Отдельные неудачи среди сплошных удач
Отдельные неудачи среди сплошных удач
Посвящаю Петру Тодоровскому
Рассказ
Это случилось давно. Я был очень молод. Из сельской школы меня перевели в городскую. И тут жизнь моя внезапно покатилась под откос, и я вот-вот должен был погибнуть, но необъяснимое чудо помогло мне спастись.
Я снимал угол в домике на окраине. Стояла гнилая осень. Ученикам я не нравился, и они отравляли мое существование. Друзей еще не было. Жить не хотелось. И вот однажды подошел ко мне в учительской преподаватель физкультуры Петя и сказал:
— Я гляжу, ты все один да один. Может, вечерком под шары сходим?.. Ну, ресторанчик такой, под шарами…
И мы отправились. Я, Петя и завуч. Это была не очень чистая столовка рядом со школой. Над входом висели два тусклых круглых матовых шара. Мы нашли себе столик. Нам, не спрашивая, подали по граненому стакану с водкой, по кружке пива и по порции котлет с лапшой. Выпили — разговорились. Помню, было хорошо, легко, сердечно. Вывалились оттуда в полночь, обнялись и зашагали по пустынным улицам: провожали друг друга. Что-то такое пели громко, хором. Расставаться не хотелось.
Следующее утро было опять гнилым, гадким. Ученики не жаловались. Но я понимал, что спасение вечером, под шарами. «Под шары идем?» — спросил я Петю. Его обрадовала моя прыть. Правда, с деньгами вышла легкая неувязка, но меня научили обратиться в кассу взаимопомощи и попросить денег на приобретение ну, скажем, ботинок… И вот снова были граненые стаканы, пиво, котлеты, и снова мы шли в обнимку, пели, а в промежутках делились опытом…
Утром я подумал: «Вечером — под шары. Какое счастье!..» И так продолжалось несколько месяцев, пока не произошло необъяснимое чудо. И я вернулся к себе самому.
Спустя несколько лет переехал я в Москву и, представьте себе, попал почти в ту же ситуацию. С одной стороны, столица, блеск, всякие вожделения, с другой — гнилая осень, одиночество, ни насиженного места, ни знакомых лиц; а мечталось о дружеском участии, о милых встречах… Женщины проходили мимо, да и не умел я привлекать их внимания, да и одет был крайне невзрачно. И вот решил я, как всякий молодой человек, хорошо одеться. Однако хорошо одеться в то трудное время было сложно: в магазинах продавались вещи невыразительные, скучные, а мечталось о необычном, а необычное можно было достать лишь в комиссионном магазине, да и то изредка, и стоило оно немалых денег. Начал я копить, добавили родственники, и вот двери комиссионного магазина распахнулись передо мной. Я вошел туда в надежде натолкнуться на неповторимое произведение искусства кройки и шитья. Мне повезло. Я сразу же увидел пальто из замечательного драпа цвета переспелой моркови. Примерил — оно было сшито на меня. Оно было теплое, мягкое, облегающее, на блестящей скользкой подкладке. Она была столь прекрасна, что хотелось вывернуть пальто и носить его подкладкой вверх. Пальто было с чужого плеча, но это меня не волновало. Главное, что своим видом, цветом оно соответствовало тогдашнему моему вкусу. Конечно, вкусы меняются. Природа и возраст делают свое дело. В тринадцать лет, например, я воображал себя в черных брюках, в белой сорочке апаш и с фотоаппаратом «лейка» через плечо. А в пятнадцать мне уже хотелось выглядеть похожим на Костю Червонца с нашего арбатского двора: тельняшка, пиджачок, чубчик из-под кепочки, и обязательно хромовые сапоги гармошкой, и обязательно золотой зуб…
Короче, заглянул я в зеркало. Передо мной стоял уже не прежний сутулящийся от холода человек в потертом полуплаще, а статный независимый молодой мужчина со счастливым румянцем на щеках. В довершение ко всему пальто стоило дешевле, чем предполагалось, и этот внезапный красавец позволил себе купить шляпу из коричневого велюра, и еще осталось на такси, в котором он отправился к себе на работу.
