Деньги от рекламы. Бесплатно за границу

Деньги от рекламы. Бесплатно за границу

На 92-й год пришелся первый случай, когда редакция узнала, что далеко не все благополучно в коммерческом ведомстве, которое курировал Гонзальез. Закрытое для посторонних глаз, оно считалось очень успешным, его постоянно хвалил Игорь, называя нашим надежным и честным кормильцем. И вдруг становится известно, что в этом ведомстве выявлены серьезные проблемы, заблокированы в банках его валютные и рублевые счета.

Официально оно называлось так: Совместное предприятие «Рекламно-информационный сервис “Известия” — Бурда», а основным предметом его деятельности являлась публикация в «Известиях» рекламных объявлений российских и иностранных предприятий, объединений, организаций и фирм. Я о нем упоминал в главе «Время Лаптева», говоря о том, что в начале 1989 года «Известия» привнесли революционное новшество в советскую прессу: мы первыми из всех массовых газет начали печатать рекламу.

Здесь надо назвать человека, который стоял у истоков этого дела. Я его помню года с 1976-го, нас познакомил в редакции Голембиовский:

— Саша Кутателадзе, мой земляк из Грузии.

Саша был стажером в «Комсомольской правде». Как всякий уважающий себя начинающий репортер, он параллельно осваивал и знаменитый пивбар в Доме журналиста. Там мы виделись, уже здороваясь, несколько раз. Как-то мне случилось защитить его от возможных неприятностей в «Комсомолке».

Однажды мне позвонил Петр Петрович Грузинский, глава крупного морского объединения «Совсудоподъем», занимавшегося спасательными работами на морях и океанах. Обычно я ему звонил, интересуясь, где и что происходит на его широтах и меридианах, а тут он набрал мой номер. Был зол и просил моего совета:

— Видел сегодня «Комсомольскую правду»? Там заметка о нашей судоподъемной операции, все в ней напутано — надо мной смеется весь Минморфлот. Подписано А. Кутателадзе. Кто это такой, ты его знаешь? Что мне с ним делать? Я хочу позвонить главному редактору и потребовать опровержения. Или лучше направить письмо?

Мне удалось отговорить авторитетнейшего морского аса и от устной, и от письменной телег в «Комсомолку». Не сразу, но он прислушался к моим доводам: автор молодой, только набирается опыта, вашу специфику пока не знает. Вы поднимаете со дна океанов корабли, говорил я, а газетную судьбу парня можете потопить. Окончательно смирился Петр Петрович, когда я сказал, что негоже ему, человеку с фамилией Грузинский, наказывать юного грузина.

И все же Сашу ушли из «Комсомолки». Но не из-за претензий по работе, а за то, за что могли и в тюрьму посадить: скрывшись в Австрии от своей туристической группы, он пробрался в Мюнхен, явился на антисоветскую радиостанцию «Свобода» и предложил ей журналистские услуги. По иронии судьбы, тот сотрудник, который его выслушивал, был агентом КГБ, и уже ближайшим рейсом Аэрофлота свободолюбивый беглец был насильно возвращен в Москву. Сажать его не стали, но в редакции он уже не появился. Мягче, но была наказана и руководительница туристической группы Маша Ильина — моя приятельница, прекрасная журналистка из родной «Ленинградской правды». Ей вкатили выговор по партийной линии — за потерю бдительности. Спустя несколько лет при разговоре по телефону она спросила меня, что в Москве известно о дальнейшей судьбе Кутателадзе? Но об этом если кто и знал тогда, то только самые близкие ему люди.

В один из летних дней 1988 года я находился в кабинете главного редактора Лаптева, когда секретарь ему доложила, что прибыли гости из западногерманского издательского дома «Бурда». Я пошел к выходу и на пороге в группе гостей вдруг вижу знакомое лицо. Кутателадзе! Он тоже узнает меня, мы обмениваемся рукопожатиями — и Саша говорит мне на ухо: «У меня сейчас другая фамилия: Потемкин!».

Захожу в соседний кабинет, к Боднаруку, у которого в «Комсомольской правде» учился писать заметки стажер из Грузии, спрашиваю:

— Коля, что было сделано много лет назад с Кутателадзе? Его завербовал КГБ, и он стал немцем? Но почему не каким-то Гюнтером, Мюллером, а Потемкиным?

Коля улыбнулся, ему было что ответить. Он рассказал, а много позже описал в своей чудесной книге «Хлопчик», как несколько месяцев назад в его кабинете раздался телефонный звонок. Незнакомый голос представился: Александр Кутателадзе. Он звонил от входа в редакцию и попросил о встрече, поспешив сказать, что у него есть интересное предложение для «Известий». Заинтригованный не столько сутью этого предложения, сколько возвращением из небытия неудачливого репортера, Боднарук отзвонил вахтеру, чтобы тот пропустил молодого человека, заказал секретарше два стакана чая.

Как писал Коля, возмужавший и уже успевший поседеть бывший коллега коротко поведал, что за минувшие десять лет о журналистике и не думал. Перепробовал разные другие профессии, был таксистом, работал на небольшой мебельной фабрике, даже стал ее директором. Женившись, использовал родственные связи и уехал в Западную Германию. Там было нелегко, но главное — учился, постигал экономику, бизнес. В этот приезд в Москву представляет интересы крупного немецкого издательского дома «Бурда», от имени которого и хотел бы сделать «Известиям» коммерческое предложение.

