Глава 2 Хрущев: памятник дезинформации

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 2

Хрущев: памятник дезинформации

Сегодня Хрущев многим помнится простым работягой, исправлявшим злодеяния Сталина. Это результат очередной успешной кампании по дезинформации. Хрущев был моим высшим руководителем на протяжении девяти лет, за это время я поднялся до самой вершины разведывательного сообщества стран советского блока, и я знал его как человека грубого, склонного к хамству и жаждущего внимания. Он губил любые инициативы и любые проекты, к которым прикладывал руку, и в итоге воспылал еще большей личной ненавистью, чем сам Сталин, к тому, что называл «западной буржуазией».

Я неоднократно слышал, как Хрущев, будь то в трезвом или пьяном виде, заявлял, что Сталин допустил одну непростительную ошибку – использовал свою политическую полицию против собственного народа. «Наши враги» не в Советском Союзе, толковал Хрущев. Это американские миллионеры жаждут стереть коммунизм с лица земли. Это они, «бешеные псы» империализма, являются «нашими злейшими врагами».

После того как 1 мая 1960 года над воздушным пространством Советского Союза был сбит самолет-шпион U-2, Хрущев потребовал созвать Совет Безопасности ООН, на котором хотел изложить свою версию событий. Заседание началось 23 мая, продолжалось четыре дня и завершилось решением провести четырехсторонний Парижский саммит для ослабления международной напряженности.

На саммите в Париже наглядно проявился скверный характер Хрущева. По рассказам генерала Сахаровского, стоило только Хрущеву сесть в самолет, вылетавший в Париж, как им овладела идея, что Эйзенхауэр отдал приказ о полете U-2 над Советским Союзом за несколько дней до саммита с одной лишь целью – сорвать любое урегулирование Берлинского кризиса. Хрущев был исполнен «лютой ненависти» к своему противнику. Именно в этом полете он решил отозвать уже принятое Эйзенхауэром приглашение посетить Москву, если тот публично не объявит на саммите о сворачивании программы U-2. Непосредственно перед началом саммита Хрущев решил, помимо прочего, потребовать у Эйзенхауэра извинений. В конце концов он открыл четырехсторонний саммит заявлением о том, что Советский Союз прекращает сотрудничество с Эйзенхауэром и что, пока тот остается президентом США, саммиты проводиться не будут.

В начале 1962 года руководство Департамента внешней информации Румынии узнало, что Хрущев хочет войти в историю как советский лидер, распространивший коммунизм и ядерную мощь Советского Союза на американский континент. По словам генерала Сахаровского, это было практически делом решенным. Хрущев пророчил, что нового президента США Джона Фицджеральда Кеннеди хватит удар, когда только тот осознает, что от советских ядерных ракет его отделяют лишь девяносто миль.

В напряженные дни Кубинского кризиса в Кремле побывал румынский лидер Георге Георгиу-Деж. Утром 23 октября 1962 года, возвращаясь домой после государственного визита в Индонезию и Бирму, Георгиу-Деж на несколько часов заехал в Москву для доклада Хрущеву о результатах поездки. Там он и остался. Незадолго до этого Кеннеди официально предостерег Москву от рискованных шагов на Кубе, и Хрущеву, которому в трудные моменты всегда требовались слушатели, нужен был кто-то, чтобы сорвать злость. В этот раз ему подвернулся Георгиу-Деж.

Георгиу-Деж вспоминал, что советский лидер был необычайно вспыльчив, и, хотя их встреча проходила до полудня, от Хрущева уже разило водочным перегаром. Вскоре после Георгиу-Дежа в кабинет Хрущева вошел маршал Родион Малиновский, министр обороны СССР и давний друг Георгиу-Дежа (после Второй мировой войны Малиновский стал в Румынии гауляйтером[75] советского образца). Министр сообщил, что военно-морские силы США приведены в состояние полной боевой готовности, а данные советских систем радиоэлектронной разведки свидетельствуют о подготовке Пентагона к блокаде Кубы. Хрущев взбесился: он кричал, изрыгал проклятия, раздавая направо и налево противоречивые указания. Не поинтересовавшись у Георгиу-Дежа о планах на день, Хрущев распорядился провести в его честь официальный обед и торжественный ужин в опере и потребовал присутствия на обоих мероприятиях всех членов Президиума ЦК КПСС. Оба события должны были широко освещаться советскими СМИ как проявление коммунистического единства.