В те годы я трудился в одном из столичных издательств, которого не называю, ибо, как подсказал опыт, некоторые люди воспринимают мои нынешние откровения как удар по собственному престижу. Им кажется, что моя откровенность порочит не только меня, но и их, а у меня нет желания травмировать бывших моих сослуживцев.
Итак, приехал я к себе в издательство, вошел в комнату и по взглядам присутствующих понял, что я уже не тот, что был, — иной, иной…
Мой сослуживец, назовем его Виталием, сказал:
— Ба, а ты ничего себе! — И глаза у него повлажнели. — Послушай, а почему бы нам вечерком не выйти на Тверскую?
— С какой целью? — спросил я рассеянно, но на самом-то деле весь напрягся, напружинился…
— Познакомимся с какой-нибудь достойной красоткой, — сказал Виталий, — проведем время…
Я тут же представил себе эту красотку. У нее были длинные ноги. Светлые волосы струились по плечу. Правильное лицо украшали глубокие серые глаза. Улыбалась она ослепительно. Говорила низким голосом, слегка нараспев. Заканчивала аспирантуру по астрофизике…
— А ты уверен, — сказал я, — что достойные красотки ходят по Тверской, ожидая нас? — Но глухая надежда шевельнулась в моей израненной душе.
Вообще, мне страшно было подумать подойти к незнакомой женщине на улице, но Виталий многозначительно улыбался.
Мы встретились у метро «Белорусская». Стояла промозглая осень. Под фонарем на сыром асфальте распласталась моя нервная, элегантная тень. Я решил не продавать себя дешево.
— Послушай, — сказал я, как человек, утомленный опытом, — только, пожалуйста, без всяких пошлостей, хватаний за руку и жалкой лжи…
Он посмотрел на меня многозначительно и ничего не ответил.
До площади Маяковского мы не встретили ничего примечательного. Напряжение мое усиливалось. Где вы, длинноногие мадонны, сочетающие в себе современную красоту, ум Сократа, нравственные богатства и старомодную женственность наших бабушек? Где же вы?!
И тут Виталий резко шагнул в сторону.
— Вы одна, и это ужасно, — проворковал он.
Перед нами стояла девушка. У нее было озябшее невыразительное лицо.
— Что-то есть в нашей встрече, — сказал Виталий с профессиональной настойчивостью. — Ведь мы встретились не на балу, а в промозглой осенней полутьме. Какая-то сила свела нас…
— И что же? — спросила она не очень дружелюбно.
— Пойдемте с нами в уют, в тепло, в музыку, в дружескую пещеру… Люди должны быть ближе друг к другу. Познакомьтесь, это мой приятель.
Она отвела мою руку и исчезла.
Я совсем забыл сказать, что нас ждала однокомнатная квартирка Виталия, где была бутылка коньяку, яблоки, торшер, диван и проигрыватель.
Мы пересекли площадь Маяковского. Мимо, дразня нас, проплыла мадонна, недоступная, как звезда. Ее сопровождал некто, счастливый и благополучный, хотя, как я успел заметить, он был не так уж и прекрасен.
Затем перед нами возникли две довольно симпатичные красотки.
— Привет, — сказал им Виталий. — Кого я вижу!
Но они прошли мимо.
Однако время не стояло на месте, и площадь Пушкина мы пересекли уже значительно торопливее.
— Кстати, — сказал Виталий, — тебе надо поддерживать меня в разговоре. Ты молчишь, а они начинают бояться. Они думают: кто этот молчаливый красавец? К добру ли он? — И тихо засмеялся.
«Конечно, — подумал я, — это очень унизительно, но ведь где-то кто-то нас ждет? Ведь не может быть, чтобы все были окончательно разбиты на пары!»
— А я где-то читал, — сказал я, — что вообще женщин больше, чем мужчин.
— На земном шаре — да, — засмеялся Виталий, — но не на Тверской.