Когда Коля услышал, о чем идет речь, он, по его выражению, опешил. О каком-то из мира фантастики совместном германо-советском предприятии для публикации рекламы на страницах «Известий»… Если эти строки попадутся на глаза молодым людям, им трудно будет понять, почему так отреагировал журналист, ведь сейчас, куда ни посмотри, — везде реклама. Она на земле, под землей, в воздухе, постоянно в ушах. Но о каких ее публикациях можно было говорить в 1988 году, если тогда в торговле не существовало абсолютно ничего, что ни расхватывалось в считаные часы и минуты, за чем бы ни выстраивались километровые очереди без какой-либо рекламы.

Поразившись тому, как немцы, а вместе с ними и этот наивный бывший соотечественник оторваны от советских реалий, Коля уже хотел закрыть тему. Но продолжая слушать из вежливости, неожиданно начал улавливать логическую нить в словах Кутателадзе. Тот говорил, что немцы смотрят далеко вперед, они считают, что в СССР наступят рыночные времена, с ними обязательно придет изобилие товаров, продовольствия, и тогда без рекламы не обойтись. Для «Бурды» важно обосноваться здесь первой, а начинать она готова не с торговой сферы. Уже сегодня на Западе есть немало банков, производителей разной техники, оборудования, которые зондируют почву в Советском Союзе, хотят, чтобы о них здесь знали, а лучший этому помощник — реклама в такой крупной и солидной газете, как «Известия».

Кутателадзе не стал напрашиваться к главному редактору — Лаптев его не знал, а если бы ему доложили, что с какой-то дурацкой идеей просится на встречу несостоявшийся сотрудник мюнхенской «Свободы», то Иван Дмитриевич велел бы не отвлекать его на разные глупости. Думаю, что позвони представитель «Бурды» своему земляку Голембиовскому, результат оказался бы не лучшим — Игорь еще в давние времена относился к нему свысока, даже пренебрежительно, а после мюнхенской авантюры вообще вряд ли был бы готов вести с ним какой-то серьезный разговор. Зная же Боднарука как доброжелательного к нему человека, Кутателадзе надеялся, что он его спокойно и внимательно выслушает.

Именно Боднарук практически начал дело, которое принесет «Известиям» многие миллионы долларов и фактически спасет независимые «Известия» от финансового краха. А главную роль сыграет Лаптев. Вдоволь поулыбавшись над рассказом своего зама, он, как пишет Коля, заключил, проведя рукой по затылку:

— Чем черт не шутит! Давай пиши записку в Политбюро. Но об этом деле — молчок, а то свои же первыми засмеют.

Как рассказывал мне Иван Дмитриевич, и помимо этой записки пришлось прилагать много усилий: обходить членов Политбюро и убеждать каждого лично, что газета собирается рекламировать не отсутствующие мясо, масло и прочие продукты, а станки, экскаваторы, бумагоделательные машины и т. д:

— Дольше других сопротивлялся, вникал в суть вопроса всесильный Лигачев. «Что, — говорил, — тебе денег не хватает на выпуск газеты? Поможем!». Никто не брал на себя ответственность принять решение. Так я дошел до Горбачева. Он сказал: раз затея экономическая — иди к главе правительства Рыжкову. Сначала я ему позвонил — не сработало. Потом ездил. В итоге Николай Иванович отнесся лояльно, а поскольку тема внешнеэкономическая, послал меня к своему заму Каменцеву, возглавлявшему Внешнеэкономическую комиссию. Она и подготовила постановление Совета министров СССР, разрешающее создание советско-западногерманского СП «Рекламно-информационный сервис “Известия” — Бурда». Потом вышло и дублирующее решение Секретариата Верховного Совета СССР.

В те дни, когда я на пороге кабинета главного редактора встретился с бывшим Кутателадзе, теперь Потемкиным, стороны завершали переговоры. А в редакции оживленно обсуждалось, как будем работать при публикации рекламы, на каких полосах и сколько выделять под нее газетной площади. Это сейчас что ни печатный листок, там есть свои знатоки и мастера рекламных дел, а для нас это был темный-претемный лес.

До сих пор при воспоминании о тех днях чувствую, что краснею от стыда из-за нашего невежества в этой области. Сидим как-то у Голембиовского (тогда ответсекретаря) — он, я как его первый зам, зам Анатолий Шлиенков, один из самых остроумных людей в редакции. Закончив с вопросами по текущему номеру, начинаем говорить о рекламе. Игорь призывает думать в том ключе, как лучше ее использовать для привлекательности газеты. Что-то мямлим, разумных соображений нет. Вдруг Шлиенков говорит:

— На нас наваливается угроза дикой скуки от будущих тяжелых текстов о банках, станках, фирмах, биржах. Нужно привнести в них легкость, изящество, юмор.

— Отличная мысль! — оживляется Игорь.

И мы долго и весело толкуем в счастливо найденном ключе. Я предлагаю всю рекламу пропускать через Толю, а он уже должен тряхнуть стариной — придумывать остроумные, смешные тексты.

— Да, Толя, займешься этим, — говорит Игорь, — тут есть поле для творчества. По мере необходимости будем тебя освобождать от текучки.

Расходимся довольные полезностью обсуждения. Никому из нас в голову не могло прийти, что нельзя вторгаться в тексты, составленные самими рекламодателями. Это в дальнейшем будут происходить случаи, когда по техническим причинам или по недосмотру в рекламном объявлении выпадала та или иная буква или линейка, что-то чуть смещалось в макете. Из-за этого при расчетах с рекламодателями приходилось снижать им цену, а виновникам объявлять выговоры, штрафовать.