Георгиу-Дежу не приходилось раньше видеть такое нелогичное поведение Хрущева, как в тот день. Его настроение ежеминутно менялось. На официальном обеде Хрущев клял Вашингтон, грозил «подорвать» Белый дом ядерной бомбой и громко бранился при каждом упоминании слов «Америка» или «американский». Однако по окончании оперы он из кожи вон лез, в числе прочих осыпая комплиментами и американского певца, исполнившего партию в постановке «Борис Годунов» {714}.

На следующее утро во время завтрака Георгиу-Дежа с Хрущевым генерал Владимир Ефимович Семичастный, новоиспеченный председатель КГБ, передал советскому лидеру только что расшифрованную телеграмму, полученную руководством КГБ из Вашингтона. В ней говорилось, что Кеннеди отменил официальный визит в Бразилию и приказал ввести морскую «блокаду», непозволявшую восемнадцати советским транспортным кораблям, плывущим к Кубе, достигнуть порта назначения. Георгиу-Деж вспоминал, что, прочитав телеграмму, Хрущев весь побагровел. Он вопросительно посмотрел на Семичастного, а когда перепуганный генерал кивнул, Хрущев «разразился отборным матом», а затем швырнул телеграмму, представленную Семичастным, на пол и припечатал ее каблуком. «Вот так же я раздавлю эту гадину!» – проревел он. Под «гадиной», как пояснил Георгиу-Деж, рассказывая эту историю, имелся в виду Кеннеди.

Накручивая себя, Хрущев впал в еще бо?льшую истерику и несколько минут подряд сыпал отчаянными угрозами в адрес «миллионерской шлюхи» и его хозяев из ЦРУ. Я слышал, как, вернувшись в Бухарест, Георгиу-Деж вспоминал: «Будь Кеннеди там, этот безумец удавил бы его на месте».

Впоследствии я узнал, что сразу после отъезда Георгиу-Дежа из Москвы Хрущев нашел себе новую жертву в лице Уильяма Нокса, президента компании «Вестингауз электрик интернешнл», которого угораздило в тот день приехать в Москву. Хрущев вызвал его в Кремль «ради трех часов угроз, жалоб и плоских шуток». Бывший американский политик Уильям Хайланд описывал эту сцену так:

«Хрущев был в состоянии, близком к изнеможению, но предупредил, что, если советские корабли будут потоплены, в дело вступят советские подлодки. Возможно, Хрущев думал, что Нокс донесет эти угрозы до американского посольства, а оно, в свою очередь, предупредит Вашингтон о необходимости смены опасного курса» {715}.

Вечером 25 октября 1962 года Хрущев получил совместный доклад ПГУ и ГРУ о приведении Вооруженных сил США, включая их ядерную составляющую, в состояние полной боевой готовности и о сосредоточении во Флориде «самой крупной со времен Второй мировой войны десантной группировки». В этом разведывательном докладе (Сахаровский показал мне его несколько лет спустя) говорилось о серьезных признаках того, что военные действия против Кубы могут начаться в ближайшие два-три дня. От Сахаровского я также узнал, что рано утром 28 октября 1962 года Хрущеву передали сообщение от Анатолия Добрынина, посла СССР в Вашингтоне, содержащее текст послания, полученного Добрыниным от генерального прокурора Роберта Кеннеди, брата президента США. В нем говорилось, что время на исходе и что США к концу недели готовы выступить с мощными и сокрушительными ответными мерами в случае отказа Москвы немедленно убрать с Кубы свои ракеты.

Ответ Хрущева не заставил себя ждать. Примерно в полночь по московскому времени около дюжины советских кораблей повернули назад, избежав вооруженной конфронтации. Кремль официально заявил о сворачивании всех ракетных баз на Кубе и о возможности провести необходимые проверки для подтверждения этого факта.

Вечером того же дня, 28 октября 1962 года, в воскресенье, я отправился в резиденцию Георгиу-Дежа с докладом об окончании Кубинского кризиса. «Это крупнейшее невоенное поражение Советского Союза», – прокомментировал тот. В этот день я праздновал день рождения, и Георгиу-Деж отметил оба события икрой и шампанским. При этом Георгиу-Деж заметил, что, хотя Кеннеди действительно одержал победу, он бы не поставил на него ни копейки. «Этот парень умрет не своей смертью», – предрек румынский руководитель. Хотя Георгиу-Деж втайне радовался «катастрофическому» унижению Хрущева, он все же был обеспокоен: «Этот безумец вполне мог распсиховаться и начать ядерную войну!»