Мы двигались уже быстрым шагом. Внезапно он коснулся моего локтя:
— А вон идут наши…
Я вздрогнул. Две юные дамы, смеясь о чем-то своем, медленно приближались к нам. Чарующий свет магазинной витрины придавал их облику загадочность и полночную прелесть. Они представляли собой ту классическую пару, которую любили изображать художники на страницах журнала «Нива». Обе высокие, стройные. Блондинка и брюнетка. Юдифь и Брунгильда, сведенные вместе прихотью фортуны.
— А мы вас ждали, — проворковал Виталий, и глаза его наполнились медом.
Красотки остановились, переглянулись и засмеялись, однако вполне дружелюбно. «Наши! Наши!» — ликовал я.
— Знакомьтесь, — сказал Виталий, — мой приятель.
Он широко взмахнул рукой, заключая меня в некий фантастический овал, давая им понять, с кем они имеют дело. Его великодушие не имело границ. Он умалял себя, чтобы мои достоинства проявились с полной силой: «Что — я… Я — ничто. Посмотрите на него: как он стоит! Какое на нем пальто! Как благородны его черты!.. Какая шляпа!.. Какая тайна во всем его облике!..»
— Знакомьтесь, не пожалеете, — сказал он, — это удивительная личность. — В его бодром ворковании все-таки различалось отчаяние.
— Очень сожалею, — сказала брюнетка, — но ваш приятель не в моем вкусе.
Слова брюнетки не произвели на меня впечатления, потому что мне нравилась Брунгильда. Мне вообще всегда нравились блондинки. Видимо, потому, что я сам брюнет. Правда, эта ортодоксальность несколько раз выходила мне боком.
Конечно, тут я должен был что-то ответить, сказать что-нибудь такое… Но слов не было, и чем больше я напрягался, тем меньше их оставалось в несчастной моей голове.
— Ну, протяни дамам руку, ручку протяни, — сказал Виталий с улыбкой, но мне послышалось в его голосе легкое раздражение.
Не сводя глаз с блондинки, улыбаясь с ученым видом знатока, я потянул к ней ладонь.
— Нет, — вздохнула она, — вы оба не в нашем вкусе…
И они растворились во мраке, а мы обреченно и сосредоточенно помчались по направлению к Юрию Долгорукому.
Тусклые фонари. Изморозь. Легкая дымка грядущей зимы. Неправдоподобный свет витрин. Все казалось призрачным, фантастичным. И наши напряженные, унылые, издерганные тени стремительно пересекали замирающую Москву. Я сдвинул шляпу на затылок, чтобы выглядеть лихо: женщины любят силу, задор, стремительность…
Очередная жертва была благосклоннее прочих; так легко и просто выдала свое имя и, шмыгая острым длинноватым носиком, призналась, что все это ей как-то непривычно, но она рада познакомиться с такими интересными ребятами и будет ждать, когда они ей позвонят… Сегодня? Нет, она идет на дежурство… Завтра бы, а? Она будет сидеть у телефона, и подруга у нее есть…
Я хотел сказать ей, что она не в нашем вкусе, но мне ее стало жалко.
— А знаете что, — сказала она суетливо, — дойдем до почты, я, может, и отпрошусь, а?
Мы пообещали позвонить ей и полетели дальше.
— На таких-то уж не будем размениваться! — крикнул я.
— Да мне, собственно, все равно, — откликнулся Виталий и нервно захохотал: — Стоило ли… Я думаю, стоило ли новое пальто. А ведь еще и шляпа! Велюр!..
Вечер пропадал. Уже виднелась Манежная площадь. Правда, женщин как будто прибавилось. Это утешало. Особенно много их было почему-то на той стороне улицы. Даже отсюда было видно, как они стройны, медлительны, прекрасны.
— Переходим! — распорядился мой друг.
Мы почти перепрыгнули на противоположный тротуар, но он был пустынен, ничто не привлекало взора.
— Зря упустили ту, — прохрипел Виталий, — не так уж и страшна…
Все красотки теперь медленно двигались по той стороне.
— Давай туда, — скомандовал Виталий.
Я перелетел на другую сторону и вновь оказался в пустоте. Зато там, где оставался Виталий, возобновилось шествие. «Ага! — подумал я с торжеством. — Наша берет!» Громадными скачками, не касаясь земли, Виталий носился меж телеграфом и Ермоловским театром.