С таким вот багажом знаний о некоторых рыночных элементах мы готовились к ведению рекламного бизнеса. Но обучение ему пошло быстро, еще в процессе подготовки документов для соглашения с немцами. От имени «Известий» оно было подписано Лаптевым и директором издательства Ефремовым.

При этом как-то получилось, что элегантно был отодвинут в сторону от нового дела его зачинатель в редакции Николай Боднарук, да он к этому и не стремился — весь отдавался содержанию газеты. И лишь много лет спустя в своей книге Коля признается, что ему было несколько досадно, что оказался невостребованным на деловом участке развития «Известий».

Когда Лаптев довел все формальности до конца, к проекту подключился Голембиовский, ставший к тому времени замом главного редактора. Ему и вручил Иван Дмитриевич пост председателя правления совместного предприятия. Большую организационную работу проделал бывший собкор в Берлине Николай Иванов. К сожалению, он недолго пробыл генеральным директором СП. После его внезапной смерти на это место пришел профессиональный экономист, кандидат наук Борис Прокофьев.

По договоренности сторон рекламная вкладка своим содержанием была сориентирована на популяризацию в СССР лучших образцов не только зарубежной, но и советской промышленной продукции, научных разработок и технологий. «Бурде» предоставлялось исключительное право собирать рекламу на территории всех государств мира, за исключением СССР и социалистических стран — членов Совета Экономической Взаимопомощи. Заказанные, организованные «Бурдой» материалы со всего света для печати в «Известиях» должны были «отвечать политическим, моральным и этическим принципам советского общества». В СССР еще правила компартия, свирепствовала цензура, еще продолжалось запугивание народа всевозможными идеологическими диверсиями. Поэтому в рекламе на страницах «Известий» не допускалось рекламирование русскоязычных газет, журналов, книг, выпускаемых зарубежными издательствами, за исключением той литературы, которая издается за рубежом по советским лицензиям.

Появившись в газете в начале 89-го, рекламная вкладка весь первый год выходила только в Москве. За это время напечатаны объявления более двухсот зарубежных фирм, банков и компаний, почти ста тридцати советских предприятий, организаций, кооперативов. Каждая полоса стоила 50 тысяч долларов. Не менее 75 процентов площади этой вкладки продавались за твердую валюту, остальное место могло оплачиваться советскими рублями, валютой соцстран. В зависимости от годового объема рекламы доход распределялся между партнерами в соотношениях: «Известиям» — от 50 до 66,7 процента, «Бурде» — от 50 до 33,3. Известинская доля распределялась поровну между редакцией и издательством.

Редакция уже вскоре заметно ощутила появление средств от этих объявлений. За их счет был вдвое увеличен авторский гонорар, улучшилось финансирование зарубежных корпунктов, оплачивалась часть расходов по зарубежным командировкам. Деньгами от рекламы рассчитывались и за бумагу для нее. На индийские рупии от объявлений были закуплены в Индии медицинское оборудование, препараты, одноразовые шприцы для известинской поликлиники. Со следующего года вкладка пошла и на Ленинград тиражом в 354 000 экземпляров, затем на всю страну тиражом около 10 миллионов.

Когда осенью 91-го, уже после обретения независимости, мы начали выпускать 12-полосные номера, объем рекламы в них стал доходить до четырех полос. В шести-восьмиполосных номерах она занимала до трети общей площади. Теперь ее печатали уже многие издания, но в «Известия» она продолжала идти нарастающим потоком. Очередь на публикацию растянулась на несколько месяцев. Заслуга в этом была не работников СП, а журналистов — они делали газету, в которой хотели видеть свои объявления солидные российские и зарубежные рекламодатели. Но редакция только и слышала похвалу в адрес ведомства Гонзальеза. И вдруг вот эта весенняя новость 92-го года: как председатель правления, Голембиовский встревожен состоянием дел в СП и направляет туда контрольно-ревизионную комиссию во главе с Михаилом Бергером.

Для пресечения слухов было объявлено, что это соответствующая Уставу СП плановая ревизия по итогам его деятельности за предыдущий год. Формально так оно и являлось, но при этом сразу были нарушены элементарные правила — дирекция не предоставила проверяющим полного объема документов ни по одному из вопросов, растянула проверку на целых три недели. Не имея возможности подготовить акт ревизии по всей форме, Бергер ограничился служебной запиской, но и ее было достаточно, чтобы прийти к выводу: необходим глубокий анализ деятельности СП за весь период его существования — по состоянию на 1 июля 1992 года.

К этому времени уже состоялось знакомство руководства газеты с американцем русского происхождения Питером Дерби, возглавлявшим «Диалог-банк», один из первых в России коммерческих банков. Основанная им крохотная компания «Тройка-Диалог» была приглашена в качестве финансового консультанта «Известий». С первых дней в ней работал окончивший с отличием экономический факультет МГУ симпатичный бородатый юноша Рубен Варданян, в будущем крупнейший предприниматель, оказавший через руководимую им уже мощную «Тройку-Диалог» огромное влияние на развитие всего рынка ценных бумаг в России. Вместе с мистером Дерби он войдет со временем в совет директоров нашего АО, а дебютирует у нас аналитическим отчетом о работе СП «“Известия” — Бурда».

Это были одиннадцать страниц текста, добрую треть которого составили цифры. На их основании и сделаны критические выводы:

Нет сколько-либо продуманной финансовой политики… Совершенно неоправданно выглядит заключение в конце 1991-го — начале 1992-го ряда долгосрочных депозитных соглашений под очень низкий процент… Руководство СП стремится расширять коммерческую деятельность за рамками своей специализации, во многом — в ущерб собственному производству… Большинство из находящихся в собственности СП акций и брокерских мест обладают крайне низкой ликвидностью, возвратность вложенных в них средств вызывает большие сомнения…

Судя по этому отчету, Варданян не боялся сказать и то, что думает о тех, кому подчинено СП, кто его курирует.