* * *

Никита Сергеевич Хрущев, несомненно, был самым противоречивым руководителем СССР. Он обличил преступления Сталина, но превратил политические убийства в основной инструмент собственной внешней политики. Он разработал политику мирного сосуществования с Западом, но поставил мир на порог ядерной войны. Он восстановил отношения Москвы с югославским президентом Тито, но разрушил единство коммунистического мира.

Даже будучи политическими еретиками, Ленин и Сталин искренне стремились создать рай для рабочего класса, застроив страну огромными промышленными комплексами, воздвигнув громадные гидроэлектростанции и даже изменив русла ряда рек. Действия Хрущева, напротив, носили выраженный разрушительный характер: он снес памятники Сталину, поколебал представление о Советском Союзе как о рае для рабочего класса и развалил союз СССР и Китая, не создав взамен ничего, способного заполнить образовавшийся вакуум. Хрущев умер в бесчестии 11 сентября 1971 года, дожив, однако, до публикации на Западе своих мемуаров, где представил собственную версию событий.

В жизни Хрущева все существенно отклонилось от курса, заданного его предшественниками в руководстве СССР. В отличие от Ленина и Сталина, выходцев из узкой прослойки среднего класса России, Хрущев принадлежал к среде пролетариев, героев того времени. Эта малозначительная социальная группа представляла собой часть русского крестьянства, самого отсталого во всей Европе, перебравшегося в город. Хрущев был внуком крепостного крестьянина и сыном нищего шахтера, он вырос в дремучей крестьянской среде и вначале занимался неквалифицированным ручным трудом. В 1918 году Хрущев вступил в коммунистическую партию, а годом позже присоединился к Красной армии, где служил младшим политкомиссаром и принимал участие в кампаниях против белогвардейцев и вторгшейся польской армии. В отличие от Ленина, который был юристом, и Сталина, обучавшегося в духовной семинарии, Хрущев на момент вступления в партию не закончил никакого учебного заведения. «При виде открыток с балеринами мы думали, что это просто фотографии женщин в непристойных нарядах», – наивно писал он в своих мемуарах {716}.

О начале хрущевского пути к вершине власти я в основном узнал от генерала Сахаровского, ставшего одним из его ближайших соратников. Разумеется, пока Хрущев был у власти, Сахаровский отзывался о нем хорошо, а после отставки этого противоречивого лидера выставлял его в дурном свете, но я приложил все усилия к объективному подтверждению или опровержению рассказов Сахаровского.

Владимир Ленин, Лев Троцкий, Николай Бухарин, Григорий Зиновьев, Лев Каменев и даже Иосиф Сталин – все они стали политическими лидерами Советского Союза в силу своей осмысленной увлеченности марксизмом, которому посвятили жизнь. Хрущев же добрался до вершины власти как воинствующий бюрократ. Его путь к власти начался в то время, когда Сталин уничтожал старую большевистскую интеллигенцию, заменяя ее неотесанными, невежественными крестьянами и заводскими рабочими, клявшимся ему в верности. Хрущев великолепно вписывался в этот шаблон и вскоре влился в ряды новой коммунистической бюрократии. В 1931 году, после спешного ознакомления с идеологическими азами на двухгодичных курсах сталинской Промышленной академии, Хрущев стал штатным секретарем одного из московских райкомов ВКП (б), а через два года поднялся до уровня второго секретаря Московского городского комитета ВКП (б) и был назначен партийным контролером на строительстве Московского метро. Сталин заметил Хрущева в 1934 году при посещении строящегося участка метро: тот всячески подлизывался к «отцу народов» из Кремля.

Хрущевское проявление преданности, а также грубость, с которой тот подгонял строителей метро, произвели на Сталина столь сильное впечатление, что он немедленно повысил Хрущева до должности первого секретаря Московского городского комитета партии и сделал его полноправным членом Центрального комитета Коммунистической партии, состоявшего из 70 человек. Менее чем через год Сталин сделал Хрущева кандидатом в члены Политбюро, руководящего органа ЦК КПСС.

Становление Хрущева как политика пришлось на период, который нынешние историки называют самым масштабным массовым террором в Европе в мирное время. Этот курс Ленина и Сталина стоил жизни миллионам советских людей. Он существенно повлиял на характер Хрущева – тот стал нервным, жестоким и агрессивным и в конечном счете остро возненавидел тех, кого именовал «буржуазией». Я присутствовал на нескольких встречах румынского руководителя Георгиу-Дежа с Хрущевым и неоднократно слышал, как Хрущев кичился своей ненавистью: «Это у меня в крови: в моих жилах течет кровь крепостного!» После таких заявлений даже Георгиу-Деж, по распоряжению которого было убито много тысяч человек, часто признавался, что ему не по себе от хрущевской кровожадности.

