Часть пятая. GORBY

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Часть пятая. GORBY

Пока будущие лидеры бандитского Петербурга сидели за решеткой, в стране одно за другим начинали происходить события, без которых их будущая деятельность была бы невозможна.

В марте 1985 года Политбюро ЦК КПСС выдвинуло на должность генерального секретаря самого молодого из участников партийного синклита — пятидесятичетырехлетнего Михаила Горбачева. За полгода до своего назначения Горбачев встречался с премьер-министром Великобритании Маргарет Тэтчер. После пятичасовой беседы с самым вероятным кандидатом на пост главы СССР в своей загородной резиденции Чеккерс она в интервью телеканалу ВВС сказала, что Михаил Горбачев ей понравился, «с ним можно иметь дело». Для сравнительно узкого круга диссидентствующей интеллигенции это был важный знак: от нового генсека ждали перемен. Дело в том, что мнение Тэтчер в этих кругах почиталось исключительно ценным: еще свежо было в памяти ее телевизионное интервью сразу с тремя глашатаями махрового советского официоза — Валентином Зориным, Игорем Фесуненко и Александром Бовиным, в котором британский премьер лихо и непринужденно разделалась с ангажированными из ЦК КПСС ребятами.

Большинство же к будущему лауреату Нобелевской премии мира отнеслись без особого восторга, скорее, с интересом. Похожий внешне на Павла Ивановича Чичикова — не старый и не молодой, не худой, но и не толстый, странно подвижный, он говорил много и без бумажки. Синтаксис сбитый, говор южный, слов много, но о чем — не слишком понятно. Вопреки ожиданиям продвинутой интеллигенции, один из его первых указов — «Об усилении борьбы с пьянством и алкоголизмом, искоренении самогоноварения».

Анатолий Лукин, родился в 1950 году

Я имел отношение к организованной преступности, позвище Лука, всю сознательную жизнь провел в блатной среде.

Родился в Ленинграде в интеллигентной семье, мать учительница. В детстве занимался регби, спорт и высокопартийная тетка, а она дальняя родственница Пельше была, помогли поступить в Военмех. Играл в группе «Аргонавты». Но долго не продержался, увлекся центром, закрутило — стал бегать по Галере, крутить дела, со мной шлялась такая центровая девка — Твигги. Пятый номер, между прочим. И, между прочим, дочка члена обкома партии. В 1976 году я с этой Твигги попал в историю, и нас приняли. Ее-то папаша отмазал сразу, пока мы чалились во 2-м отделении милиции, а мне прибывший член партии сказал: «Этот в клешах — сажать его надо». Я подался в бега. В 1980-м я выставил квартиру. Брали меня красиво, в ресторане «Восток» в ЦПКО,— четыре опера, наши не пляшут, я дернулся к своему таксисту, которому заранее сотку на торпеду положил, но не вышло. Кино.

За все про все отмерили мне двенадцать. Отправили в Чувашию в экспериментальный лагерь. Режим как в концлагере. Я окончательно перешел к блатным. Отсидел десять раз по пятнадцать суток, и меня отправили в Саратовскую область в крытку в Балашов. Она называлась кузницей воров. Блатных там ломали. В Балашове пытали голодом — некоторые зэки не выдерживали и нападали на вертухаев, когда те ели пирожки свои вонючие; забивали до полусмерти. Надзиратели были настолько неграмотные, что подходили к зэкам и по букве копировали фамилии с наших бирок на робе. Некоторых заставляли выступать по местному радио и говорить: «Я, такой-то вор, отрекаюсь...» И это было уже после Олимпиады в Москве, где ласковый мишка летал, а в сотнях километрах пусть плохих людей, но убивали за убеждения. Начальник оперчасти у нас был там некий Константиныч. Он меня часто вызывал и говорил, что, мол, я из приличной семьи, грамотный, а все по баракам усиленного режима шатаюсь, что меня жена-красавица не дождется.

Я ему отвечаю: «Константиныч, к чему эти беседы?» А когда он пообещал, что меня опустят, я разбежался и головой своей в его башню воткнулся. Называлось это — взять на Одессу. В карцере по моей просьбе блатные вытащили штырь из нар и алюминиевой кружкой вбили его мне в правое легкое. Тогда меня и отправили на больничку. Обошлось, а то бы пришлось вешаться.

Как пришел Горбачев, начались послабления нам. То есть даже к нам начали относиться по закону — перестали пытать. И как-то отпираю я кормушку и вдруг вижу, как Константиныча ведут — руки за спину. Может, так нехорошо поступать, но я не выдержал и кричу: «А тебя жена-то дождется?!» Он мне в ответ: «Ты неправ, мы теперь по одну сторону». Я ему: «Нет, старичок, мы теперь, как на дуэли, еще ближе сошлись, только у тебя по ходу волыну заело».

А ему за пытки, за доведение до самоубийств тоже двенадцать накинули, чтоб не дуло. Мы радовались Горбачеву, уважали его. Наверное, так же радовались зэки, когда Сталин сдох.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.