Медицинская книжка

Медицинская книжка

И сказал мне Господь: возьми себе большой свиток и начертай на нем человеческим письмом: Магер-шелал-хаш-баз.

(Исайя, кн. 8)

Болезни приходят и уходят, а здоровье – увы – только уходит!

Моя медицинская книжка состоит из нескольких скрепленных томов и томиков, к каждому из которых приклеены и пристегнуты скрепками большие и маленькие бумаги с заключениями, анализами, решениями ВВК (военных врачебных комиссий) и другими свидетельствами неустанной заботы родного министерства о моем здоровье, которое оно (министерство) до тоГО успешно подрывало. Вот первые, вполне понятные и немногословные записи, сделанные в 1954 году. Рост, вес, объем легких и другие параметры здорового молодого человека. Вот дорогая для меня книжечка-вставка 1956 года, когда подлая черная икра прервала на несколько дней мое стремительное движение к любимой… Итоговая запись: «Жалоб нет, здоров».

Если от этой точки начать вести кривую графика в координатах «время – здоровье», то вместо жизнерадостного подъема, обычно свойственного кривым на графиках, моя упорно стремилась только вниз. Небольшие горизонтальные участки и локальные «подъемчики» кривой даже близко не приближались к уровню начальной точки.

Вот конец 1958 года – после трех новоземельских командировок. Некий загадочный диагноз «нейроциркуляторная дистония по гипотоническому типу с вегетативными нарушениями» и ограничение годности к военной службе. Поскольку диагноз был непонятен ни мне, ни отцам-командирам, то на моей службе это ограничение никак не отразилось. Впрочем, возможно меня бы с таким диагнозом не послали в космос. А выполнять обычный цикл офицера-монтажника «уехал – раскрутил – сделал – переехал – раскрутил и т. д.» запись в медкнижке никак не препятствовала.

А вот уже появляется запись: «жалобы на боли в сердце» и разъясняющий диагноз: «блокада правой (!) ножки ГИСа», после которой как-то сразу стало спокойнее. Правда, осталось непонятным: почему болит слева, если у моего собственного ГИСа не в порядке правая ножка?

Записей стает все больше и больше. Если бы над расшифровкой этих знаков поработали люди, прочитавшие даже древнеегипетские иероглифы, то я еще многое мог бы рассказать о своем здоровье. Впрочем, некоторые записи памятны и понятны: это выписки из санаториев. Особенно там согревают душу слова «с улучшением».

Большое место в медицинской книжке занимают записи рукой моего друга – Лени Лившица. Его иероглифы так же понятны, как и остальные, но я их сразу узнаю по левому наклону. Легко читаются только заголовки: «Заключения СОК при в/ч «десятка»». Таинственная «СОК» – санаторно-отборочная комиссия, которой в нашей боевой монтажной части отродясь не бывало. Леня отважно ее создавал и распускал по необходимости, будучи в единственном числе. Тем не менее, эта виртуальная СОК много раз неизменно утверждала, что я нуждаюсь в лечении в имярек санатории. Требуемые медицинским этикетом заключения появлялись обычно после того, как Леня уже имел для меня путевку в кармане, иногда парную, чаще всего в отличный санаторий Северного флота «Аврора» в Хосте. Однажды Леня решил меня напрямую связать с «серым кардиналом» по распределению путевок. Мы поехали к нему в Горелово на дачу. «Кардинал» не мог решить мучительную задачку: откуда берется вода в облицованном металлом погребе? Я рассказал человеку о точке росы, предложил на лето утеплять (!) стенки погреба. Видно, совет был хорош, потому что мы надолго стали «лицами, приближенными к императору». Тогда еще чиновники в массе были идеалистами и «натуралистами», слово «откат» было им неведомо.

О первом воздействии Лени на мое здоровье записи я не нашел, но хорошо его помню. Я перенес на ногах воспаление легких, чувствовал себя неважно, но никак не мог вылезти из дымного от сварки, прокуренного табаком и противотараканными шашками подвала. Леня поднял настоящий крик у командира, и, несмотря на мое сопротивление, переселил-таки меня в комнату лаборатории на втором этаже. А мне пришлось изобрести особый телефон для непрерывной связи с подвалом, где кипела основная работа.

Мне очень хорошо помогали мацестинские ванны, да и море добавляло немало здоровья. Наверное, эти, пройденные заботой друга, санатории и держат меня, болезного, на плаву до сих пор. Вокруг все больше появляется вдов друзей, приятелей и знакомых ребят, которые были моложе и здоровее меня…

О своем первом санатории следует рассказать особо. Я уже писал, как фатально не везло мне с отдыхом в разных пионерских лагерях в предвоенные годы. Потом долгие годы отдыхать было некогда. И вот заботами Лени Лившица мне впервые в жизни, летом (!) выделяют путевку в санаторий, причем, – парную, с женой! И не куда-нибудь, а в военный санаторий в Евпатории, которая считается также детским курортом! Нашему сыну уже исполнилось 4 годика. Сережа часто болел, простужаясь в «казенных» детских учреждениях, и мы с радостью взяли его с собой, заранее представляя, как хорошо мы всей семьей отдохнем, позагораем и подлечимся на теплом море!