Хрущев стал партийным активистом в то время, когда советская идеология насаждалась путем мощной пропаганды и дезинформации. Именно поэтому он превратился в необузданного политического пустослова, не считавшегося с фактами и наполнявшего свои речи искажениями, намеренными недомолвками и неприкрытой ложью. Сахаровский вспоминал, что переводчикам, сопровождавшим Хрущева в зарубежных поездках (а все они были людьми Сахаровского), зачастую приходилось менять смысл хрущевских высказываний или вообще опускать их, поскольку те кишели грубостями, неточностями, обманом и противоречили сами себе.

Поскольку Хрущев был тесно связан с убийством Сталина, он осознал действенность политических преступлений и стал склонен к простым криминальным решениям политических проблем. В 1936 году Сталин начал «Большую чистку», вознамерившись уничтожить всех своих соперников и противников. Последующие за этим массовые репрессии унесли жизни порядка семи миллионов человек, среди которых оказалось большинство высокопоставленных членов Коммунистической партии.

Из семерых человек, входивших в состав ленинского Политбюро во время Октябрьской революции, после партийной «чистки» в живых остался лишь Сталин. Из числа секретарей региональных отделений партии выжили только трое рьяных сторонников сталинских «чисток». Одним из трех был колоритный Хрущев, который возглавлял в то время Московский горком партии и с первых же дней горячо и громогласно поддержал новую волну «чисток». В знак особой благодарности в 1938 году Сталин назначил Хрущева первым секретарем ЦК компартии на Украине и поручил ему провести аналогичные «чистки» на вверенной ему территории. Хрущев принялся свирепо и безжалостно исполнять распоряжение своего повелителя.

Хрущев прибегал к политическим убийствам на протяжении всей своей карьеры. Его пристрастие к политическим преступлениям сказалось и на выборе нового главы тайной политической полиции. В 1954 году Хрущев преобразовал эту службу в Комитет государственной безопасности (КГБ) и назначил его руководителем еще более кровожадного деятеля, чем Берия. Генерал Иван Серов, первый председатель «нового» КГБ, уже снискал себе репутацию жестокого человека. Во времена правления Сталина он насильно выселял народы Кавказа, уничтожал противников коммунизма в Прибалтике и участвовал в расстреле около 22000 «буржуазных» польских офицеров, взятых в плен Красной армией, в Катынском лесу под Смоленском. Хрущев пояснял свой выбор так: «Круглов и Серов были заместителями Берии. С Кругловым я был мало знаком, но я хорошо знал Серова и верил ему. Я считал и по-прежнему считаю Серова честным человеком. Если и есть в нем что-то сомнительное, как и во всех чекистах, то скажем просто, что он был жертвой общей сталинской политики» {717}.

Ленин и Сталин называли себя интернационалистами и убивали без разбору и иностранцев, и советских граждан. Хрущев, в силу своих крестьянских корней, стал столь ярым украинским националистом, что после смерти Сталина отказался от серых мундиров с пуговицами под горло, ставших своего рода международной формой коммунистов, и начал носить им же придуманные рабоче-крестьянские костюмы. Примерно в это же время Хрущев несколько смягчил репрессии против советского народа и переключился в своей жестокости на страны зарубежья.

До того как возглавить Советский Союз, Хрущев не бывал за рубежом и не имел возможности обсуждать внешнюю политику со Сталиным, который предпочитал лично принимать решения в этой области. Соответственно, все представления Хрущева о капитализме были почерпнуты исключительно из советской пропаганды. Он был всецело убежден в том, что Запад – злейший враг, и искренне верил, что внешняя политика Советского Союза должна строиться вокруг борьбы против «миллионеров» и их «буржуазных» государств. В своих мемуарах он писал: «До самой смерти Сталин твердил нам: «Вот увидите: когда меня не будет, империалистические державы свернут вам шеи, как цыплятам» {718}.