«Как это унизительно, — подумал я. — Что мы делаем?! — а сам носился тоже, придерживая рукой шляпу. — Как стыдно!» — но остановиться не мог.
Так мы добрались до станции метро. Дальше простиралась бесконечность.
— К черту, — сказал я задыхаясь, — хватит. Идем по домам. Твой профессионализм ни к черту…
— Моя профессия — редактирование рукописей, — шепнул он мрачно.
Пустынный эскалатор уносил нас в преисподнюю. Пальто мое переменило цвет. Исчезли мягкие тона. Оно выглядело крикливо, капризно, истерично, ядовито… Оно стало жестче, фанернее, трудно было пошевелиться…
Едва дыша от усталости и разочарования, мы ввалились в полупустой вагон, и в этом полупустом, полусонном вагоне как вознаграждение за недавнее отчаяние сама фортуна предстала перед нами в образе длинноногой юной мадонны, весьма изящной и слегка небрежной, с загадкой в больших серых глазах и с ослепительной располагающей улыбкой… В общем, едва мы ввалились в вагон, как тотчас налетели на нее.
— Привет, — сказала она. — Бедные мальчики: какой обалдевший вид!
— А у вас, надеюсь, вечерок прошел славно? — проворковал Виталий.
— У меня он только начинается, — ослепила она.
Возле ее ног стоял большой, распухший портфель. Мы тут же познакомились. Я не сводил с нее глаз. Это была королева.
— Послушай, Виталик, — сказала она, — подержи-ка зеркальце, вот так, — и принялась орудовать губной помадой. — Знаешь, — сказала она мне, — один тип ждет меня уже больше часа. Представляешь?.. Я проковырялась дома кошмарное время!
— Кто он? — спросил я, холодея.
— Такой же дурачок вроде вас… Это потрясающе!
— Может, плюнем на него? — предложил Виталий.
— Это дурно, — сказала она, — можно быть легкомысленной, но непорядочной никогда.
— Да он же тебе надоел, — сказал Виталий.
— Это правда, — согласилась она. — А что делать?
— А вот мы, например, — сказал Виталий.
Опять торговля, позор, вымогательство!.. Ладно, пусть и она укажет нам наше место… Ее звали Зиной.
— Зин, а Зин, — сказал Виталий, — да не ломай ты голову. Ну позвонишь ему завтра и все такое…
Вдруг она засияла:
— Вот дурачки!.. Тогда давайте быстренько позвоним Наташке и поедем ко мне на дачу. Виталик, Наташка тебе понравится.
Она выбрала! Какое счастье! Значит, Виталию — Наташка, а мне — она! И тут она хлопнула меня по плечу:
— Ну, что скажешь, горюшко мое?
— Фантастика! — сказал я, потрясенный. — А знаешь, мы тут облазили всю Тверскую, и все безуспешно, и вдруг — ты!
— Ну надо же! — удивилась она. — У вас что, знакомых девчонок нет?
— Почему же нет? — проворковал Виталий. — Одна свалилась в гриппе, другая в отъезде, третья… надоела… Ну, знаешь, как бывает…
Она была прекрасна в мягком свитере вишневого цвета, в пальто нараспашку… Я тоже распахнулся.
— А Наташка, — спросил Виталий, — она как? Она ничего себе?
— Царица, — сказала Зина, — умрешь.
Вообще был огонь, фейерверк, молния, внезапность, чудо. Все сладилось. Эскалатор выносил нас слишком медленно. Я, надрываясь, нес тяжелый портфель моей дамы.
— Никаких однокомнатных пещер, — командовала Зина, — у нас с бабушкой целая дача. Да вы что, смеетесь?.. Бабку запрем в ее комнате…
Мы вышли у Курского вокзала. Виталия она послала в дежурный гастроном.
— Беги, Виталик, беги, пока не закрыли! И забудь про свою бутылку с коньяком. Вы что, опсихели? Четыре нормальных человека и одна бутылка?! И потом учти, у меня еды мало, сыру не забудь, колбаски… Беги, беги!