Радостные, мы доскакали на самолете и такси прямо к санаторию и вошли в вестибюль с малышом и чемоданами. Внезапно на нас яростно набросилась некая служивая дама:

– Выйдите сейчас же! Немедленно!!! В санаторий вход с детьми категорически запрещен!

Я объясняю, что у нас семейная путевка, что наш малыш спокойно может жить с нами в одной комнате, которую нам, конечно же, должны предоставить. Дама замахала руками с удвоенной частотой:

– Нет, нет, нет! Категорически! Запрещено! Запрещено детям даже находиться в вестибюле! Таковы правила! Выходите немедленно!!!

Я интересуюсь, кто составлял эти правила.

– Правила утверждены самим Министром Обороны!

– Нет ли у вас конверта? – я просто сатанею от полного крушения наших прекрасных планов. – Хочу отправить наши с женой путевки министру, пусть он ими и воспользуется! Где можно купить обратный билет на самолет???

Вокруг нас уже собралась небольшая толпа отдыхающих и служителей кузницы здоровья. Одна женщина, с симпатией глядевшая на нашего испуганного малыша, отвела нас в сторонку:

– Да вы не волнуйтесь, не делайте глупостей! Здесь многие в таком положении! Детей берет на полный пансион нянечка, которая живет рядом. Вы только спать будете в разных местах, а весь день будете с вашим малышом, – ласково погладила по голове нашего Сережу. – Идите, регистрируйтесь, я присмотрю за ним!

Мы потихоньку смиряемся с собачьими реальностями военного отдыха и начинаем церемонию регистрации. Там уже другая служительница «кузницы» взяла наши путевки и документы, а нас самих поторопила в столовую: обед уже заканчивался.

Когда мы, на ходу дожевывая пищу, выскочили к нашему голодному сыну, он очень удивился и укоризненно спросил:

– Вы уже поели?

Из песни слово не выкинешь: мы преступно и тайно насытились, оставив голодным наше единственное чадо. До тоГО мы, кажется, так не поступали, что и вызвало удивление Сережи.

…В целом мы неплохо провели свой первый семейный отпуск на море, но его конец был не лучше начала. В последний день Сережа капризничал, не хотел лезть в теплое ласковое море, где я учил его плавать. К вечеру у него повысилась температура, врач определил сильнейшую ангину. Мы были в отчаянии: остаться на неопределенный срок в бесприютном состоянии, без обратных билетов – нельзя, лететь с больным ребенком на руках – опасно. Все же – со страхом и опасениями – улетели домой…

Есть в моей медицинской книжке еще один любопытный раздел, когда я выдавал себя за «тяжело здорового». Для контроля сварки лаборатория начала работать с радиоактивными источниками. Десятки источников в год надо было принимать, перезагружать из одних контейнеров в другие, отгружать на захоронение. Основные перегрузочные операции я выполнял самолично, по чапаевским заветам: командир должен быть впереди на лихом коне (открытом радиоактивном контейнере). За эту вредность положено было 10 суток дополнительного отпуска, но также и ежегодные обследования, где надо было быть здоровым, чтобы получить допуск к работе с ИИИ (источниками ионизирующих излучений – именно так назывались наши зловредные ампулки).

Но все это было позже. Я хочу написать о времени, когда кривая моего здоровья близко-близко подошла к нулю и едва не заскочила в неизвестную живым область отрицательных чисел.

Вставка, как всегда неуместная, но привязывающая автора к быстротекущему времени. Эту весьма нерадостную главу я начал писать в апреле 2006 года, едва начав подниматься после очередного обострения своих болячек и отчаянных попыток кое-как двигаться. Тем не менее – в начале мая отбыли «на фазенду» (это словечко прочно прижилось в России после латиноамериканских сериалов: оно звучит более «гламурно», чем «дача» или «садоводство»). С помощью друзей накрыли парники, засеяли их огурцами и прочей петрушкой, которые и поедаем до сего времени.

Если игнорировать (терпеть, «стойко переносить» – как пишут в уставах) боль каждый день с утра, то можно раскочегарить себя до некого подобия работоспособного состояния, когда, кроме быта, удается кое-что сделать «по хозяйству» и даже сверх того. Например, – отремонтировать окна веранды… Этим я и занимался прошедшие весну и лето. Времени и сил для писаний уже не оставалось. Продолжаю только сегодня – 8 сентября. Не то чтобы дел уже не осталось, просто кончилась летняя засуха, стало холодно, и поливают дожди.