В силу своего полнейшего неведения о цивилизованном мире вкупе с иррациональной ненавистью к «буржуазии» и склонностью оскорблять людей Хрущев счел, что самая эффективная и достойная советского лидера манера общения с «буржуазными» правительствами – это угрозы и дезинформация. Весной 1956 года Хрущев вместе с председателем Совета министров СССР Николаем Булганиным отправился в Лондон по приглашению премьер-министра Великобритании Энтони Идена. Как рассказал мне Сахаровский, основной целью поездки Хрущева было убедить Идена тайно продать Советскому Союзу запрещенные технологии и оборудование. Однако решение Хрущева взять с собой в Лондон председателя КГБ генерала Серова наделало в британской прессе много шума, и визит не задался с самого начала. Причина неудачного завершения переговоров крылась в том, что после отказа Идена пойти в обход запрета Запада на экспорт в СССР стратегических материалов Хрущев начал кичиться советским арсеналом водородных бомб.

К концу 1957 года Москва узнала о готовности США развернуть на территории своих партнеров по Североатлантическому альянсу комплексы баллистических ракет промежуточной дальности. В попытке предотвратить подобный шаг Хрущев отправил угрожающие письма главам всех стран – участниц НАТО. В письме правительству Великобритании, которое хоть и было формально подписано председателем Совета министров Булганиным, но было выдержано в типичной хрущевской манере, говорилось:

«Я признаюсь честно: нам трудно понять, что побудило правительство такой страны, как Великобритания, участвовать в подобной политике. Ведь Великобритания не только крайне уязвима в силу своего географического положения, но и, по признанию своих же официальных представителей, не располагает эффективными средствами защиты от современного оружия. По правде говоря, такой защиты вообще не существует» {719}.

В начале ноября 1959 года, после указа президента Египта Гамаля Насера о национализации Суэцкого канала, Великобритания и Франция отправили экспедиционные войска для захвата Порт-Саида и установления контроля над каналом. 4 ноября, через день после вторжения советских войск в Венгрию, Хрущев пригрозил западным «агрессорам» в присущей ему дерзкой манере. Вот выдержка из письма Москвы британскому правительству:

«Если бы ракетное оружие применили против Британии и Франции, вы, несомненно, окрестили бы это варварством. Но чем это отличается от бесчеловечного нападения вооруженных сил Британии и Франции на почти безоружный Египет? Мы полны решимости сокрушить агрессоров силой и восстановить мир на Востоке» {720}.

Дезинформация всегда была главным элементом советской внешней политики. Это идеально подходило Хрущеву, хотя вскоре он узнал, что лгать Западу гораздо труднее, чем обманывать своих же советских сограждан. Хрущев, прошедший Вторую мировую войну в звании генерала, считал себя экспертом в области военной дезинформации, поэтому, утвердившись в Кремле, он сделал военную дезинформацию основной опорой своей внешней политики. От советских советников в области разведки я узнал, что Хрущев начал с попытки убедить Запад в превосходстве военно-воздушных сил Советского Союза над войсками США. В Департаменте внешней информации Румынии эта операция КГБ, которую курировал лично Хрущев, была известна под кодовым названием «Грецкий орех».

Как раз в то время, когда я отправлялся в командировку в Западную Германию в качестве главы румынской разведки, полковник КГБ Руденко, советник по шпионажу в сфере военных технологий, сообщил мне, что в июле 1955 года Никита Сергеевич организовал «зрелищный» День авиации: над Москвой волна за волной пролетали новейшие стратегические бомбардировщики М-4. В действительности это была одна и та же эскадрилья, возвращавшаяся через каждые несколько минут. «Это все, что у нас было», – признался Руденко.

Это бесконечное авиашоу, по словам советника КГБ, ошеломило западные средства массовой информации. Затем на них лавиной обрушились данные, «утечку которых мы допустили», из которых следовало, что Москва опережает Вашингтон по мощности стратегических бомбардировщиков. «Это поступило только что», – сказал мне тогда же Руденко, передавая «документальный» отчет. Этот материал был подготовлен Москвой и содержал сравнения советских стратегических бомбардировщиков дальнего действия Ту-20 и М-4 с американскими бомбардировщиками Б-47 и Б-52. В заключении утверждалось, что у Советского Союза теперь больше стратегических бомбардировщиков, чем у США, и что они совершеннее. Задачей моей команды было «слить» эти аналитические данные в западногерманские средства массовой информации.