— Слава богу, — сказал я, распоясываясь, — мы остались наедине. Так и ждать приятнее…
— Чудовище, — сказала она, — это ты будешь ждать, а я побегу звонить Наташке.
— И все-таки хорошо, что не мне бежать в гастроном, — сказал я.
— Ах ты, маленький лентяйчик! — засмеялась она. — А ну-ка, донеси мой портфель во-о-он до той телефонной будки.
Я радостно подхватил портфель, и мы отправились.
— Теперь, — сказала она, высовываясь из кабинки, — лети, шалунишка, на прежнее место, а то Виталий нас потеряет, — и помахала мне ручкой.
Она звонила долго. С полчаса. Пришел Виталий, нагруженный бутылками и пакетами.
— Ты не сердишься, что она выбрала меня? — спросил я.
— Я не очень привередливый, — засмеялся он. — Наташка так Наташка.
Прошло еще полчаса. Минули вообще все возможные сроки. Вспоминались различные истории о том, как юные красотки завлекали к себе мужчин, напаивали их, потом вваливались их дружки…
— Это отпадает, — сказал Виталий, — нас ведь никуда не завели. В общем, нормальное «динамо»…
— А ты уверен, что она из «Динамо»? — спросил я.
Он засмеялся и потащил меня к закрывающемуся метро.
— Нам крутанули «динамо», — пояснил он. — Динамистки пьют, едят на твои деньги, а после ни-ни…
— Это отпадает, — сказал я твердо. — Она была бескорыстна.
На следующее утро, переполненный раскаяниями и гневом на собственную слабость, я отправился в издательство.
Виталий уже сидел за своим столом, свежевыбритый, улыбчивый, благоухающий.
— Хочу тебя обрадовать, — сказал он как ни в чем не бывало, — не успел вчера ввалиться в дом, как позвонила одна дама, зовут Тамара, спросила Люсю…
— И что же?
— Познакомились, договорились на сегодня.
— С меня хватит, — сказал я, усаживаясь за стол.
— А она обещала привести Люсю, — проворковал Виталий.
Я открыл чью-то рукопись, но вместо букв увидел Люсю.
— Нет уж, — сказал я, — Люси, Маруси… К черту. Иди к черту.
У Люси были длинные ноги, вишневый свитер обтягивал ее прелестную фигурку, серые глаза смеялись. Она с успехом училась на археолога, но это не мешало ей заниматься парусным спортом и любить Верлена. У нее был иронический склад ума, а когда я попросил пришить мне к пиджаку пуговицу, она и это сделала легко и с изяществом.
— Ну как? — спросил Виталий.
— К черту. — Я был тверд. — Мадонны на улице не валяются.
Весь вечер в душе моей бушевали бури. Я освистывал себя и унижал. Я вспоминал о себе самое дурное. Кстати, и ту историю в провинции, под шарами. «Неужели, — думал я, — этого мало? Неужели я не гожусь для лучшего?!»
Позвонил Виталий и сказал:
— Значит, так, тут ко мне неожиданно нагрянули родственники, поэтому сгоняй за девочками сам, заезжайте за мной, а я тут пока управлюсь, и мы дунем куда-нибудь в ресторан…
— Ладно, хорошо, — почти крикнул я торопливо, — только у меня с деньгами…
— Деньги есть, — сказал он, — все в порядке.
Я сорвал с вешалки свое новое пальто. Оно было оранжевого цвета с легким голубым отливом; надел шляпу, глянул в зеркало и подумал: «Чего им еще нужно?»
