Я верю в двойника
Я верю в двойника
– Но, похоже, прежняя Россия с ее советским менталитетом не очень-то жаловала Вас, шестидесятника… В 1988 году в эссе «Изгнание и литература» Вы писали: «…Я автор 31 книги стихов, восьми книг прозы, четырех романов и пьес – и все это не опубликовано».
– А при чем здесь «шестидесятник»? Шести десятники – это те, которые собирались на кухнях пободать кулаками воздух. Я к таковым никогда не принадлежал. Вообще всегда был далек от любой политики…
Ну, а то, что не издавали, так не издавали не потому, что в книгах моих таился для властей какой-то кукиш, а по причине отрицания надобности эстетической (или, как называли ее коммунисты, – эстетской) литературы для тогдашней нашей страны. Дескать, не нужна она простому читателю. Так что и тратиться на ее издание не стоит…
Сейчас стали издавать. Вот только тиражи – смехотворные. И гонорары выдают моими же книжками…
– Но у Вас и года не обходится без книги. В прошлом году вышло даже три. Правда, теперь стихи, похоже, пишете реже. Все больше – проза, эссеистика, размышления над древней историей… Причем в размышлениях этих Вы достигаете порой удивительного эффекта: подобно «межзвездному скитальцу» Джека Лондона путешествуете по собственным, уже однажды прожитым жизням… Откуда у Вас все эти детали из римской, греческой, египетской истории, да и нашей отечественной? Ведь Вы не историк?
– Профессиональным историком я себя не считаю, хотя по каким-то определенным вехам прошлого специалистом являюсь. Читал много. На всех славянских языках, на латыни, на греческом… Знал немецкий, мог изъясняться по-французски… Память хорошая была. А еще – извечный педантизм: почему и отчего так, а не иначе.
Лет тридцать назад писали, что археологи раскопали в песках Тьмутаракань и неожиданно для себя обнаружили, что стояла она, как у меня в стихах, на болоте, а песками была за сыпана гораздо позже. Но я-то об этом знал из географии Древней Руси, читал и Аркадия Кудряшова. Я не предчувствую, а знаю. И умею свои знания использовать к месту.
Хотя, конечно, интуицией в той мере, в какой она необходима поэту, обладал всегда. С годами она у меня даже усилилась. Особенно после того, как потерял слух…
А насчет «межзвездного скитальца» – это Вы зря! Ни в какую мистику, ни в какой метампсихоз я не верю. Не верю и ни в какие «измы». Меня не привлекает ни одна религиозная конфессия, как, впрочем, и атеизм. Я верю в своего Бога. Это – мой двойник. У христиан – ангел. У древних греков – гений. Он, как утверждал Платон, помогает вдохновляться, ловить озарение.
– А помогают ли полотна, когда-то подаренные Вам художниками? Говорят, картины красочным свечением могут подпитывать своих владельцев положительной энергией…
– Могут и отрицательной… Но вообще-то картины пробуждают во мне светлые воспоминания… Все, что висит у меня на стенах, это – подарки моих друзей. Михаил Кулаков, Николай Грицюк, Толя Зверев, Женя Михнов… Все – левые, андеграунд. И все давно умерли или погибли, так и не став при жизни знаменитыми. С писателями я никогда не дружил. Я дружил с художниками-«леваками». Они больше подходили мне и по образу мыслей, и по образу жизни.
Я рисовал, как все, с самого раннего детства. А потом только писал стихи. Но с 70?х стал заниматься для души черно-белой графикой. Притом художником я себя никогда не считал… Но совершенно неожиданно для меня в Марселе была издана очень красивая, на рисовой бумаге, книжка моих рисунков. Сделали там и передвижную – ее возили по Франции – выставку самобытного русского графика Сосноры.
Впрочем, этим дело и ограничилось. В России как график я не признан, да и не собираюсь добиваться признания. У меня около 10 тысяч графических листов. Какие-то мои рисунки без моего ведома вовсю гуляют по Интернету. При этом не принося мне ни славы, ни денег…
– У меня со студенческих лет хранится одна Ваша работа. Это, видимо, эксперимент с лакокрасками. Причудливые и очень экспрессивные пятна, растекшиеся по оргалиту. Называется вещь «Птицы – справа»…
– Ну, справа так справа… А вообще мои эксперименты вызывали кое у кого бурю восторга. Даже покупали. По трехе штука.
– Ну, а как вообще живется Вам сегодня, Виктор Александрович?
– В основном – в четырех стенах. Днем сплю. Пишу по ночам. Компьютером пользоваться не умею. Пишу «той частью птицы, в которую наливают чернила». Летом выезжаю на Мшинскую. Там у меня садовый участок и крошечный домик… По-прежнему много читаю и много курю. Ничего, кроме крепкого чая, для взбадривания не употребляю. Употреблял когда-то и даже иногда, если верить моей знаменитой в 60?е песне, шатался, «как устои государства». Теперь – не пью. Категорически запретил себе. Друзей в том количестве, в каком они были в молодости, давно нет. Единственный настоящий друг – моя жена Нина. Так что катастрофического одиночества не испытываю… А вообще считаю, что жил и работал я отлично.
Виктор Бузинов 2003 г.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.