Правление, — писал он в своем отчете, — оказалось не в состоянии контролировать деятельность СП. Отсутствие контроля за деятельностью дирекции привело к тому, что, отчасти опираясь на довольно общие решения правления, отчасти действуя с явным превышением полномочий на свой страх и риск, Дирекция по сути перестала заниматься вопросами рекламы, переключившись на иную коммерческую деятельность. Этому способствовало наличие больших «свободных» финансовых ресурсов, возможность использовать их по своему усмотрению в условиях неопределенной ответственности.

Ударяя по управленческим амбициям Голембиовского, этот отчет доставил ему немало неприятных минут. И все же Игорь велел Гонзальезу и впредь привлекать для консультаций именно Варданяна. Потом я слышал не однажды, как он уважительно отзывался о высокой квалификации Рубена. А в итоге отстраненный на время ревизии от работы гендиректор Прокофьев был окончательно уволен. Через пару месяцев на его место назначили Александра Гордина, которого я знал еще в детстве как сына журналиста из «Вечерней Москвы» Валентина Гордина и его супруги Ирины, давнего и опытного секретаря одного из наших отделов. Оканчивая школу, их сын приносил мне свои первые заметки, несколько из них было напечатано, и я дал ему рекомендацию для поступления на факультет журналистики МГУ. Не припомню, где и чем занимался Саша по окончании университета, но, видно, набрался делового опыта, если смело рискнул принять пост, который до него занимал кандидат экономических наук.

Ну а как сложилась судьба человека, подавшего сигнал к новому финансовому пополнению «Известий»? Представляясь потомком знаменитого генерал-фельдмаршала, князя Таврического (1739–1791), Александр Потемкин (в советском прошлом Кутателадзе) продолжает иметь дело с рекламой. Но уже не как ее агент, коммерсант, а как герой довольно громких и шумных рекламных акций в Москве, которые сопровождают выход в свет каждой его новой книги. Читаю об одной из них: «Кабала» уже восьмой роман Александра Потемкина, и эта художественная вселенная создана им всего за восемь лет — поразительная творческая мощь! На наших глазах в литературе возник уникальный сюрреально-поэтический материк Потемкина». Из всех встреченных мною это, пожалуй, самая скромная оценка творчества писателя. С более масштабной меркой подходит другой критик, называя автора «новым Достоевским», отталкиваясь, видимо, от самого названия его книг: роман «Изгой», повести «Игрок», «Бес»… Последнее, что я видел: «Для обогащения души и разума читайте книги Александра Потемкина».

Однако все эти словосочетания с презентаций я пропускаю мимо ушей — «художественная вселенная», «новый Достоевский», «материк Потемкина»… Для меня весь этот материк — совсем седой, энергичный Саша, с которым мы идем по деревне Жуковке на Рублево-Успенском шоссе, и каждое его второе слово простонародно-матерное, таких грубостей в его постельно-откровенных сюрреальных сочинениях не встретишь. Меня не увлекают придуманные им литературные герои и сюжеты, намного любопытнее кажется его собственная жизнь, где не поймешь, что было на самом деле, а где фантазии. Собственно, я и не стараюсь все это понять, просто при наших крайне редких случайных встречах (раз в три-четыре года) воспринимаю на веру всё новые, всегда неожиданные сведения, касающиеся его биографии. Рассказывал, что в Боннском университете получил образование экономиста, потом вдруг узнаю, что он еще и физик-ядерщик; что доктор экономических наук, затем оказывается, что и генерал-лейтенант в отставке. По-прежнему общительный, азартный, он был и остается для меня слегка таинственным, авантюрным добрым малым. Но непреложен факт, что он с юности тянулся к достойной, обеспеченной жизни и ее достиг благодаря собственному упорству, находчивости, гарантировав материальное благополучие своей семье, всем своим, если не ошибаюсь, шестерым детям.

Я был в его загородном особняке на Рублевке — в таком, наверное, охотно мог бы останавливаться и столь большой любитель жизненных удобств, как прямой (по версии хозяина) родственник генерал-фельдмаршал Григорий Александрович, светлейший князь Потемкин-Таврический. Во всяком случае, здесь точно бывают известные люди нынешней России. Чиновники, политики. В этом доме в начале XXI века обсуждался замысел издательского дома «Порог» давшими ему имя учредителями — литератором Потемкиным и семьей будущего вице-премьера России Дмитрия Рогозина. «Порог» и является поставщиком на рынок всех книжных сочинений бывшего репортера «Комсомольской правды», принесшего на Пушкинскую площадь замечательную коммерческую идею.

Если не все, то очень многие известинцы в 1992 году побывали за границей. Не как туристы, а по работе. Об этом напоминают папки с документами редколлегии. Чуть ли не на каждой новой странице очередное решение: командировать в такую-то страну такого-то сотрудника. Должности — от репортера до главного редактора. Человек десять выезжали за рубеж по два-три раза, кое-кто и больше.

Напрашиваются вопросы: какие интересы газеты побуждали к столь массовым поездкам за границу? Откуда брались средства, инвалюта? Если отвечать коротко, эти поездки обещали нужные газете темы. Что касается денег, то «Известия» чаще всего не очень тратились, большинство поездок оплачивали приглашающие стороны.

Но что это за приглашающие стороны? Где они, каковы они, сколько их? Кого и почему они зовут к себе? Наконец, зачем газете откликаться на их зов, быть кому-то благодарной, обязанной?.. И вот здесь нужен более развернутый ответ с экскурсом в историю.

