Новое пополнение. Старые проблемы

Новое пополнение. Старые проблемы

И на фронте, и в глубоком тылу жизнь поверялась одним – дожить, дождаться победы, приблизить ее насколько можно. Ради будущего, ради мирного неба отдавались последние силы, делалось то, что в другие времена казалось бы невозможным.

В октябре сорок второго из Москвы в уфимское ОКБ направляется парторгом ЦК Николай Дмитриевич Кузнецов, отозванный с Северо-Западного фронта, где он служил в составе дивизии ВВС. Один из трех полков дивизии летал на Яках с пушечными моторами М-105П конструктора Климова, что и определило выбор Секретариата ЦК. К тому же, помимо знания климовского мотора, Кузнецов имел ученое звание доцента, до войны защитив диссертацию в Академии Жуковского.

По прибытии в Москву майора Кузнецова принял сам Маленков, секретарь ЦК ВКП(б), курировавший вопросы авиации и авиапромышленности. Беседа началась с вопроса:

– Как вы относитесь к партийной работе?

– Считаю партийную работу самой важной из всех, которые когда-либо мне поручали.

И сам майор, и его бравый ответ понравились Маленкову. Он сообщил, что состоялось решение Секретариата ЦК о назначении Кузнецова парторгом ЦК на Уфимский моторный завод:

– В Уфу эвакуировано конструкторское бюро Климова, который работает над новой модификацией своего двигателя. Ваша задача – обеспечить все условия для скорейшего создания нового мотора, ускорить его доводку и серийный выпуск. Вы знаете климовский мотор?

– Так точно, – вытянулся майор.

– Теперь ваша задача, товарищ Кузнецов, дать фронту как можно скорее новый, более мощный «сто седьмой» мотор.

После короткой беседы с Маленковым вновь назначенного парторга ЦК вводил в курс дела заведующий отделом Григорян, пояснив, что направляется он не на завод, а непосредственно в ОКБ Климова. Положение там достаточно сложное. ОКБ лишь в конце 1941 года эвакуировалось в Уфу из Рыбинска, причем почти на пустое место. Полномочия ему даются большие, но пользоваться ими надо с умом. Хотя Климов человек авторитетный, характер у него достаточно сложный, он не терпит вмешательства в дела своего КБ. Новый мотор пока не доведен. А время не ждет.

Прием у Маленкова состоялся в два часа ночи, инструктаж Григоряна закончился уже под утро. И на рассвете, получив красную книжечку – мандат парторга ЦК, оформив проездные документы, Кузнецов поспешил на Казанский вокзал. И спустя несколько дней – ему было разрешено на сутки заехать домой в Свердловск, где жили родители и жена с дочерью, парторг ЦК прибыл на новое место.

На завод Кузнецов приехал вместе с секретарем обкома Елисеевым. Первый секретарь обкома Семен Борисович Задионченко, месяцами живший на территории завода в первые месяцы эвакуации рыбинского моторного, предупредил Баландина о новом назначенце. Его уже ждали.

Директор завода одновременно исполнял и обязанности заместителя наркома авиационной промышленности, что говорило о большом значении уфимского авиаузла. ОКБ Климова было самостоятельным и заводу не подчинялось. Но поскольку замнаркома был начальником всех главных конструкторов, то указания Баландина для ОКБ были обязательны.

Директор завода принял Кузнецова приветливо и как-то сразу перешел с ним на «ты». Пригласили прежнего парторга ЦК Кошелькова, позвонили Климову. Они подошли буквально через десять минут – ОКБ было совсем рядом. Познакомились. Кузнецов впервые увидел легендарного конструктора и рассматривал его с нескрываемым любопытством. Владимиру Яковлевичу летом исполнилось пятьдесят, но выглядел он значительно моложе своего возраста, лишь обильная седина на висках отличала его от всех присутствующих. Высокий, стройный, со строгим взглядом карих глаз, Климов держался довольно сухо. Чувствовалось, что он привык соблюдать дистанцию между собой и людьми.

Елисеев и Баландин распорядились тут же созвать партсобрание ОКБ, представить Кузнецова и рекомендовать его к избранию секретарем партбюро ОКБ. Климов во время этих разговоров не проронил ни слова, чем очень удивил Кузнецова. Парторг вспомнил инструктаж в ЦК и решил, что главный конструктор принял его «в штыки». Но как только партийные вопросы были решены, Владимир Яковлевич обратился к Кузнецову:

– Если желаете, Николай Дмитриевич, я вам покажу наше ОКБ.