Впоследствии я узнал, что правительство США недолго пребывало в заблуждении после запущенной Хрущевым дезинформации о бомбардировщиках. Весной 1957 года, вскоре после поступления на вооружение самолета U-2, директор ЦРУ Аллен Даллес написал сенатору Стюарту Саймингтону:

«Оценка мощности советского тяжелого бомбардировщика от 1 апреля 1956 года, которую я озвучил, выступая перед Вашим подкомитетом, во многом полагалась на предполагаемый темп наращивания сил, полученный из более ранних свидетельств. После моего выступления перед Вашим комитетом в апреле 1956 года разведке удалось добыть новые, более достоверные сведения о производстве советских тяжелых бомбардировщиков и их количестве в боевых подразделениях, и мы полностью пересмотрели наши расчеты в данном вопросе, снизив оценки по совокупному производству «Бизонов»[76] (российский эквивалент Б-52)» {721}.

Через несколько месяцев после моего прибытия во Франкфурт в качестве главы разведывательной резидентуры командование румынского Департамента внешней информации сообщило мне, что КГБ начал операцию «Грецкий орех-2». Ее целью было убедить Запад в том, что СССР стал крупнейшей в мире ракетной державой. Хрущев вновь сделал первый ход, заявив Джемсу Рестону из газеты «Нью-Йорк таймс»: «Теперь у нас есть ракеты всех типов, которые нам нужны: большой дальности, средней дальности и малой дальности» {722}. Разведывательные ведомства стран советского блока, ответственные за дезинформацию, отработали последующие действия, и вскоре на Западе распространилось заблуждение о растущем разрыве в ракетном вооружении в пользу Советского Союза, который помимо широкого спектра наступательных ракет якобы обладал высокотехнологичными средствами противоракетной обороны для защиты своей территории. Однако тремя годами позже самолеты-разведчики U-2 добыли правительству Эйзенхауэра веские доказательства того, что у СССР в действительности имелось лишь две базы баллистических ракет.

Отснятые сбитым 1 мая 1960 года самолетом U-2 материалы, которые попали в руки советских властей, подтвердили, что Вашингтон разоблачил обман Москвы. Однако Хрущев, очевидно, не смог понять, что его замысел раскрыт. Департамент внешней информации Румынии получил новые распоряжения Москвы: ему было приказано удвоить усилия по обману Вашингтона о «разрыве в ракетных вооружениях» и распространить слух о том, что СССР уже создал войска противоракетной обороны. Только в своих мемуарах Хрущев позволил себе неявно признать, что заявления о превосходстве Советского Союза в ракетных вооружениях были наглой ложью: «Иногда в своих речах я заявлял, что мы разработали противоракетное оружие, способное попасть в муху, но этим я, разумеется, хотел лишь заставить наших противников подумать дважды, прежде чем решаться на что-либо» {723}.

В конце концов ракетный обман Хрущева, как и большинство других его внешнеполитических авантюр, обернулся против него самого. Временно поверив в существование разрыва в ракетном вооружении в пользу Москвы, США начали активно наращивать военную мощь и вскоре достигли подавляющего превосходства в ракетной технике. В то же время китайцы, принявшие «ракетный обман» Хрущева за чистую монету, не понимали, почему он не воспользовался своим преимуществом. Они заклеймили его «слабохарактерным» в отношении империализма и обвинили в отходе от коммунистических принципов.

Механизм был запущен и в конечном счете привел к всплеску критики в адрес Хрущеву, стоившему ему места у кормила власти. 14 октября 1964 года, менее чем через год после убийства Кеннеди, Хрущев был обвинен в «безрассудных интригах, опрометчивых решениях, действиях, оторванных от реальности, самонадеянности и руководстве силовыми методами» и смещен со своего поста {724}.

Много лет спустя покойному Хрущеву был нанесен последний сокрушительный удар: его сын Сергей стал гражданином США – страны, разгрому которой Хрущев посвятил всю свою жизнь. В 2000 году Сергей Хрущев издал толстую книгу, в которой попытался придать своему отцу человеческий облик {725}. Мне она кажется искренней и убедительной, но в ней показан совсем другой Хрущев – спокойный, миролюбивый и любящий. Впрочем, если моя собственная дочь, также получившая гражданство США, однажды захочет написать о своем отце книгу, она тоже не будет знать реалий моей карьеры в Румынии. Хотя она приходила ко мне в офис, который использовался агентами, действовавшими под прикрытием, и я часто водил ее в генеральский клуб службы Секуритате, ей ни разу не пришлось встретиться с тем, чем я на самом деле занимался как руководитель румынской разведки. Это входило в свод строгих правил, установленных Москвой.

К сожалению, мы продолжаем бороться с наследием того Хрущева, которого знал я, а не его сын.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.