Обрастаем недвижимостью…

Ничего, я им создам уют –

Живо он квартиру обменяет.

У них денег куры не клюют,

А у нас – на водку не хватает.

(В. В.)

Жаркие битвы за собственную крышу над головой горячей осенью 1956 года ушли в историю.

Получения законного ордера на две комнаты на Краснопутиловской укрепили мое сознание в том, что все наши жилищные проблемы уже решены навсегда: мы на троих имели около 40 «квадратов» в очень приличной «сталинской» трехкомнатной коммуналке – предел мечтаний многих в тогдашнем Ленинграде. Вот только соседи Уткины, которые тоже на трех человек получили в этой же квартире меньше 20 м, не могли спокойно перенести чужое жилищное счастье. Наша коммуналка немедленно превратилась в поле боя…

Возвращение домой перестало быть синонимом отдыха и расслабления: надо же выходить из жилья в места общего пользования – поле непрекращающегося боя.

Мы начали искать отдельную квартиру по обмену. Объявления, черные маклеры, доверенные лица и прочие законные и полузаконные методы были нами испытаны в различных вариантах. Однажды нам даже предложили отдельную 4-комнатную квартиру, но в «хрущобе». Там, чтобы зашнуровать ботинки, надо было выставить «корму» на лестницу, а «отдельные комнаты» представляли собой пеналы, в которые с трудом помещалась солдатская койка. Самая большая шестнадцатиметровая комната состояла из окна и дверей для продвижения в остальные малогабаритные отсеки.

В другой раз очень приличная квартира на углу Зайцева и Краснопутиловской нам очень понравилась. Мы с Эммой уже почти согласились на обмен. Разметала наши желания запоздалая «Татра»: при ее трогании на перекрестке в квартире задребезжали не только окна и двери, но и посуда в серванте. А звук был такой, как будто мы сидели прямо под капотом ревущего грузовика. Стало понятно, почему для всех переговоров нас приглашали поздно вечером: днем, когда грузовики останавливались и трогались с четырех сторон светофора, мы просто не услышали бы друг друга…

Наконец и к нам пришла большая радость: враги Уткины получили отдельную квартиру. Их комнату заняла Клара Александровна Пантелеева, с которой мы дружны уже почти полвека. Я посчитал, что все наши телодвижения теперь теряют смысл, и мы можем спокойно проживать на завоеванных с таким трудом квадратах. Конечно, неплохо бы иметь отдельную квартиру, но я знал обстановку в части и УМР: многие офицеры с детьми уже десятилетиями жили в условиях гораздо худших. У нас же на троих было около 40 метров жилой площади, плюс половина просторных «общественных угодий» сталинской квартиры. И еще два немаловажных обстоятельства. Сережа учился в 397 школе с усиленным английским, где у него была любимая учительница и, следовательно, – успехи в освоении вражеского языка, что так и не удалось сделать его родителям. Кроме этого – на Броневой у нас уже был построен кирпичный гараж, что по тем временам было роскошью почти сказочной.

Надо было прописать и взять к себе маму: она оставалась одна. Первый поход в Большой дом для разрешения прописки в Ленинграде закончился чрезвычайно быстрым, но совершенно полным «отлупом». Чиновник в назначенном подъезде взял мои бумаги и вперил в меня вопрошающий взгляд.

– Прошу разрешить прописку матери. Жилплощадь позволяет. Мать уже старая и жить одна не может.

– Вот езжайте к ней и поддерживайте ее там, – решительно заявил чиновник, рисуя поперек заявления крупными буквами одно слово «ОТКАЗАТЬ».

– Как я могу поехать туда с этими погонами? – пытаюсь доказать очевидное.

– Следующий! – чиновник уже смотрит сквозь меня на входную дверь. И так визит уже занял более 10 секунд…

Наша жизнь зависит от неизвестных нам бумаг с грифами «ДСП», «Секретно», «Совершенно секретно», а может быть, и устных распоряжений, переданных по закрытой связи ЗАС. Что было тогда, возможно, станет известно историкам лет через 50, когда снимутся грифы с документов. Но через несколько месяцев у меня относительно благосклонно приняли заявление на прописку матери в обычном отделении милиции на Автовской. По «своим каналам» МВД проверило, что в Деребчине у нас отсутствовало родовое поместье (довоенную «казенную» хату у одинокой вдовы давно уже отобрала Советская власть). Маму прописали к нам на Краснопутиловской. После смерти С. М. Крепостняка мама переехала к нам уже на новый адрес – на набережную Черной речки. Кстати, ее переезд вызвал немалое удивление замполита УМР: сам-то он прописывал всех родственников с единственной целью – получения дополнительных квадратных метров…

То, что мы получили отдельную квартиру в новом доме-вставке, который строился для начальства УМР, – целиком заслуга Эммы. Она, не слушая моих унылых увещеваний, пошла на прием к начальнику УМР Ю. И. Горбаневу, которому и доказала, что только один я, такой умный и ценный подполковник, еще живу со своей семьей в коммуналке. Юрий Иванович, человек добрый и интеллигентный, не только дал себя убедить в этом, но и убедил еще и своего зама по политической – Трофимова. Нашему везенью, наверное, помогло и то, что в освобождаемые наши комнаты можно было поселить сразу двух жаждущих из вечной очереди на жилье…

Милость начальства была так велика, что нам даже разрешили выбор квартиры: на засыпанном строительным мусором первом этаже, или на залитом солнцем шестом без лифта. Конечно, мы хотели к свету, к солнцу. Образумил нас Олег Власов:

– Что вы делаете? Как будут взбираться на шестой этаж ваши старенькие бабули?

Скрепя сердце вспомнив учение Иосифа Виссарионовича о действии постоянных и временных факторов, мы согласились на первый. Солнце было временным фактором, а преодоление пешего пути на шестой этаж – постоянным… На шестом этаже поселился с семьей Гена Корзюков.

Олег и бабули спасли и нас: сейчас мы с огромным трудом преодолеваем несколько ступенек на наш первый. А что касается качества жизни, то неизвестно что лучше: бесконечные протечки потолка и черные стены на шестом этаже, или прогнившие полы от испарений подвала на первом… Однако: «дело сделано, его ничем не исправить, и это единственное утешение, как говорят в Турции, когда отрубят голову не тому, кому следует»…

Следующим этапом «обуржуазивания», накапливания недвижимости, – надо считать полукриминальную постройку гаража в Межпутье, которую я уже живописал в главе 21 «Автомобили, автомобили…».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.