И когда они вдвоем шли внутренним переходом в здание конструкторского бюро, Кузнецов не удержался и спросил:

– Почему вы молчали в ходе нашей беседы? Сложности в отношениях с директором?

– Нет, отнюдь. Вы обсуждали организацию партийной работы, а я не член партии. Так зачем же вмешиваться не в свое дело?

У Кузнецова несколько отлегло от сердца, хотя прозвучавший ответ можно понять по-разному. Они прошли в зал, где рядами стояли чертежные доски, а над листами ватмана склонились совсем молодые конструкторы. Кузнецову сразу бросилось в глаза, насколько все были худыми, бледными, с обмороженными лицами, одеты плохо.

– Как у вас с питанием? – спросил он Климова.

– Сейчас уже легче. Летом многие огородничали, собрали неплохой урожай картошки, а до того было совсем скверно.

«Куда же хуже, – подумал Кузнецов. – И сам Климов – кости да кожа, а уж молодежь и вовсе – в чем душа держится». А Климов вел его дальше, показывая лабораторию, испытательную станцию, механические цеха. Кузнецов обратил внимание, что нет ни литейного, ни кузнечного цехов.

– Литье, крупные поковки и детали двигателя мы заказываем на серийном заводе, – будто прочитав его мысли, заметил Климов.

– А заказы выполняются в срок?

– Нет, – коротко ответил главный конструктор и споро зашагал дальше.

Поднявшись на этаж, где находилась его приемная, осмотрели кабинет нового парторга и по приглашению хозяина расположились у Климова. За чашкой чая разговор пошел легче. Узнав, что Кузнецов еще до войны стал доцентом, а сейчас прибыл к ним с фронта, из дивизии ВВС, Владимир Яковлевич как-то сразу потеплел, обронил, что и у него сын на фронте, и стал расспрашивать про самолеты в боевых условиях.

В их дивизии, рассказывал Кузнецов, было три полка, причем самолеты все разнотипные. Один полк летал на Яках с климовскими моторами, другой – на ЛаГГах с двигателями Швецова, третий – на английских «харрикейнах» и американских аэрокобрах. При такой большой разнотипности самолетов запчастей к ним всегда не хватало. Десятки самолетов постоянно находились в ремонте, катастрофически не хватало моторов, особенно на иностранную технику. И вообще, с английскими да американскими истребителями – просто беда, летчики их очень не любят. «Иностранцев» очень трудно эксплуатировать зимой – моторы не рассчитаны на русские морозы. К тому же на «харрикейнах» стоят только пулеметы, пушек нет. Да и техники с ними мучаются: все инструкции на английском языке, а где же на фронте найдешь переводчика.

– Так что, как представитель фронтовых летчиков, говорю огромное спасибо за ваш М-105П. Отличный мотор. Порой за один день приходилось делать несколько боевых вылетов, и даже с повреждениями движок работал, – завершил свои фронтовые впечатления Кузнецов. Продолжить беседу решили вечером, после полного осмотра уфимского моторного хозяйства.

Знакомство с положением дел и на заводе, и в ОКБ произвело на Кузнецова удручающее впечатление. Много недостроенных зданий, кое-где из-под снега виднелись ящики с оборудованием, люди – изнуренные до предела, а среди работников большинство – женщины и подростки, по довоенным меркам – совсем еще дети.

Когда Вера Александровна встретила мужа с гостем, вернувшихся с работы уже к полуночи, оба были хмуры, явно прервав только что какой-то неприятный разговор. Слегка перекусив, мужчины удалились в комнату. И впервые жена с дочерью услышали, на каких повышенных тонах может говорить Владимир Яковлевич. Громогласен был и Кузнецов. Из-за двери раздавалось: «баня», «питание», «больные»…

Но вопреки всем прогнозам Климов и Кузнецов сработались, темпераментный и неудержимый парторг сумел повернуть завод к нуждам ОКБ.

И с Баландиным, и с главным инженером Лаврентьевым Николай Дмитриевич быстро нашел общий язык. Казалось, что новый мотор вот-вот дорастет до госиспытаний и пойдет в серию.