартире создается полная иллюзия воспеваемого штормового безобразия на Черном море:
А море Черное ревело и стонало,
На скалы с грохотом катил за валом вал.
Как будто море чьей-то жертвы ожидало.
Стальной гигант кренился и стонал.
Знатная леди дала простому матросу … полный отлуп. И в этих экстремальных природных условиях простой матрос вынужден произвести со знатной леди действо, аналогичное хулиганскому поступку Стеньки Разина с персидской княжной. Жуткая, но вполне морская история: не в речку же какую-то бросил, а непосредственно в Черное море:
… и бросил леди он в бушующий простор!
Озабоченная Люся ходит следом за певцом и просит:
– Геночка, ну, не пей больше! Лучше – пой!
– Ты, Люся, дуй своей дорогой, а я – своей!
– Эммочка, ну скажи Гене, чтобы не пил больше: он тебя уважает. Ему нельзя пить: у него грыжа. Геночка, покажи Эмме грыжу!
Геночка вертит пальцем у виска и запевает очередной куплет… У него с Люсей размолвка по поводу будущего, незапланированного Геной, ребенка…
Вставка из будущего. Боже, сколько же лет прошло с тех, молодых, времен… Люси уже нет. Гена, капитан первого ранга в отставке, работает слесарем. Его ребенок давным-давно вырос, в звании кап-3 уволен из армии. Требовал разделить родительскую квартиру, добытую десятилетиями монтажной службы. Может быть, и это укоротило век Люси. При воспоминаниях о жене на глазах Гены появляются слезы…
Следующие недели проходят во всевозможных разбирательствах, докладах, прибытиях и убытиях комиссий и просто высоких начальников. Узнав, что в руках у преступника был мой нож, Пржеборо настойчиво, на всех уровнях, пытается доказать, что это именно я, кровожадный старший лейтенант, вложил в руки бандита нож и послал «на дело». («Пржебору» эту скоро выгонят в отставку: думаю, на моем примере все увидели, как он агрессивно глуп).
Приезжает и новый замполит нашей части полковник Пилюта Сергей Степанович и еще какое-то строевое начальство из УМР. Меня обвиняют в низкой требовательности, из-за чего и пошатнулась дисциплина личного состава. Смотрят журнал взысканий. За пару месяцев я объявил взысканий, в том числе – гауптвахты, в несколько раз больше, чем за предыдущие четыре года службы…
«Помощь Вам будет оказана в приказе» – старинный, но вечно юный исход всех разбирательств по воинской дисциплине. По моему ЧП следует приказ по УМР, в котором мне объявляется самое большое взыскание для офицера: «предупреждение о неполном служебном соответствии». Конечно, это несколько лучше, чем, например, – «полное служебное несоответствие»… В причинах сурового взыскания фигурировало также загадочное для многих «нетактичное поведение с руководством». Это уже был крупный «намек» на Пржеборо и Андрющенко. Хорошо, хоть Циглер не жаловался…
Чтобы кончить тему, следует забежать немного вперед. Начальство поняло, что в моей группе концентрация разгильдяев превысила критическую величину. После их увольнения в запас (дембеля), поступающие матросы были вполне нормальными ребятами, и больше вопросов с дисциплиной не возникало. Саша Жук там женился и остался на сверхсрочную службу. Балабол Жора Рожков «перековался»: он стал хорошим сварщиком и после «дембеля» еще поработал в нашей части по вольному найму. Мое жуткое клеймо неполноценности просуществовало недолго. К концу года по представлению 6-го Управления ВМФ Леву Мещерякова и меня наградили орденами Красной Звезды. Две записи в моей карточке взысканий и поощрений сочетались плохо, поэтому взыскание решили снять. Снять орден было труднее…
Неожиданно начинаются разборки среди моего «комсостава» – Жени Ивлева и Ионаса Вайтекунаса. Ваня – чрезвычайно вежливый и предупредительный, не только начальника – муху не обидит. И тем не менее ко мне с жалобой на него пришел Ивлев: Вайтекунас, главный старшина сверхсрочной службы, его, инженера Ивлева – «послал» подальше. Начинаю «слушания сторон». Ионас со слезами на глазах рассказывает, что Ивлев отдал ему распоряжение, а затем раз десять повторил для верности, чтобы не забыл, так как считал распоряжение очень важным. Вайтекунас – человек очень исполнительный, обиделся, что с ним обращаются как с недоумком, ну и «послал» – может быть впервые в своей военной жизни, он и формулу «посыла» по-русски недавно только изучил… С Иваном все понятно: его я знаю еще с Читы матросом-первогодком. Говорю ему укоризненно:
– Ваня, нехорошо начальство посылать…
У Ивана на глазах слезы, он страдает даже от такого замечания…
С «посланным» – сложнее. Он молодой, интеллигентный, неразговорчивый, всегда углубленный в себя. О таких в матросской вольнице говорят: «прибитый мешком из-за угла». У Жени «одна, но пламенная страсть»: герои Гражданской войны. По этой войне у него кубометра два литературы, он знает и помнит всё и обо всех: Уборевич, Щорс, Пархоменко, батько Махно со всеми соратниками и еще сотни других, – для него они, если не родные, то знакомые до последней косточки люди. Стоит Женю разговорить по его «пунктику», и он из «буки» превращается в пламенного трибуна. Особенно достается тем, кто ставил к стенке его любимых героев… Женя собирается надеть погоны добровольно, по семейным обстоятельствам. Рядом с ним я чувствую себя уже старым и опытным офицером. Вспоминаю свои первые шаги, уроки Г. Я. Кащеева, и начинаю повышать командирский уровень Ивлева.
– Женя, ты знаешь, как бабушка допрашивала Савушку и давала ему советы?
Женя не знает, и я ему пересказываю почти детскую, но весьма ядовитую, «считалочку»:
«Где ты был, Савушка?» «На деревне, бабушка», – вежливо отвечает воспитанный Савушка. «Что делал, Савушка?» – и так далее. На тридцатом вопросе выдержка и терпение очень хорошего Савушки исчерпаны, и он отвечает не по теме: «Иди на …, бабушка!». После моей притчи Женя обиженно поджимает губы и уходит задумчивый: мой ответ его явно не устраивает. А может быть, он не понял всей трагической глубины отношений бабушки и Савушки, и это моя недоработка?
Спустя неделю Женя опять приходит с такой же жалобой: его «послал» уже Шабанин.
Это уже серьезно. Надо забыть анекдоты и начать процесс воспитания. А как???
– Женя, а почему тебя посылают? Почему – только тебя?
– Не знаю… – задумывается Женя.
– Ну, когда решишь эту задачу – скажи. Тогда и будем наказывать Шабанина.
Наверное, Ивлева еще не раз «посылали», но ко мне он больше не обращался. Деловой уровень его потихоньку растет. Вскоре он надел погоны, мотался по монтажам как офицер группы КИПиА (контрольно-измерительные приборы и автоматика). Дослужился до майора, уволился, работает «кочегаром» – оператором газовой котельной. Встретились мы с ним на юбилее части осенью 2004 года, повздыхали о днях золотых… О героях Гражданской я Женю не спрашивал: зачем травмировать человека, если в нашем мире все черное вдруг стало белым и пушистым. И наоборот…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.