Возле станции метро «Смоленская» бушевали страсти. Здесь было место свиданий. Здесь ждали, встречали, отчаивались и возносились. На душе у меня было мерзко, но, подчиняясь неведомой силе, я, словно орел-стервятник, кружил и кружил в счастливой толпе. Через несколько минут я уже хорошо ориентировался в этой суматохе, я сжился с обществом и понял, что это не безумная стихия, а разумное логическое движение природы. Уходили одни, появлялись другие. Самые красивые ждали недолго: их кавалеры не опаздывали; те, что похуже, были терпеливей, но и их не обходила удача… У меня было сложное положение: я не знал ни Люси, ни Тамары. Я спрашивал почти всех подряд, но все оказывались чужими. «Очень хорошо, — подумал я, — очередной розыгрыш. Зато я могу уйти к черту!» Конечно, можно было бы встать на ступеньки и крикнуть оттуда: «Люся, Тамара, ау!..» Но меня бы подняли на смех, потому что представьте себе: это пальто, эта шляпа, эти усики — и ау-у!..
Наконец все разбились на пары и перед станцией метро остались двое: я и какая-то приземистая девица в мешковатом пальто и берете. Мы долго и недружелюбно оглядывали друг друга. Я подошел к ней. Это была Тамара. «Если Тамара такая, то какая же Люся?» — подумал я и решил плюнуть на все и исчезнуть, но почему-то не смог. Вскоре к нам присоединилась и Люся — маленькая толстушка с русой челкой.
— Ну ладно, — сказала Тамара мрачно, — поехали за Виталием. Вот такси.
Честно говоря, я предполагал добраться до Виталия на метро, но спорить не решился. Мы доехали до Калужской заставы. Девочки остались в машине. В лифте я решил, что сейчас самое время задать деру, но не смог. Виталий лежал на диване совершенно пьяный. Гостей уже не было. Какая-то старуха подтолкнула меня к двери:
— Давай, давай отседова!
— Виталий! — крикнул я.
— Ку-ку, — сказал он, не открывая глаз.
— Мы приехали, — крикнул я, — у меня нет денег…
— Ку-ку, — сказал Виталий, а я очутился за дверью.
Выходя из подъезда, я подумал, что теперь-то самое время убежать, но пошел к машине.
— В ресторане и без Виталия хорошо, — сказала Тамара. — Давай, шеф, в гостиницу «Ленинградская», там ресторан что надо.
Денег у меня какая-то жалкая мелочь, едва на такси. Тамара мрачно молчит: чем-то я ей отвратителен. Люся вздыхает и иногда произносит отдельные слова вроде: «А вот комиссионка…», или «А здесь Санька живет…», или «Гляньте, дура какая, по лужам бежит!..»
— Боюсь, что мест в ресторане, как всегда, не будет, — сказал я.
— А ты не бойся, — сказала Тамара, — швейцару дашь — и будет.
«Надо бежать, — подумал я, утирая холодный пот, — то есть даже не бежать, а выйти из машины и спокойно уйти… Гуляйте сами…»
Молодая женщина сидела в машине рядом. В полутьме она казалась прекрасной. Надо ведь что-то сказать ей полушепотом, взять за руку, чтобы она оттаяла. У нее тоже трудное положение: кто я, зачем?.. Я прикоснулся к руке Тамары, она ее отвела. Такси остановилось у ресторана. Толпы не было. С неба сыпалась какая-то гадость. Я расплатился почти всем, что у меня было. Осталась ерунда на бутылку самого дешевого сухого. Хоть бы нас не впустили!
Громадный мраморный зал ресторана был почти пуст. Играл оркестр. Метрдотель очень любезно завел нас в отдельную кабину. Я утирал пот. И тут же перед нами возник молодой официант.
— Так, — сказал я лениво и по-хозяйски, — я думаю, что нам хватит бутылочки сухого вина и немного яблок, что ли… Будем танцевать.
Он хотел было идти, но Тамара его остановила.
— Погоди, шеф, погоди, — сказала она, и ее пальчик с облезающим маникюром забегал по меню, — давай так… неси семгу, колбаски вот этой… Помидорчики есть? Давай тоже, сыру давай тоже. Это на закуску… Да, еще салатику захвати…
— Что-то ты размахнулась, — засмеялся я.
— А что ж, голодными сидеть? — сказала Люся.
— Теперь, — сказала Тамара, не обращая на меня внимания, — давай так: водочки графинчик похолодней, ну, сам знаешь, ситро… Теперь горячего… горячего… давай котлеты по-киевски…
— Кофе? — спросил официант бесстрастно.