В советские годы любой выезд в любую заграницу был праздником, тем более командировка. «Известиям» выделялся определенный бюджет в иностранной валюте, но он расходовался на поездки только ограниченного круга лиц, куда входили главный редактор, его первый заместитель, курирующий иностранные отделы, редакторы этих отделов, политобозреватели, ведущие журналисты-международники. На остальную часть редакции за год выпадало лишь несколько оплачиваемых поездок, разрешенных ЦК КПСС, в основном для освещения мировых событий в спорте. Значительно чаще известинцы пересекали границу за счет «приглашающей стороны». Разумеется, и в этих случаях обязательно требовалось согласие ЦК КПСС, КГБ.

Приглашения шли из министерств, ведомств, научных, творческих организаций, направлявших свои делегации за рубеж по разным поводам — на съезды, конгрессы, выставки, фестивали, гастроли, соревнования. В составе этих делегаций и находилось иногда место для журналиста. Поступали приглашения и от иностранных посольств, и непосредственно из-за границы. Это бывали обращения к руководству газеты с просьбой направить корреспондента в связи, скажем, с юбилеем того или иного государства или с какой-то акцией правительства. Но откуда бы ни были приглашения, в них указывалось, что все расходы или основная часть (оплата гостиницы, питание, поездка по стране) приглашающая сторона берет на себя.

Обычно редакционное начальство определяло, кто сможет представлять «Известия», и это каждый раз выглядело поощрением по работе. Были и именные приглашения, когда в поездку звали конкретного журналиста. Зачастую именно он и являлся инициатором письма в редакцию — срабатывали его контакты в тех же министерствах, ведомствах, организациях, посольствах.

Расскажу, как я несколько раз оказывался в заграничных командировках.

Поработав в «Известиях» с год, я знал, что главный редактор Толкунов благосклонно относится к желанию сотрудников бывать в других странах, видеть мир, жизнь людей не такими, какими они часто предстают в нашей же газете. Мне хотелось не просто за границу, а туда, где происходило бы нечто такое, чего сейчас нет нигде. Откуда я мог бы привезти материал о чем-то новом, важном и интересном. Я ломал над этим голову, с мыслью об этом просматривал многие издания, агентские сообщения. Так мне попались на глаза в главной армейской газете «Красная звезда» буквально несколько строк о том, что в Бангладеш, при впадении реки Брахмапутра в Бенгальский залив, советские моряки взорвали несколько мин, оставленных здесь после недавней войны между Индией и Пакистаном, в результате которой и возникло это новое государство.

Опускаю все дальнейшие свои телефонные звонки, встречи. Оказалось, что в порту города Читтагонг в устье Брахмапутры советская экспедиция развернула сложнейшую операцию по разминированию акватории и подъему около тридцати затонувших кораблей. И еще оказалось, что туда готовится новая группа специалистов по подводным работам. Когда в объединении «Совсудоподъем» я сказал, что хотел бы улететь с этой группой, в тот же день там было подписано письмо в редакцию с предложением командировать меня в Читтагонг. Все расходы фирма брала на себя.

Конечно, ничего с «Известиями» не случилось бы, не появись мой репортаж из Бангладеш об очень тяжелой и крайне опасной работе наших спасателей. Но хорошо поданный на полосе, он обращал на себя внимание экзотическим местом события, новизной информации и тем самым подкреплял широкое читательское мнение об «Известиях», как о газете, которая старается и умеет удивлять, о многом рассказывать первой.

В итоге я был рад, что побывал в тропиках, что о моем дебютном зарубежном материале добрым словом отозвался лично главный редактор. Словом, командировка за границу удалась. Но думалось ли мне, что эта поездка не совсем чистая с этической точки зрения, что я ее практически выпросил, поставив себя, как журналиста, в определенную зависимость от того, кто за нее платил — от «Совсудоподъема»? Хорошо, что за всю неделю пребывания в Читтагонге ни от кого из спасателей я не услышал ни жалоб, ни обид на руководство экспедиции и начальство в Москве, не увидел ничего, что заслуживало бы критических строк в репортаже. Ну а если бы все это было, появились ли бы такие строки? Решился бы я на такую неблагодарность — критиковать тех, кто сделал приятное мне и полезное газете?

Нет, не припомню, чтобы тогда, сорок лет назад и позже я или кто-то из друзей-товарищей, бывавших в «левых» загранкомандировках, мучился подобными вопросами. Редакционная жизнь всегда давала поводы для разговоров о профессиональной этике, о таких ее ценностях, как правда, точность и объективность в газете, о том, что нельзя славить то, что недостойно похвалы, и замалчивать вещи, требующие публичного осуждения. Говорилось, понятно, и о том, что недопустимо кого-то или что-то хвалить за деньги, принимать подарки, угощения. Но наши разговоры и дискуссии никогда не доходили до того, чтобы вот так же, прямо и откровенно, подвергать моральному суду еще и приглашения в загранпоездки за чей-то счет, — а их ведь тоже можно охарактеризовать как своеобразные подарки, угощения, подкупы. Похоже, что для отказа от них мы не созрели, как, впрочем, и нынешние журналистские поколения — не созрели ни морально, ни материально.