С грустью хожу между выросшими соснами, калиной и яблонями нашей фазенды. Почти 30 лет мы выкладывались здесь и были счастливы. Пока строили дом, мы с Эммой в выходные и отпуска с нетерпением ожидали 9 часов утра, когда на веранде можно было включить наши ревущие деревообрабатывающие самоделки. Зимой мы пробивались сквозь сугробы на машине, встречали Новый год в жарко натопленной хате. Утром выходили на лыжах в ослепительную синь с зелеными соснами, покрытыми белыми шапками. Вечерами мы гуляли по дорогам садоводства между темными притихшими домами. Снег изумительно хрустел под валенками; небо было усыпано сверкающими далекими мирами. Сквозь широкие окна дома мы с восторгом следили за быстро меняющимися волшебными картинами восхода. С крыльца можно было смотреть на феерическое кино заката…

В нашем небольшом мирке «фазенды» есть все для отдыха, работы и просто – жизни. Вот только жизнь кончается. О поездках сюда зимой речи уже давно не идет. Вряд ли у нас останутся силы, если даже останемся живы, приехать сюда на следующий год весной…

Отшумели все круглые и квадратные юбилеи 2006-го. Сереже исполнилось уже 45 лет, Эмме – 70, мне – 75. 6 сентября – наша золотая свадьба. Сережа приезжал к нам из Москвы 3 сентября, поэтому пришлось эту дату в полном составе семьи отпраздновать чуть раньше. А юбилейную свадьбу, также как и первую, мы праздновали только вдвоем, с традиционным поеданием икры, правда, не гибельной черной, а победоносного красного цвета. Однако уже в 10 часов получили СМС-ку: «Сердечно поздравляю с золотой свадьбой! Целую, Люшечка». Это поздравила нас вдова моего друга Гены Солина. Немедленно отправили ей наш ответ:

Полвека кануло куда-то,

Мы отмечаем эту дато!

Вдвоем, блин!

Наши совместные стихи нам показались почти пушкинскими, и позже мы отправили их также сыну. Он сразу же откликнулся: «Мысленно я с вами».

А уже к вечеру праздника у меня была техническая делегация, и весь следующий день я занимался проблемами сварки (появились трещины!!!) на огромном паровом котле в Красном Селе… Монтажная фирма основана нашими бывшими офицерами. Ехал я туда с тяжелым сердцем, ожидая увидеть бардак и разруху. Возвратился радостный: тревога была ложной. Я увидел классную работу и четкий порядок. Тем более что провезли меня по только-что открытому полукольцу КАД и тоннеля под ж/д путями в Мурино. Десятки часов провел я перед этим переездом в прошлые годы… Не все еще развалено в нашей стране: кое-где работают на будущее, и работают неплохо.

Кстати, огромный котел-утилизатор монтируется на очистных сооружениях города для выработки электроэнергии от сжигания ила, остающегося после очистки сточных вод. На большой территории очистных сооружений – тоже чистота, строгий пропускной режим и полный порядок. Никаких запахов: они упрятаны под землю; на ухоженных просторных территориях зеленеет травка и растут цветы.

Отвлекся, продолжаю сагу о медицинских записях. И все же, и все же: слава письменам и документам! Слава глиняным табличкам и папирусам! Слава надгробным надписям на граните, слава каракулям записных книжек и детских рисунков, на которых заботливые родственники поставили дату!

Когда я начал писать эту главу, то яркие осколки впечатлений при падении в штопоре никак не хотели складываться в последовательную картину целого. Так пассажир падающего самолета не может сказать, на каком именно витке ему на голову свалился чемодан соседа, когда ему защемило ногу, а когда начало сворачивать шею. Если падающий самолет, как пишут в отчетах, – «встречается с землей», то история пассажиров кончается, и подробности уже не имеют никакого значения. Подробности эти прогрессивному человечеству «до лампочки», если погибший не служил египетским фараоном, Генсеком ЦК, или принцессой Дианой…

Но если происходит чудо и рядовой пассажир остается живым, то ему очень будет интересно вспомнить и нарисовать картину падения в целом. Конечно, – для себя, точнее – для своих мемуаров. Человек творческий и художественный написал бы: «Не помню когда, не помню где, не помню с кем, но помню, что очень шарман!!!». Но если ты технарь до мозга костей, вроде меня, то разве сможешь написать так коротко, ярко и самобытно? Будешь жевать свои «до тоГО» и «после тоГО»…

Так вот, «до тоГО»: при написании этой главы у меня куда-то пропадал целый год, и не сходились концы с концами. После тоГО, как я развернул и расшифровал хоть некоторые потрепанные листики из медицинской книжки, – все сошлось и вспомнилось! Слава бумагам и бумажкам с проставленными датами!