— Ну да, — сказала Люся, — и мороженого.
Он ушел. Мы сидели молча. Люся выглянула за занавеску.
— Танцуют, — сказала она, — одна пара. Танцевать не умеют, а тоже… А юбку какую надела, умора… Погляди, Тамар.
— Да ладно, — сказала Тамара.
— Ну и Виталий, — сказал я, чтобы поддержать разговор, — хорош.
— Да ладно, — сказала Тамара, — Виталий, Виталий… Сидишь и сиди.
«Что же делать!» — подумал я, но тут появился официант, и наш стол затрещал. Он, мерзавец, не забыл принести и мою бутылку сухого, и яблоки, и еще по собственному почину вазу с дорогими конфетами и сказал, обращаясь, конечно, к Тамаре:
— Думаю, не помешает. Для общей красоты.
— Сойдет, — сказала Тамара.
Я разлил водку, и мы выпили. И тут же по второй. Я посмотрел на себя со стороны: ничтожество. А в девочках что-то было: во-первых, бесцеремонность — они прямодушны и бесхитростны, современны; во-вторых, и внешне… такие вострушечки. У Тамары маленькие острые зубки, маленькие острые глаза, тонкие губы — характер; а Люся вообще прелесть — раскраснелась, хохочет, уплетает за обе щеки…
Мы выпили еще. Музыка гремела замечательно. Ах, будь что будет!..
— Пошли танцевать, — распорядилась Тамара, и мы затоптались перед оркестром.
Танцевала она очень обстоятельно, сосредоточенно, по-деловому, словно выбирала блюда в меню. Я попробовал прижаться к ней, но она сказала:
— Не взнуздал, а поехал?
В то же время, когда один из танцующих кивнул ей, она широко и игриво ему заулыбалась. Это придало мне смелости.
— Завтра увидимся? — спросил я воркующим шепотом. — Только без Люси, ладно?
Она вскинула на меня свои маленькие ледяные глазки и сказала:
— Не взнуздал, а поехал?
«Ничего себе!..» — подумал я.
Мы вернулись в свою кабинку, но тут начался новый танец.
— Теперь с Люсей, — приказала Тамара.
Танцующих прибавилось. Люся сама прижалась ко мне. Я затанцевал лихо, всех расталкивая.
— И этих толкни! — просила она, и я толкал.
Мы славно натолкались. Она была так же далека от совершенства, как и ее подруга, но в ней было что-то человеческое, и потому я спросил воркующим шепотом:
— Люся, а хорошо бы завтра встретиться, а?
— Не шутишь? — засмеялась она.
— Только без Тамары, ладно?
— А ты не шутишь?
Потом я снова танцевал с Тамарой, потом с Люсей, и еще с Тамарой, и опять с Люсей…
— Ну как, договариваемся на завтра? — спросил я Люсю.
— Не взнуздал, а поехал? — засмеялась она.
Мы воротились в кабину. Тамара обстоятельно доедала киевскую котлету.
— А икру-то не заказал, — сказала она, — пожалел.
Тут я увидел в центре стола на тарелке громадную порцию икры. Люся расхохоталась.
— Вот так-то, — сказала Тамара и потянулась ложкой к икре.
Вдалеке маячил официант. Я подошел к нему и покаялся.
— Сейчас милицию позову, — сказал он спокойно, — акт составим.
Я предложил ему свои часы в задаток, но он был неумолим.
— Послушай, — сказал я, — у меня новое пальто, заграничное. Ты его возьми пока, а завтра я его у тебя выкуплю. Пожалуйста…
Мы прошли в гардероб. Пальто было вишневого цвета с зеленым отливом. Оно ему очень понравилось. Я нахлобучил шляпу и направился к выходу.
— Девочек-то своих позабыл, — сказал он по-свойски.
— Они не мои, — сказал я.
— «Динаму» крутанули? — посочувствовал он.
— Нет, — сказал я, — я сам этого хотел.
На улице было холодно. Шел первый снег.
Июнь 1978
Данный текст является ознакомительным фрагментом.