Сильно возрос поток подобных приглашений в горбачевские времена, когда страна открывалась миру, а в мире нарастал интерес к нам. В «Известия» шли письма от редакций газет и журналов, правительств, парламентов, университетов, исследовательских центров, фондов, ассоциаций, компаний, банков. Это были приглашения к знакомству, сотрудничеству, обмену информацией, готовность поделиться опытом в той или иной области. Нередко это было и чисто пиаровское желание привлечь к себе внимание большой газеты, а через нее — деловых, руководящих советских кругов. Знакомясь с почтой, Лаптев, а после него Ефимов сразу отклоняли обращения, в которых явно просматривалась заинтересованность в рекламе. Давали ход письмам, где виделась возможность выступить «Известиям» с актуальной и интересной публикацией.

Как-то в Москве в 1989 году объявился мой давний приятель Юрий Глейзер, эмигрировавший вместе с женой в США еще при Брежневе. Уролог, доктор медицинских наук, он не стал добиваться за океаном права на врачебную практику, дело это сложное, долгое, без гарантии на успех. Принял предложение одного бизнесмена, тоже бывшего советского гражданина, пойти к нему консультантом по продажам медицинского оборудования. Бизнес и позвал их на открывающийся гигантский советский рынок. Юра позвонил мне, мы встретились на Пушкинской после того, как они с шефом уже обсудили первые сделки с Академией медицинских наук, достигли договоренности о строительстве в Баку завода по производству медицинской техники. Шеф Юры сказал, что если газету может заинтересовать информация на этот счет, он готов пригласить в Штаты корреспондента «Известий», взяв на себя необходимые расходы.

Я рассказал об этом своему тогда начальнику Голембиовскому, он — Лаптеву, оба они решили, что предложение надо принять из политических соображений. Газете важно показывать, что деловая Америка тянется к сотрудничеству с обновляющимся Советским Союзом, что эмигрировавшие из СССР люди — не враги нам, накопленный ими зарубежный опыт в самых различных сферах может быть полезным для применения в отечестве. Лететь в США было предложено мне, на что я и надеялся.

Побывав в офисе Глейзера в дорогом районе Манхэттена, встретившись в Чикаго с выпускавшими медоборудование инженерами, я посчитал, что информацию собрал достаточную, и на двое оставшихся для Америки суток рванул в штат Огайо, город Кливленд, куда я звонил из Нью-Йорка и где меня ждал близкий и дорогой мне человек.

Направляясь к нему, я вспоминал имена многих известных людей, эмигрировавших из СССР, — писателей, мастеров искусств, ученых. Но ведь покидали страну и малоизвестные, и вовсе неизвестные граждане, а больше — инженеры, конструкторы, научные сотрудники, врачи. Их отъезд и стал тем массовым явлением, которое назвали «утечкой мозгов». Когда я слышал о ней, мне всякий раз она виделась в образе конкретного человека — кандидата технических наук из ленинградского Института химии силикатов АН СССР Симона Рехсона, для меня — Семы. Мы тесно дружили с ним долгие годы, и когда в 1978 году, решив эмигрировать, он вместе с женой Милой приехал в Москву попрощаться со мною, мы были уверены, что видимся в последний раз. Так тогда расставались, словно хоронили друг друга.

Встретившись сейчас, за эти двое суток мы не сомкнули глаз… После того как в газете вышел мой материал о фирме Глейзера и ее контактах в СССР, я включил диктофон с записью большой части нашего разговора в доме Рехсонов. А прослушав его, пришел к выводу, что ответы и суждения Семы интересны не только для меня, они могут и читателей «Известий» заставить задуматься о том, каких людей наше общество отторгало от себя и дальше будет терять, если страна не опомнится, не ускорит создание условий, когда никому не захочется уезжать навсегда. Я перевел этот разговор на бумагу, он получился объемным, на половину полосы, но Лаптев посчитал его актуальным, и сокращать ничего не пришлось.

Мой друг работал главным ученым одной из крупнейших компаний, входящих в знаменитую корпорацию «Дженерал электрик». Я его спросил:

— Из Ленинграда — и сразу в это кресло?

Он ответил:

— Спасибо зубным врачам, вернее, ученым в области зубоврачебной технологии. Каким-то образом им попалась на глаза опубликованная в Англии статья о моих теоретических разработках в СССР, касающихся напряжений, которые возникают при спаивании стекла с металлом. В Ленинграде думалось, что это может найти применение в электроламповой промышленности. А разыскавшие меня в Вашингтоне американские специалисты имели дело с фарфором, решали вопрос соединения его с металлической коронкой. Стал получать приглашения читать лекции, участвовать в семинарах, конференциях. Однажды подошли люди из «Дженерал электрик», выяснилось, что они знакомы с моими прежними публикациями в СССР и за рубежом. Последовало предложение работать в компании, а со временем доверили нынешнюю должность…

Много было сказано такого, что свидетельствовало: в лице Рехсона наша страна потеряла яркую и одаренную личность, активно действующего ученого и широко мыслящего интеллектуала. А в числе множества моих вопросов был и такой: спокоен ли ты за завтрашний день? Где рынок, там конкуренция, а где конкуренция — там и безработица, не коснется ли она тебя? Мой друг отвечал:

— Шесть лет назад «Дженерал электрик» почувствовала учащенное дыхание приблизившихся к ней конкурентов. И тогда было решено провести крупную перестройку, правда, без излишне громкой гласности: мы так были заняты своей перестройкой, что на разговоры не оставалось времени. Создана принципиально новая структура управления на всех уровнях. Устранены сразу несколько слоев бюрократии, многие производства переведены на более производительные технологии. При этом из 400 тысяч работающих сокращено около 100 тысяч человек. Но это не значит, что на судьбы людей наплевали, выбросили их на обочину жизни, в канаву. Всем были даны большие денежные вознаграждения, отведено много месяцев на новое трудоустройство и при этом оказана необходимая организационная помощь. Одни устроились несколько хуже, чем им было у нас, но многие — лучше, а нищим не стал никто. Меня, как видишь, миновала участь быть уволенным. Но в принципе я не исключаю, что завтра услышу: признано целесообразным вашу должность упразднить, лабораторию — закрыть. Сознание этого щекочет нервы. А случись со мной, что буду уволен, трагедии не наступит. Существует много профессиональных компаний, которые будут только рады найти для меня новую работу, причем заплатит им за услуги та самая новая работа, а не я…

Прозвучавшее в последней фразе было выше моего понимания. Как это, будут рады найти для человека работу и при этом не возьмут с него ни копейки? Я мысленно перенес такую коллизию на родную землю, но в советскую жизнь она никак не вписывалась. Ничего подобного у нас никогда не было и нет. Я стал задавать Семе один за другим уточняющие вопросы, а по мере его объяснений пришел к мысли о том, что надо, обязательно надо рассказать в «Известиях» о таких компаниях. Ведь важнейшим козырем наших идеологов была именно безработица. Они пугали народ тем, что, если реформы Горбачева приведут к отмене плановой системы в экономике, к рынку, то страна непременно лишится одного из главных преимуществ социализма — права людей на труд. Правдивым ответом, развенчивающим эту демагогию, и могла бы быть статья о работе в США компаний, ищущих специалистов, своеобразных охотников за головами. Но сейчас услышанного было недостаточно, для убедительной публикации требовалось детальное изучение практики на примере конкретной фирмы. А времени для этого нет, я уже завтра должен быть в Нью-Йорке, послезавтра — в Москве. Что делать?

И тут мой друг сказал, а почему бы мне вновь не прилететь в Америку специально по этой теме?

— Я заранее разошлю письма в десятки таких компаний, они есть везде, в том числе и в нашем Огайо. Напишу им, что выходящую многомиллионным тиражом советскую газету интересует специфика их бизнеса, для изучения которой готов прибыть в США один из ее сотрудников. Наверняка кто-то откликнется, изъявит желание принять московского журналиста, поделиться с ним необходимой информацией.

Через несколько месяцев Сема сообщил, что сразу три компании дали положительный ответ. Он выбрал наиболее крупную из них со штаб-квартирой в Кливленде — «Менеджмент рекрутерс интернэшнл» (МРИ). Встретился с ее президентом, и в результате мне в Москву поступило официальное приглашение нанести визит в МРИ, причем «вместе с супругой Ириной». Оно явилось основанием для получения в июне 1991 года американской визы. Редакция не несла лишних расходов, оплатила авиабилет только мне одному. На гостиницу денег не требовалось — свободных комнат у Рехсонов было достаточно.

Пять дней с утра до вечера я провел в общении с сотрудниками МРИ всех уровней, начиная с президента Алана Шенберга. Много времени пробыл в филиалах компании, встречался с людьми, в трудоустройстве которых она сыграла важную роль. Статья получилась большой, но я долго даже не посылал ее в набор — из-за накалявшейся политической обстановки не находилось места в газете. А тут еще наступило 19 августа, и только спустя еще месяц после путча было решено в номере от 20 сентября отдать мне на одной из полос шесть колонок. Статья выделялась крупным заголовком и подзаголовком: «Охота за головами. Сегодня она идет в Америке и во всем западном мире. Завтра она придет к нам».

Процитирую лишь набранный жирным шрифтом врез, который сфокусировал повод к публикации и главный ее смысл:

Итак, мы уже чуть приобщились к тому, что с недавних пор у нас принято называть «цивилизованным миром», — безработица официально вошла и в советскую действительность. Радости, конечно, в этом мало. Но неблагодарным делом заняты те, кто использует этот факт как устрашающий массы людей аргумент против радикальных экономических реформ. Надо договаривать все до конца, а именно: рынок труда в условиях свободной экономики открывает не только новые, прежде всего психологические сложности, но и невиданные раньше возможности для всех, кто умеет и хочет работать. И что совсем уж нам незнакомо: сам рынок труда — это еще и отдельная, огромная сфера для настоящего, с пользой всему обществу, предпринимательства, в чем убеждает деловая Америка.

Завершая подробный рассказ об организации и приемах работы в США «охотников за головами», я писал, что компании по поиску и найму специалистов могут, должны появиться и у нас — приоткрывающийся рынок труда уже ждет их, инициативных частных предпринимателей. В первый же после выхода статьи день оказалось, что, говоря это, я как в воду глядел. На редакцию обрушился буквально шквал телефонных звонков, разыскивающих автора, а вслед за ними, параллельно с ними стали расти пачки телеграмм и писем со всей страны с одинаковыми просьбами: напечатать дополнительные подробности кадровой охоты в Америке, сообщить адрес МРИ, принять для беседы… Оказалось, что уже повсюду многие люди подумывают о том, чтобы найти себе занятие в кадровой сфере, но никто не знает, не представляет, в каких формах это может быть, что и как надо делать.

Я постарался ответить каждому по существу вопроса, человек десять принял у себя в редакции, с некоторыми знакомство переросло в товарищеские отношения, продлившиеся многие годы. Из их уст, из текущей информации я видел, как стартовал у нас и быстро развивался рекрутерский бизнес, как он стал мощной отраслью, вышедшей на международную орбиту. В 1995 году была создана Ассоциация консультантов по подбору персонала (АКПП), охватившая практически все регионы России. Когда в 2001 году она решила учредить свой ежегодный профессиональный праздник, то его датой был выбран день публикации в «Известиях» статьи «Охота за головами» — 20 сентября. На официальном сайте этой организации (www.apsc.ru) сказано, что «для многих специалистов по поиску и подбору персонала в России и стран СНГ эта публикация долгие годы была первым, а часто и единственным учебным пособием». Тогда же, 20 сентября 2001 года, в десятую годовщину выхода статьи, повсеместно в РФ состоялись торжества по линии АКПП, многие делегации из регионов съехались в Москву. Меня усадили в президиум, забросали цветами, вручили свидетельство № 1 почетного члена Ассоциации. А когда попросили выступить как крестного отца их бизнеса, я честно сказал, что у меня и в мыслях не было пропагандировать этот бизнес. В момент острейшей борьбы с тоталитаризмом и плановой экономикой в нашей стране мне хотелось лишь сказать, что не надо бояться демократии и свободного рынка.

Я понимаю, что описанное выше дает основания обвинить меня в личной нескромности. Но я решился на это потому, что гораздо меньше, чем о своих материалах из загранкомандировок, знаю об истории публикаций коллег из зарубежных поездок «по приглашению». Считаю, что в абсолютном большинстве это были интересные читателям, злободневные репортажи, статьи, очерки, значительно расширяющие международную тематику газетных полос. Их объединяло общее известинское стремление снять железный занавес, отделяющий нашу страну от всего мира, показать, как устроен и живет этот мир, чего он достиг, какие проблемы решает.

Когда я как ответственный секретарь подписывал Юрию Васильевичу Феофанову командировку в Лондон, то я не сомневался, что он блестяще реализует приглашение правительства Ее Высочества встретиться с известнейшими английскими юристами — сделает для газеты такой материал о британской демократии, какого еще не было в нашей печати. И он его сделал.

Когда редколлегия принимала решение о поездке Алика Плутника по приглашению правительства ФРГ, мы понимали, что его будущий сериал в соавторстве с собкором «Известий» Евгением Бовкуном о миграционной политике этой страны может стать во всех отношениях поучительным для российских законодателей и чиновников, так он и был воспринят.

Включенный в состав делегации «Инкомбанка» и за его счет Иван Жагель тоже выезжал в Германию, а вернулся с постановочной статьей по проблемам частных иностранных инвестиций в Россию.

Наши аграрии Игорь Абакумов, Валерий Коновалов шокировали аудиторию «Известий» своими материалами о том, как организовано сельское хозяйство в Голландии и Великобритании, как живут и работают тамошние фермеры…

Можно еще долго продолжать перечень глубоких, умных, увлекательных, нужных газете публикаций из даровых загранкомандировок, так что, думаю, нам нечего особенно стесняться того, что редакция активно ими пользовалась.

Принимались и многие такие приглашения, за которыми не стояли новые крупные темы, но открывалась престижная возможность получить эксклюзивную информацию из наиболее компетентных источников за рубежом. Чаще всего это были приглашения на встречи с главами государств, правительств, министрами иностранных дел. На такие интервью обычно выезжали руководители «Известий», политические обозреватели Александр Бовин, Станислав Кондрашов, Викентий Матвеев, из молодых международников Андрей Остальский, Константин Эггерт, Максим Юсин. Назову в этом ряду и Леонида Млечина, поработавшего у нас в 1993–1996 годы сначала замом главного редактора по иностранной тематике, затем недолго политическим обозревателем. Так, по одной из сохранившихся в архиве сводок отдела кадров он в течение всего четырех месяцев (июнь-сентябрь) 96-го года был командирован (за счет принимающих сторон) в пять стран для проведения интервью на высоком государственном уровне — в Южную Корею, на Кипр, в Германию, Китай и Египет, встречался с президентом Мубараком, видными политическими и религиозными деятелями. Очень многие интервью с такого уровня живут не один день — они цитируются, перепечатываются, комментируются мировой или региональной прессой, что всегда поднимает известность, авторитет СМИ — первоисточника. Выходит, что и здесь бесплатные поездки за рубеж приносили газете пользу.

Надо сказать и о том, что практически любая командировка в любую страну предвкушалась как удовольствие. Я не знаю случая, когда кто-то из журналистов огорчался, что его посылают за границу, и просил бы начальство отменить поездку. Оторваться на время от редакционной текучки — уже в одном этом немало приятного. Плюс новые пейзажи и лица, другая жизнь и новые, часто совершенно неожиданные чувства и мысли. А в советские и первые постсоветские годы это еще и материальный плюс. Обычно приглашающие стороны, тратясь на роскошные порой гостиничные номера и шикарные рестораны, на руки гостям-журналистам никаких денег не давали. Чтобы у человека было в кармане хотя бы что-то, редакция изыскивала для него 30 процентов от стандартных, очень скромных суточных в инвалюте, но и они оказывались существенной материальной добавкой. И тогда к чисто профессиональным заботам (встретиться с нужными людьми, собрать информацию, разобраться в существе и тонкостях темы) добавлялась еще и головоломка: как истратить эти деньги, чтобы не оставить без чего-то импортного, заморского семью, а еще друзей, сослуживцев…

Наконец, поступали и приглашения, которые не чем другим, как радостным отпуском было не назвать. Для меня, к примеру, им явилась поездка в Копенгаген по линии Министерства морского флота в связи с окончанием строительства на датской верфи грузового теплохода «Известия». На торжественную церемонию, фуршет с распитием шампанского и передачу в газету информации о происшедшем ушло не более трех часов, остальные четверо суток я распоряжался собою, как хотел, но в пределах все того же карманного бюджета в 30 процентов суточных.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.